Полет бабочек - Рейчел Кинг

— Будь здоров!

Он услышал чей-то голос, донесшийся из той части дома, где находилась комната Эрни и Джорджа, и обрадовался.

В Сантареме сравнительно мало москитов, но все же, если теория Эрни верна, есть еще одна причина избегать этих насекомых — помимо того, что их непрестанное жужжание в самое ухо очень сильно раздражает, а болезненные укусы, следы от которых на руках воспаляются и кровоточат, причиняют страдания. А ведь есть еще и мошки, слепни и клещи, о которых тоже не стоит забывать. Томас представил себя лежащим на мелководье, как те мальчишки сегодня днем — пенисы у них, словно маленькие рыбки, болтались в воде, послушные течению. В своем письме к Софи он не написал, что дети были полностью раздетыми, но здесь, в Бразилии, он как-то привык к виду нагих тел — в основном голышом бегали малыши, но встречались и пожилые женщины-туземки с обнаженными обвисшими грудями. Джордж, которого Томас всегда считал упертым ханжой, долго стоял в воде недалеко от мальчишек, беседовал с ними, совершенствуя свой португальский, и был, похоже, крайне огорчен, когда матери велели детям выходить из воды.

Когда Томас вернулся к себе в комнату, Джон залезал в свой гамак. Веревки жалобно скрипели, принимая на себя его существенный вес, но крюки держались прочно. Томас ничего не сказал, лишь улыбнулся соседу и прошел через комнату к своему гамаку.

— Томас, — произнес Джон.

По всему было видно, что он хочет сказать что-то важное; он сел ровно, насколько позволил ему гамак, и принял серьезный, сосредоточенный вид.

Томас начал снимать ботинки.

— Да, Джон?

— Ты только это… ну, про то, о чем мы с тобой говорили…

Он вздохнул, и гамак снова скрипнул.

— Ведь ты не будешь рассказывать остальным о том, как я начинал заниматься этим делом? Про угольные шахты.

— Ну конечно не буду, Джон. Если ты не хочешь — не буду.

Видимо, Джона такой ответ вполне устроил, и он снова улегся. Однако, уставив взгляд в потолок, заговорил опять:

— Они и так относятся ко мне свысока. Не хочу давать им лишнего повода.

Томас задумался. Неужели Эрни и Джордж действительно плохо относятся к Джону? Он стал перебирать в памяти все детали их взаимоотношений, которые могли бы свидетельствовать об этом, и ему вспомнилось первое утро в Белеме, когда Эрни намекнул на некие факты из его биографии и Джон резко покинул комнату. Ни тот ни другой не были особо разговорчивы с Джоном, но Томас считал, что это из-за того, что великан сам слишком угрюм и молчалив, а не потому, что кто-то сознательно относится к нему с пренебрежением. Не означает ли это, что и Томас мог как-то выказывать свое превосходство, подспудно признавая наличие между ними классового различия? Нет, что-то такого он не припоминал. А вот то, что Джону захотелось поделиться с ним воспоминаниями о прошлом, — свидетельство того, что он считает Томаса союзником, а не врагом.

— Конечно, — сказал Томас снова. — Прости.

Он и сам не понял, за что извинился, но Джон ему не ответил, и при свете одиноко горевшей лампы Томас увидел, что глаза его закрыты. Томас был рад делить комнату с Джоном хотя бы потому, что тот не храпел по ночам, как Эрни. Такое сочетание пар гораздо более гармонично, ведь Эрни мало заботило то, что о нем подумают другие. Например, как-то раз Томас проснулся среди ночи от звуков, которые издавал Эрни, ублажая сам себя. Джон не позволит себе такой несдержанности — в этом нет никаких сомнений.

Томас снял с себя остальную одежду и надел ночную рубашку, после чего преклонил колени на циновке рядом с гамаком, чтобы помолиться. Окончив молитву, он снова вспомнил ту сцену на корабле, когда Лили наклонилась к нему. У него перехватило дыхание, стоило ему явственно представить себе кожу вокруг женского соска — нежную, как крылышко мотылька. Его передернуло.

«И прошу тебя, Господи, — закончил он, — даруй мне силы утвердиться в моей вере».

Чем ближе они оказывались к Манаусу и чем больше Томас узнавал об этом городе, тем тревожнее становилось у него на душе.

Всю последующую неделю четверо мужчин вместе занимались исследованиями. В ясные дни они вставали в шесть утра; пока все собирали снаряжение, повар готовил им завтрак в небольшой хижине, приспособленной для этих целей. Затем они, в сопровождении Пауло и еще одного индейца-проводника, которого тоже нанял Антонио, отправлялись в путь по нехоженым тропинкам, ведущим через пустынный кампос, усеянный валунами и низкорослым кустарником, прямо в места, где начинался лес. В какие-то дни они проходили по нескольку миль вдоль берегов реки, где не было недостатка в чешуекрылых. Джордж продолжал охотиться на жуков, но помимо них его занимало и множество других видов насекомых — вроде ос и пчел-каменщиц, сверчков и муравьев. Он по-прежнему считал себя ответственным за сбор змей и ящериц и в конечном счете все же пустил в ход свое ружье, с которым никогда не расставался. Это случилось, когда он заметил жакуару, большую ящерицу, — она бежала совсем не грациозно, но очень шумно. Шансов у этого существа стать приличным чучелом, достойным Бразилии, было совсем немного, и при этой мысли Томас почему-то испытал некоторое удовлетворение. Джордж по-прежнему рявкал на Томаса, если считал, что тот делает что-то не так, — то он, по его мнению, чересчур небрежно обращается с какой-нибудь бабочкой, то действует слишком неуверенно.

Довольно часто они разделялись и шли каждый в своем направлении, затем объединялись, чтобы перекусить где-нибудь в тени леса: там они пережидали самое жаркое время дня — курили сигареты, лежа на спине, а над их головами протекала жизнь обитателей тропического леса. Голубые и черные морфиды, некоторые размером с дрозда, барражировали над их укрытием, а Томас с удовольствием лежал на спине и наблюдал за тем, как они резко теряют высоту и планируют, при этом у него не возникало ни малейшего желания вскочить с места, чтобы преследовать их или заманивать. Он недавно обрел ценнейший экземпляр, радости от этой добычи ему хватит еще надолго: это Callithea sapphira, с напылением из черных точек на нижних крыльях и искрящейся каймой на верхних. Он уже поймал одну самку, которая летала ниже самца, однако для того, чтобы заполучить самого самца, ему понадобилось, бы лезть на дерево, увертываясь от жалящих насекомых. Прождав около часа, когда прекрасное создание окажется в зоне досягаемости, он ухитрился накрыть это существо самодельным сачком на длинном шесте. Даже если ему больше не удастся поймать ни одной бабочки за все время пребывания в Сантареме, он все равно будет счастлив.

Птицы вели свою перекличку: блестящие черные утки, яркие трогоны разнообразных видов. Один из туканов оказался в опасной близости от них. Томас восхитился его массивным изогнутым клювом и ужаснулся, когда Эрни, подняв ружье, выстрелил. Тукан покачнулся, и Томас мог поклясться, что тот посмотрел ему в глаза, прежде чем откинуться назад и расцепить лапки, сжимавшие ветку. Томасу стало ужасно грустно — это чувство заполнило все его существо, стало растекаться по внутренностям, как чернила по скатерти. Птица замертво упала на землю, и Эрни ринулся к своей добыче. Томас понимал, что есть в его эмоциях какое-то лицемерие: ведь, в конце концов, ему самому, когда он видит перед собой красивый образец чешуекрылого, в первую очередь хочется поймать насекомое и убить его, но в то же время он знал, что, если посадить бабочку на булавку, она будет жить вечно. А в чучелах птиц, набитых Эрни, было что-то удручающе жалкое. Как-то раз Томас открыл один из ящиков Эрни, просто посмотреть, — в нем рядами, как патроны в коробке, были уложены чучела птиц, тела зафиксированы в одинаковой позе, словно они приготовились нырять: крылья поджаты, глаза закрыты, лапки отведены назад. Ему не забыть этого неприятного зрелища: они выглядели такими мертвыми, не то что его красавицы-бабочки, — это были обыкновенные трупики, выстроившиеся в ряд в ожидании своей очереди быть изученными. Собственно, они таковыми и были.

На обратном пути в лагерь все обычно опять купались в реке, и Томас уже не задумывался о том, сколько времени проводит в воде. Как только они оказывались далеко от города, их проводник и Пауло снимали с себя всю одежду, а когда Эрни с Джоном стали делать то же самое, Томас последовал их примеру. В первый раз он раздевался очень медленно, тогда как Джон скинул с себя все и сразу вбежал в реку, ладно сложившись, нырнул, затем вдалеке вынырнул и поплыл, энергично загребая руками. Эрни вошел в реку и остановился, когда вода достигла области паха. Томас видел, как подрагивали его плоские белые ягодицы, прежде чем он наконец решился. Эрни пронзительно свистнул и, издав вопль «О боже!», обернулся, улыбаясь. Согнул плечи и шлепнул одной рукой по поверхности воды, держа в другой руке сигарету.

— Извини, Томас! Никогда бы не подумал, что буду делать такие бесполезные вещи, но ты сам должен это испытать — почувствовать речную воду на голых ядрах.