Струги на Неве. Город и его великие люди - Виктор Николаевич Кокосов

Потёмкин и Пушкин, – не стоят и внимания. Кексгольмский комендант Роберт Ярн, говорят, хочет поймать обоих воевод и посадить на цепь, на которой русским медведям самое место.

Офицеры дружно засмеялись. На стенах задрожали причудливые тени.

– Я не стал бы недооценивать русских, в тюрьмах у которых сиживали на цепях персоны позначительнее гере Ярна, – заговорил молчавший весь военный совет Карл Мёрнер.

– Мы внимательно вас слушаем, – почтительно склонил голову в его сторону Густав Горн.

– Нам следует молиться, что царь Алексей послушал не патриарха Никона, а своего фаворита Ордин-Нащокина, – начал неторопливо развивать свою мысль экс-губернатор. – Да, да, гере генерал-лейтенант, – он умышленно назвал барона только по званию, – у меня остались кое-какие старые связи. И я знаю, что Никон просил царя послать всё его огромное войско в наши края. Не менее пятидесяти тысяч человек! Всё население Ингерманландии вряд ли дотянет до этой цифры, особенно после массового бегства крестьян! И в Ореховском, в Кексгольмском уездах пустошей всё прибавляется. Помещики, похоже, не понимают, что с человека можно содрать только одну шкуру, ну да ладно. Вернёмся к теме совета.

Поход войска во главе с царём, превосходной осадной артиллерией московитов, означал бы конец Нотебургу и прочим менее значимым крепостям. О Ниеншанце и говорить не стоит. Наши коменданты, кроме старого ворчуна Граве, совсем заврались и после моей отставки слали в Стокгольм отчёты, в которых расписывали прекрасные крепости, готовые отбить любой штурм. А на деле – все требуют серьёзной починки! И Нотебург тоже! Я знаю, гере барон: вы, когда узнали о подлогах, докладывали о действительном состоянии укреплений, но время-то было упущено! Конечно, за враньё Короне этих офицеров следовало бы казнить, но сейчас не до разбирательств. К тому же у них есть прекрасный шанс умереть в бою за короля!

– Я почти не сомневаюсь, – спокойным тоном продолжал Мёрнер, – что все жители края, исповедующие православие, станут добровольными шпионами и помощниками русских. На крестьян же – немецких колонистов и лютеран, которых московиты именуют латышами, нам рассчитывать не стоит. Их или перебьют, воспользовавшись суматохой, духовные дети главного русского попа Никона, или они сами попрячутся по болотам и лесным заимкам, а кто побогаче – убежит под защиту крепостных стен в Нарву. Значит, мы остаёмся без лазутчиков, если не считать русских дворян, принявших лютеранство. Но ещё большой вопрос, захотят ли они рисковать. Вероотступников в Московии не жалуют.

– Скажите, – обвёл тяжёлым взглядом всех присутствующих Мёрнер, – многие из вас могут вечером перейти по деревянному мосту из крепости в Ниен, миновать его и отправиться на прогулку за русские поселения? Без солдат, естественно.

Офицеры непонимающе заёрзали на стульях. Задёргались жёлтые языки на свечах, тень Горна вновь обрела черты хищной птицы.

– Может, только гере Берониус. А ещё? Молчите? А я – могу хоть сейчас, тем более, что началась пора светлых ночей, и погода сегодня стоит чудесная. Русские знают: до того как оставить свой пост, я всячески закрывал глаза на визиты священников из-за границы, никого не преследовал за веру, одёргивал не в меру ретивых фогтов, даже писал королеве Кристине, что надо увеличить число священников для православных и назначить им жалованье от Короны. Русским я этого, естественно, не говорил, но её величеству писал: взамен они должны были присягнуть королеве, а со временем стали бы нашими помощниками, а не агентами патриарха Никона и царя Алексея. И склоняли бы граждан к спокойствию, а не к бунту. Но этого не случилось, и мы оказались в сложнейшей ситуации.

– Что же вы предлагаете, гере президент? – с плохо скрытой тревогой в голосе спросил барон Горн.

– Выслать всех горожан в Нарву и занять оборону. Половина войска Потёмкина осаждает Нотебург, вторая половина идёт сюда. Надо сегодня же послать гонцов за подкреплениями в Нарву, а в Стокгольм – за помощью кораблями. Говорят, эти русские построили свой флот. Пушек у нас достаточно, укрепления неплохи, склады забиты зерном и провиантом. До прихода помощи продержимся, – завершил своё выступление Карл Мёрнер.

– Благодарю вас, гере, думаю, мы именно так и поступим, – затряс жирными щеками Густав Горн. – Завтра же объявим приказ о высылке жителей в Нарву!

Офицеры одобрительно закивали головами. Заметались по стене носатые тени.

– Но совет ещё не окончен, – важно заявил Густав Горн. – Гере президент справедливо указал, что сейчас появится много русских лазутчиков, и его слова не замедлили подтвердиться. Один из них уже пойман.

Присутствующие с удивлением начали переглядываться.

– Да, да, сейчас членам военного совета для допроса будет представлен русский шпион! Эй, там, заводи! – махнул рукой губернатор.

Только он договорил, как два мушкетёра втащили в комнату упирающегося Василия. Ворвавшийся вместе с ними порыв ветра едва не задул свечи, но выскочившему из тёмного угла Игнациусу не пришлось их вновь зажигать: дверь затворили, и почти погасшие язычки вновь взметнулись вверх. Ритмейстер Берониус, не находивший себе места на неудобном стуле с низкой спинкой, застыл от неожиданности.

– Назовись, – строго приказал генерал-губернатор.

– Поповский сын Василий Свечин, – по-шведски ответил арестованный.

– Владеешь языком? Превосходно! С какой целью выведывал о крепости?

– Ничего я не выведывал, гере главный начальник.

– Я – генерал-губернатор Ингерманландии! Не ври мне!

– Я и не вру, гере генерал-губернатор. Отец умер, кругом война – я сирота и приехал просить защиты у ритмейстера Берониуса.

– Это ваш бывший слуга? – обернулся к Берониусу барон Горн.

– Нет, гере генерал! – вскочил со стула тот. – Я давно знаю этого юношу – он помогал своему отцу лечить меня от тяжёлой болезни. Прошу отметить, гере генерал, что он ухаживал за мной больше месяца и спас жизнь шведского офицера!

– Хорошо, это ему зачтётся, продолжайте, – поджал губы губернатор.

– Примерно год назад они с отцом покинули крепость, а вчера этот молодой человек постучался в дверь моей комнаты. Он сообщил, что его достойный отец скончался, и ему опасно оставаться в столь неспокойное время в каком-либо из погостов. Да и крестьяне, к тому же, бегут к московитам, так что в округе шастают одни разбойники. Я и разрешил ему поселиться у меня на квартире.

– Всё так? – уставился на Василия Густав Горн.

– Сущая правда, гере генерал-губернатор, – подросток с невинным лицом затряс светлыми кудрями.

– Ах, какая пастораль, – подняв подбродок, сложил руки лодочкой барон, – деревенский русский мальчик выхаживает больного шведского офицера, а когда начинается война, кругом горят селения, этот офицер защищает его от возможных опасностей. Только с этим-то мне что делать?

Губернатор щёлкнул пальцами, и ещё один мушкетёр ввёл в залу невысокого роста толстого молодого человека с нечёсаной копной тёмных волос, одетого в приличное