Сны замедленного действия - Владимир Ильин

Тут женщину начинает сотрясать беззвучная истерика, и опрос ее приходится прекратить. Девочка ерзает по кровати и с удвоенной силой канючит: «Мам, ну когда мы пойдем домой?»

Мы с Нагорновым выходим из палаты и направляемся в реанимацию, которая занимает соседний корпус – приземистое панельное двухэтажное здание, в двусмысленном соседстве с моргом.

По дороге капитан излагает мне историю пятого Спящего. Это некто Скобарь Антон, двадцатидвухлетний субъект без определенных занятий. Проще говоря – безработный. Год назад был изгнан со второго курса филфака Инского университета за пьянки и дебоширство в общежитии. Вернувшись в Мапряльск, на работу устроиться не смог или не захотел, перебивался случайными заработками сомнительного толка. Сам он родом из небольшого поселка в восьмидесяти километрах от Мапряльска, там до сих пор живут его родители. Но возвращаться в отчий дом после исключения из университета Антон не захотел. В Мапряльске проживал у какой-то особы непорядочного поведения, с коей сошелся на почве пристрастия к наркотикам. Несколько дней назад сотрудники мапряльского ГОВД занимались шайкой рэкетиров, запугивавших владельцев палаток и частных магазинчиков. По всем правилам оперативно-разыскного искусства для бандитов была устроена засада там, где очередная жертва вымогателей должна была спрятать сверток с требуемой суммой денег. Дело происходило возле заброшенного мусорного контейнера, который стоял на глухом пустыре чисто по традиции, поскольку в последние полгода его никто не опустошал, кроме бродячих котов и бомжей.

Уже будучи задержан с подложным свертком. Скобарь клялся, что оказался возле бака случайно и что якобы ни сном ни духом не ведает ни о каком рэкете. Будто бы в последнее время он вообще питает повышенный интерес к мусорным бакам, так как щедрые граждане повадились выбрасывать старые книги и журналы, кои нужны ему, как бывшему филологу, для повышения культурного уровня. Естественно, что оперативники искателю макулатуры не поверили и задержали его. Просидел Антон в камере предварительного заключения всего два дня, но за это время успел надоесть до смерти всему личному составу. Он постоянно то требовал, то молил, то клянчил, чтобы ему принесли «что-нибудь почитать»… Однажды сержант Ковальский, известный шутник и циник, осведомился ради хохмы, кого предпочитает задержанный: Плутарха или Конфуция. Однако шутка не удалась, поскольку Скобарь принял ее за чистую монету и заявил, что ему все равно что читать, лишь бы у него постоянно был под боком неисчерпаемый запас книг! При этом он даже на каких-то фантастических героев ссылался, которые, мол, как и он, без книг просто не могли жить, как обычный человек не может жить без пищи или без воздуха…

Последний раз, а это было вчера вечером, он вообще потерял лицо и стал бить ногами в железную дверь, сквернословя и требуя вызвать представителей правозащитных организаций. Разумеется, добился он лишь того, что дежуривший по КПЗ старшина Махачкалин утихомирил буйного чтеца самым простым и доступным способом в виде удара дубинкой промеж лопаток. Правда, потом в устной беседе с Нагорновым Махачкалин клятвенно заверял, что, ввиду немалого опыта обращения с задержанными, никак не мог повредить какие бы то ни было жизненно важные органы бывшего студента, а значит, не несет ответственности за случившееся со Скобарем…

Как бы там ни было, но сегодня утром, когда в ГОВД явился следователь для проведения очередного допроса Антона Скобаря, последний был обнаружен лежащим на лежаке КПЗ с закрытыми глазами и в состоянии, близком к бессознательному. Срочно вызванный судебный медик констатировал глубокую кому при сохранении нормальных функций всего остального организма. Иначе говоря – Спячку…

Возникла проблема: что делать с задержанным, разбудить которого не представляется возможным. Даже путем использования всех «штатных средств наведения порядка» ГОВД, вместе взятых…

Если жизни и здоровью Скобаря действительно угрожает неведомый недуг, то держать его в камере означает грубо нарушить права человека, за что впоследствии можно прилично схлопотать по шее от вышестоящего начальства. Специализированные медицинские учреждения в городе отсутствуют, а имеются лишь в исправительно-трудовой колонии строгого режима в пятидесяти километрах от Мапряльска. Но класть Скобаря в тюремную больницу никто не имеет права, пока он состоит под следствием, пусть даже и в качестве подозреваемого. Если же речь идет о симуляции, предпринятой с целью попытки побега из КПЗ, то помещать Скобаря в горбольницу без охраны было бы по меньшей мере наивной глупостью. А приставлять к его койке вооруженного милиционера невозможно по причине отсутствия свободного личного состава и значительной неукомплектованности штатных подразделений милиции…

Таким образом, в больницу Нагорнов прибыл для того, чтобы, по его выражению, «прощупать почву» и посоветоваться со специалистами, насколько Спячка серьезна и когда она может закончиться…

Выслушав эту историю, я не вижу другого выхода, кроме как посвятить капитана в кое-какие подробности, связанные со Спящими. Нагорнов озадаченно чешет затылок и изрыгает массу проклятий – как ни странно, вполне литературных.

А я с тайным злорадством сообщаю:

– Между прочим, чтобы человек, оказавшийся в затяжной коме, мог выжить, его надо кормить, за ним нужен уход, как за обычным лежачим больным… ну, вы сами понимаете, Евгений: пролежни, отправление естественных надобностей, массаж и прочее и прочее… Сможете вы все это обеспечить вашему Скобарю в камере?

Наверное, в этот момент перед мысленным взором моего спутника живо предстает картина, как сержант Ковальский на пару со старшиной Махачкалиным массажируют спящего арестанта, потому что он лишь судорожно усмехается.

– А там пусть ваше начальство само решает, – невозмутимо добавляю я.

– Да-да, конечно, – опустив голову, бормочет капитан, и мы входим в коридор реанимационного отделения, чем-то смахивающий на подземный тир. Во всяком случае, несмотря на яркое солнце снаружи, здесь естественное освещение отсутствует, и лишь бактерицидные лампы мертвенно-белым светом заливают бетонный коридор, по которому, наверное, и доставляют на тележках вновь прибывших пациентов.

Возле входа в операционный отсек в виде распашных двустворчатых дверей из матового стекла, где за столиком сбоку восседает пышногрудая дежурная, имеется пара скамеек для посетителей, и на одной из них, положив ногу на ногу, сидит в напряженной позе человек лет сорока в пыльном джинсовом костюме. Рядом с ним на скамье торчит довольно пухлая дорожная сумка.

Мы с Нагорновым подходим к дежурной, и я предъявляю ей больничный пропуск, а Нагорнов – служебное удостоверение.

– Мы – к Круглову и Солодкому, – объявляю я. – Где их можно найти?

Пока дежурная объясняет нам дорогу, джинсовый человек вскакивает, как ужаленный змеей, и устремляется к нам.

– Послушайте, – говорит он сердито дежурной, – почему это одним можно проходить к больным, а мне нельзя?.. Что это за люди? И по какому праву меня не пускают к моему родному сыну?

Дежурная пытается что-то объяснить, ссылаясь на распоряжение заведующего, но человек ее не слушает. У меня складывается впечатление, что еще немного – и он попытается силой прорваться внутрь.

– А вы кто такой, гражданин? – спокойно осведомляется Нагорнов. – И кому конкретно вы приходитесь отцом?

Человек достает из внутреннего кармана куртки какие-то документы и сует их чуть ли не в нос моему спутнику.

– Черт знает что тут творится! – рубит он суровым голосом. Такой голос вполне под стать его грубым, словно высеченным топором, чертам обветренного, загорелого лица. – Я только что с поезда, который тащился целую неделю через всю страну, и теперь не могу попасть в свою собственную квартиру! Дверь, понимаешь, опечатана милицией, сын в больнице, сестра – в морге, никто ничего толком не знает и никто ни за что не отвечает, вот в чем вся соль-то!.. Прихожу сюда – а меня и здесь не пускают! «Режим такой», – говорят!.. Хотел бы я знать, кто придумал эти идиотские порядки!..

Нагорнов наконец возвращает человеку зеленоватую книжечку и сообщает мне:

– Что ж, познакомьтесь, Владлен Алексеевич… Это Константин Павлович, отец Олега Круглова. Майор Вооруженных Сил…

– Бывший майор, – поправляет его человек в джинсовом костюме. – Когда от сестры пришла телеграмма, в нашем полку намечались учения с участием высших армейских чиновников, и меня попросту не отпустили. И мне пришлось подать рапорт об увольнении… А там, как всегда, началась волынка с оформлением, документы, медкомиссии, туда-сюда. Вот так и получилось, что я немного опоздал…

Он, не сдержавшись, испускает одно из словечек, явно не предназначенных для женских ушей. Но дежурная невозмутимо делает вид, что ничего не слышала.