Ангел-мститель (СИ) - Ирина Буря

давить? Проследит он, видите ли, чтобы я вернулся — да еще и как можно скорее! Какой она вывод из этого замечания сделала? Правильно — что я норовлю сбежать от нее и отвести душу в чисто ангельской компании. И тут же прозрачно намекнула, что запасов терпения у нее — ровно до утра, после чего она оставляет за собой право действовать по своему усмотрению. Он бы сначала потрудился узнать, на что это человеческое усмотрение способно, а потом уже в чужие разговоры вмешивался!

Я примирительно кивнул Татьяне и быстро вывел его на улицу, чтобы он в ней и дальше едва-едва усмиренное чувство противоречия не будил.

Выйдя во двор, я направился к машине.

— Ты куда? — удивленно бросил он мне в спину.

— Сейчас отъедем в какое-то тихое место, — буркнул я, не поворачиваясь, — с Татьяны станется в окно выглянуть.

Он нетерпеливо вздохнул.

Тихое место никак не отыскивалось. Я медленно тащился в крайнем правом ряду, внимательно поглядывая по сторонам. Да что же эти люди в таких количествах по ночам разгуливают? Им, что, на работу завтра не нужно? А потом еще дискуссии ведут о том, как бороться с опозданиями на работу. Нога у Стаса подергивалась все быстрее.

— Так я не понял — ты достал это лекарство или нет? — спросил я, чтобы отвлечь его.

— Не совсем, — ответил он, вытаскивая из кармана какую-то коробку с явно латинскими буквами на всех обращенных ко мне сторонах.

Ага, значит, правильным все-таки оказалось мое первое предположение! Вот я всегда верил в способность своего мозга мгновенно отсеять все ненужное и сразу же выдвинуть наиболее разумную идею. Вот и тихая, безлюдная улочка, наконец, показалась!

— Не совсем лекарство или не совсем достал? — уточнил я, поворачивая.

— Ты прямо говорить уже совсем разучился? — фыркнул он. — Те три общеукрепляющих препарата, которые сейчас у всех на устах, мне категорически отсоветовали — до получения долгосрочных результатов их воздействия. Немедленный их эффект весьма впечатляет, но целители побаиваются, что у него и обратная сторона имеется. Пока не изученная.

— А это что тогда такое? — кивнул я на коробку у него в руках.

— А это я сымпровизировал, — усмехнулся Стас. — Нам ведь только камуфляж нужен, а не реальное воздействие. Попросил снабжателей в нужные ампулы простые витамины натолкать и упаковать надлежащим образом.

— А совесть не замучает — так людей обманывать? — язвительно поинтересовался я. Вот я и говорю: каратель хранителю — не товарищ, для него люди — что боксерская груша.

— А эффект плацебо не мы придумали, — отпарировал Стас. — И если земные врачи со своими пациентами им спокойно пользуются, с какой стати я должен переживать, применяя к ним их же методы?

— И часто ты такими… методами пользуешься? — покосился я на него, припарковываясь.

— По ситуации, спокойно ответил он. — И создать иллюзию чудесного выздоровления не я, по-моему, предложил. Только я, в отличие от тебя, знаю, что с настоящими чудесами мы давно уже покончили — а то люди потом на них весьма прибыльные предприятия строят. И, кстати, о ситуации, — добавил вдруг он совершенно другим, деловым тоном, — прежде чем мы к энергетикам отправимся, расскажи-ка мне, что это у тебя там за знакомые.

— Так ты же мне сам его там отыскал, — удивился я.

Он резко повернулся ко мне всем корпусом и прищурился, окидывая меня взглядом с головы до ног.

— Так вот в чем твой резон, — протянул он, наконец.

— И в чем же? — процедил я сквозь зубы.

— Значит, тебе не так ее спасти хочется, — продолжил он презрительно растягивать слова, — как этого своего неудачника в ее глазах реабилитировать?

— Точно. — От такого оскорбления мне не то, что говорить — дышать трудно стало. — Неудачника. Реабилитировать. Только не в ее глазах, а в его собственных. А ей об этом знать необязательно.

— А что же так? — недоверчиво прищурился он.

— А мне человек важнее любого коллеги, — ответил я. — А ты столько времени уже с ней общаешься и так и не понял, что она ни от одного из нас никакого одолжения не примет. Вот я и хочу, чтобы она дожила эту свою жизнь, как человеку положено, и попала к нам благодаря своим качествам, а не твоему… ходатайству. Потому что она о нем вспомнит — так же, как и после первой смерти обо всем вспомнила — и станет оно ей поперек горла. На всю вечность.

— Как положено, говоришь? — хмыкнул он. — Надеешься, что удастся все-таки одного из ваших к ней опять приставить?

— Нет, не надеюсь, — беспечно качнул головой я. — И именно поэтому я отныне сам за ней присматривать буду. На общественных началах. И ты в каждом сомнительном случае будешь со мной советоваться насчет ее безопасности. А не захочешь по-хорошему договориться — я тебе официальное распоряжение организую.

— Ну, распоряжения мне организовывать у тебя еще руки не доросли, — ухмыльнулся он, — но элемент здоровой наглости мне в тебе нравится. Пока он элементом остается. Ладно, пошли — сначала нужно ее вытащить, чтобы было потом, о ком договариваться… по-хорошему.

— А я еще не закончил. — Меня еще никто не обвинял в использовании своего положения в угоду коллегиальности и в ущерб своим обязательствам. Тем более — безнаказанно. — Еще пару слов о неудачнике. У твоих подчиненных провалы случаются?

Он молча уставился на меня.

— Значит, случаются, — правильно истолковал я его молчание. — Недостаточно, к примеру, наказали подлеца последнего. Не дошло до него, что это — Божья кара на него обрушилась. И что же с виновным происходит? По шапке получает? Выговор в приказе с зачитыванием последнего перед строем соратников? Или на более простое задание переводят? На испытательный срок? Под неусыпный надзор тех, у которых в послужном списке ни единого пятнышка?

— Не твое дело, — буркнул Стас.

— Опять ты правильно говоришь — не мое дело, — охотно согласился я. — Точно так же, как не твое дело — нас, хранителей, судить. Мы в одиночку работаем — на земле, где практика показала, что даже тебе, великомудрому, не по плечу все нюансы учесть. И наш провал приводит к гибели человека — хоть физической, хоть моральной. И с этой мыслью нам приходится потом жить — вечность.

— А вас в хранители палкой никто не гонит, — возразил мне Стас, но уже без прежнего пыла. — Сами под этот пресс лезете, так что нечего жаловаться, если он самых слабых из вас ломает.

— А он не жалуется, — ответил ему я, — и даже прощения себе не ищет, потому что точно знает, что нет его. А ведь он тогда то