Кабирский цикл - Генри Олди

— Сейчас меня интересует другое. — Ладонь отползла от эфеса и принялась задумчиво поглаживать костяной амулет, нашитый поверх чапана. — На сегодняшний день ты, Фальгрим Беловолосый, являешься последним из пришедших в Шулму людей Эмирата… о не-людях я не говорю.

Скрытый смысл прошуршал в последних словах и растворился в беззвучии улыбки.

— Итак, ты последний. Последний… враг? Ведь не считать же мне врагами тех буянов, которые носятся сейчас с окровавленными бунчуками по Западной Шулме и призывают шулмусов к священной войне?! Ты, Беловолосый, — совсем другое дело. И я прекрасно знаю, что ты сказал бы мне, если бы не был столь горд, считая разговор с пленившей тебя ведьмой унижением.

Лицо пленника красноречиво подтвердило правоту женщины.

— И все же я рискну задать тебе несколько вопросов. Задать, надеясь получить ответ. Но как? Как заставить лоулезского лорда… Тебе не кажется это смешным: Лоул и лорды на забытом Творцом краю света?! Впрочем, мы отвлеклись, да и тебе это явно не кажется смешным. Итак: как заставить лоулезского лорда, Фальгрима Беловолосого, говорить правду, если лорд Фальгрим вообще не хочет говорить?

Слово «лорд» доставляло узкоплечей женщине несомненное удовольствие.

За ее спиной угрюмо молчал тысячник и смотрела в пол девочка, кутаясь в шаль.

— Пытки? Вряд ли… Такие, как ты, мой верный враг, не говорят под пытками. В лучшем случае они проклинают палачей. Подкуп? Глупо. Уговоры? Они помогают лишь тогда, когда уши слушающего не залеплены смолой ненависти. И все же… все же…

Женщина негромко хлопнула в ладоши. Тургауд-тысячник поспешно вышел, почти выбежал из кибитки, снаружи послышались лающие приказы, и вскоре четверо воинов занесли под полог огромную, расщепленную посредине колоду. Деревянного исполина установили в центре — пленник машинально попятился, оказавшись рядом с тлеющей жаровенкой в виде раскорячившейся черепахи, — и воины исчезли. Объявившийся вместо них тысячник нес перед собой на вытянутых руках… меч.

Двуручный лоулезский эспадон с массивной крестовиной и «бараньими рогами» захватника на пядь выше гарды.

Лезвие меча взволнованно играло бликами от очага, и такие же красноватые отсветы обожгли исказившийся лик пленника.

Повинуясь жесту узкоплечей, тысячник встал рядом с колодой и всадил эспадон в расщеп на треть клинка.

Пленник помимо воли сделал шаг вперед — и тут же ладонь женщины вернулась на эфес ее собственного меча-кинжала, сабля тысячника до половины покинула ножны, а шаль сползла с девочки на ковер, явив взору ременную перевязь, крест-накрест охватывающую туловище подростка.

Из пазов перевязи торчали рукояти десяти метательных ножей.

Слова здесь были бы излишни.

— Итак, мне хотелось бы знать — кто из покинувших Шулму кабирцев способен или хотя бы собирался вернуться с подмогой?

Тишина.

Хриплое дыхание Беловолосого не в счет.

— Кажется, ты не понял, лорд…

Еще один хлопок в ладоши. Девочка наклоняется и берет из угла кожаный сверток. Лязг, скрежет — в худых руках оказываются зубило и кузнечный молоток. Увесистый, но совсем небольшой молоток, отнюдь не та кувалда, которой любят играть кузнецы-профессионалы. Подойдя к колоде с торчащим из расщепа двуручником, девочка приставляет острие зубила к основанию левого «бараньего рога» и легонько пристукивает по торцу молотком.

Меч вибрирует со стоном боли и отчаяния, смеется узкоплечая женщина, а лицо пленника становится белее его волос.

Но Фальгрим молчит.

Молоток ударяет сильнее, еще раз, и кусок захватника откалывается, падая сперва на колоду, а затем — беззвучно — на ковер.

Огненные сполохи гуляют по клинку эспадона, и кажется: раненый меч залит кровью.

Через секунду эспадон протяжно кричит, лишаясь второй половины захватника.

Прежде чем потерять сознание, Беловолосый видит невиданное: мир идет седыми размывами, словно рябь по осенней реке, и вот рябь исчезает, а вместе с ней исчезает и мир. Он, лорд Лоулеза, стоит в каком-то особняке и держит в руках фамильный эспадон Гвениль — ржавый, искалеченный, умирающий… да и он сам, Фальгрим Задира, будто съежился, усох, проржавел, брюшко оттопыривает куцый кафтанчик ужасного покроя, и жизнь выглядит обманом, шуткой наиподлейшего из богов. Рядом сверкает откинутой крышкой хрустальный гроб, куда надо опустить меч, — но Беловолосый не может этого сделать, не может, не…

— Притворяется? — спросила узкоплечая женщина.

Тысячник приблизился к бесчувственному телу, вгляделся.

— Паленым пахнет, — неожиданно сказала женщина, принюхиваясь. — Откуда?

Тысячник зашарил взглядом по кибитке: очаг, войлочные стены, женщина, девочка, колода с поруганным мечом… каменное лицо пленника, тоненькая струйка дыма над голым плечом…

Опытный тургауд опоздал. Пока в его сознании укладывалась мысль, что можно лежать на раскаленной жаровне, не шевельнув и мускулом, — паленые ремни лопнули от чудовищного рывка, а белая грива волос разметалась бураном через всю кибитку, из угла до колоды..

И двуручный меч завыл зимней пургой, оказавшись в обгоревших до кости руках.

«Тварь, — полыхнуло белым вдоль искалеченного клинка, — тварь, змея… Сколопендра…»

Глава пятая

Лейла

…Мог играть и без струны, знал, что вывезет кривая,и терпеть не мог войны, потому что убивают.

…Маленькое, отточенное до бритвенной остроты лезвие скользнуло по завязкам блузы — и полы испуганно разлетелись в разные стороны.

Стальной язык лизнул бретельку лифчика.

Лейла рванулась, хотела крикнуть, — но нет, ублюдки держали крепко, а один из них хмыкнул и с маху запечатал девушке рот крепкой пятерней.

Бретелька с легким треском лопнула, следом другая.

Глазами, полными ненависти, Лейла смотрела на тощую девчонку с ножом в руке, ощущая холодный и безболезненный поцелуй металла в паху; ненависть — это было все, что Лейла могла себе позволить, оружие бессильных, хворост в топке отчаяния, и ворочался у выбившихся наружу корней чинары Рашид, пытаясь встать, словно сейчас это имело хоть какое-нибудь значение.

«Тварь, — шептали побелевшие губы девушки, и в ушах гремел хохот стоявших по бокам ублюдков. — Тварь, змея… Сколопендра…»

Глава шестая

Руинтан-аракчи

Нет мудрости в глупце? И не ищи.Начала нет в конце? И не ищи.Те, кто искал, во времени не тонут,А от тебя следов и не ищи.

Рукотворная молния вышибла пиалу с вином из рук бородача.