Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

ГЛАВА IX

ВОЙНА С АНТИОХОМ АЗИАТСКИМ.

В азиатском царстве корону Селевкидов носил с 531 г. [223 г.] царь Антиох III — правнук основателя династии. И он подобно Филиппу вступил на престол девятнадцати лет, а в своих первых кампаниях на Востоке выказал такую энергию и предприимчивость, что мог называться на языке придворных великим, не вызывая этим слишком колких насмешек. Не столько благодаря своим дарованиям, сколько благодаря вялости противников и в особенности египетского царя Филопатора, ему удалось до некоторой степени восстановить целость монархии и снова присоединить к своим владениям сначала восточные сатрапии Мидию и Парфию, а потом и особое царство, основанное Ахеем в Малой Азии по сю сторону Тавра. Его первая попытка отнять у египтян совершенно необходимое ему сирийское побережье была отражена Филопатором, который нанес ему сильное поражение при Рафии в год Тразименской битвы; после того Антиох остерегался возобновлять борьбу с Египтом, пока там восседал на троне государь, хотя бы и не отличавшийся энергией. Но после смерти Филопатора (549) [205 г.], по-видимому, настал момент, когда можно было покончить с Египтом; с этой целью Антиох вступил в союз с Филиппом и устремился на Келесирию, между тем как Филипп напал на малоазиатские города. С вмешательством римлян в эту войну ввиду общего положения дел и вышеупомянутого союза следовало ожидать, что Антиох будет действовать против римлян заодно с Филиппом. Но Антиох не был достаточно дальновиден, для того чтобы немедленно всеми силами воспротивиться какому бы то ни было вмешательству римлян в восточные дела; ему нетрудно было предвидеть, что македоняне будут побеждены римлянами, и он полагал, что ему будет гораздо выгоднее воспользоваться победой римлян, для того чтобы не делить с Филиппом египетские владения, а приобрести их для одного себя. Несмотря на близкие сношения Рима с александрийским двором и с царственным питомцем, римский сенат вовсе не имел намерения сделаться на самом деле тем, чем себя называл — «защитником» этого питомца; он твердо решил вмешиваться в азиатские дела только в случае крайней необходимости и не распространять римского владычества далее Геркулесовых столбов и Геллеспонта; поэтому он не мешал великому царю действовать так, как тому заблагорассудится. И сам Антиох едва ли серьезно помышлял о завоевании собственно Египта, которое было более легко на словах, чем на деле; но он вознамерился отнять у Египта одно за другим его внешние владения и прежде всего напал на то, чем владели египтяне в Киликии, Сирии и Палестине. Большая победа, одержанная им в 556 г. [198 г.] над египетским полководцем Скопасом у горы Паниона, недалеко от истоков Иордана, не только совершенно отдала в его руки всю эту область вплоть до границ собственно Египта, но так напугала египетских опекунов юного царя, что они поспешили удержать Антиоха от вторжения в Египет, согласившись на заключение мира, которое скрепили помолвкой своего питомца с дочерью Антиоха Клеопатрой. После того как была достигнута эта ближайшая цель, Антиох отправился в следующем году (это был год битвы при Киноскефалах) с сильным флотом из 100 палубных и 100 открытых судов в Малую Азию с целью занять прежние египетские владения на южных и западных берегах Малой Азии, так как эти области, находившиеся фактически в руках Филиппа, были, по всей вероятности, уступлены египетским правительством по мирному договору Антиоху, в пользу которого это правительство отказалось от всех внешних владений Египта; кроме того, Антиох намеревался снова подчинить своей власти малоазиатских греков. Одновременно в Сардах была собрана сильная сухопутная армия. Это предприятие было направлено косвенным образом против римлян, которые с самого начала потребовали у Филиппа, чтобы он вывел свои гарнизоны из Малой Азии, возвратил родосцам и пергамцам их владения и не посягал на старинную конституцию вольных городов, а теперь всем этим намеревался завладеть вместо Филиппа Антиох. Теперь стала грозить Атталу и родосцам со стороны Антиоха точно такая же опасность, какая побудила их за несколько лет перед тем начать войну с Филиппом; понятно, что они постарались склонить римлян к такому же участию в этой новой распре, какое они принимали в только что окончившейся войне. Уже в 555/556 г. [199/198 г.] Аттал просил у римлян военной помощи против захватившего его владения Антиоха, пока войска Аттала были заняты в римской войне. Родосцы действовали с большей энергией: когда флот Антиоха поплыл весной 557 г. [197 г.] вдоль берегов Малой Азии в направлении к северу, они объявили царю, что если его флот перейдет за черту Хелидонских островов (у берегов Ликии), то они примут это за объявление войны; когда же Антиох не повернул после этого заявления назад, то родосцы, ободренные только что полученным известием о битве при Киноскефалах, тотчас начали войну и действительно защитили от Антиоха важнейшие города Карии — Кавн, Галикарнас, Миндос и остров Самос. А что касается полусвободных городов, то хотя большая их часть и покорилась, но некоторые из них, а именно важные города Смирна, Александрия, Троада и Лампсак, ободрились при известии об одержанной над Филиппом победе; они оказали сопротивление сирийцу и присоединили к просьбам родосцев свои настоятельные мольбы о помощи. Не подлежит никакому сомнению, что Антиох, насколько он вообще был способен принять какое-нибудь решение и твердо его держаться, уже тогда решил не только приобрести владения египтян в Азии, но также предпринять завоевания в Европе и потому если не искать войны с Римом, то и не уклоняться от нее. Поэтому у римлян было полное основание исполнить просьбу своих союзников и немедленно вмешаться в азиатские дела; но они обнаружили мало к тому охоты. Они не принимали никакого решения, пока не была окончена македонская война, и не оказали Атталу иной защиты кроме дипломатического посредничества, которое, впрочем, оказалось вначале успешным; даже после того как они победили Филиппа, они ограничились заявлением, что Антиох не должен присваивать себе города, прежде того находившиеся во власти Птолемея и Филиппа; в римских государственных актах фигурировала вольность азиатских городов Мирины, Абидоса, Лампсака 205 и Киоса; но римляне не сделали ни малейшего шага к осуществлению своих требований и не помешали царю Антиоху воспользоваться удалением македонских гарнизонов из тех городов и заменить эти гарнизоны своими собственными. Они дошли даже до того, что не препятствовали Антиоху высадиться в 557 г. [197 г.] в Европе и вторгнуться во фракийский Херсонес, где он завладел Сестом и Мадитом и пробыл довольно долго для наказания фракийских варваров и для восстановления разрушенной Лисимахии, из которой он намеревался сделать главный укрепленный город и столицу вновь организованной сатрапии Фракии. Фламинин, от которого зависело устройство этих дел, посылал к царю в Лисимахию послов, толковавших о неприкосновенности египетских владений и о свободе всех эллинов; но из этого ничего не вышло. Царь со своей стороны говорил о своих бесспорных правах на старинные владения Лисимаха, завоеванные его предком Селевком, уверял, что он не имел намерения завоевывать новые страны, а лишь желал оградить неприкосновенность своих наследственных владений и отклонил римское вмешательство в его распри с подвластными ему малоазиатскими городами. К этому он мог бы с полным правом добавить, что он уже заключил мир с Египтом и что, стало быть, римляне не имеют никакого формального основания для вмешательства. 206 Царь внезапно уехал в Азию, вследствие того что было получено ложное известие о смерти юного египетского царя; это известие побудило его составить новый план высадки на Кипре или даже в Александрии. Отъезд прервал переговоры, прежде чем они окончились; поэтому они не привели ни к каким результатам. В следующем (559) [195 г.] году Антиох снова прибыл в Лисимахию с усиленным флотом и с армией и занялся устройством новой сатрапии, которую он предназначал своему сыну Селевку; в Эфес к нему приехал спасшийся бегством из Карфагена Ганнибал, и чрезвычайно почетный прием, оказанный им Ганнибалу, был чем-то вроде формального объявления войны римлянам. Тем не менее Фламинин еще весной 560 г. [194 г.] вывел из Греции все римские гарнизоны. При тогдашнем положении дел это было по меньшей мере грубой ошибкой, если не преступным нарушением своих собственных добрых намерений; не подлежит сомнению, что Фламинин только поверхностно засыпал готовое вспыхнуть пламя восстания и войны, и именно потому, что хотел возвратиться домой с ничем не омраченной славой полководца, который довел войну до конца и освободил Элладу. Он, быть может, и был прав, считая политическими ошибками как всякую попытку подчинить Грецию непосредственному римскому владычеству, так и вмешательство в азиатские дела; но находившаяся в состоянии брожения оппозиция в Греции, бессильное высокомерие азиата и пребывание в главной квартире сирийской армии ожесточенного врага римлян, уже раз вооружившего весь Запад против Рима, — все это были ясные указания на предстоявшее новое восстание эллинского Востока с целью хотя бы освободить Грецию от римского протектората и поставить ее под протекторат враждебных Риму государств, а после того как эта цель будет достигнута, идти и далее по тому же пути. Ясно, что Рим не мог этого допустить. Однако Фламинин не обратил никакого внимания на все эти несомненные признаки предстоявшей войны; он вывел из Греции гарнизоны, но в то же время предъявил царю Азии такие требования, для поддержания которых не намеревался двинуть свою армию; таким образом, он предпринимал на словах слишком много, а на деле слишком мало и приносил в жертву личному тщеславию долг полководца и гражданина, стараясь доказать, что он доставил Риму мир, а жившим в обеих частях света грекам — свободу.