Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Наконец наступила зима. Филипп снова воспользовался этим временем года, для того чтобы добиться не слишком обременительных мирных условий. На конференцию, происходившую в Никее у Малийского залива, царь явился лично и постарался прийти с Фламинином к соглашению: он гордо и искусно отклонил дерзкие требования мелких владетелей, стремясь добиться сносных условий от римлян, к которым относился с подчеркнутым уважением как к единственным противникам, равным ему по достоинству. Фламинин был достаточно образован, для того чтобы оценить все, что было для него лестного в вежливости побежденного противника к нему самому и в высокомерном обхождении Филиппа с римскими союзниками, которых римляне научились презирать не менее царя; но полномочия Фламинина не простирались настолько, чтобы он мог исполнить желание царя; он согласился на двухмесячное перемирие в вознаграждение за уступку Фокиды и Локриды, а относительно главных пунктов предоставил Филиппу обратиться к римскому правительству. Римские сенаторы уже давно сошлись в убеждении, что от Македонии следует требовать уступки всех ее внешних владений; поэтому, когда в Рим прибыли послы Филиппа, им был предложен только один вопрос: уполномочены ли они отказаться от всей Греции и в особенности от Коринфа, Халкиды и Деметриады; а когда они ответили на это отрицательно, то переговоры были немедленно прерваны и было решено продолжать войну с неослабевающей энергией. При содействии народных трибунов сенаторам удалось отклонить связанную со столь большими неудобствами перемену главнокомандующего и продолжить срок службы Фламинина; ему были посланы значительные подкрепления, а двум прежним главнокомандующим, Публию Гальбе и Публию Виллию, было приказано состоять в его распоряжении. Филипп также решил еще раз попытать счастья на поле сражения. Чтобы обеспечить себя со стороны Греции, где против него восстали все государства, кроме акарнанцев и беотийцев, он довел коринфский гарнизон до 6 тысяч человек, а сам, напрягая последние силы истощенной Македонии и набирая в фалангу мальчиков и стариков, составил таким образом армию, в которой было 26 тысяч человек, в том числе 16 тысяч македонских фалангитов. Так началась четвертая кампания 557 г. [197 г.]. Фламинин отправил часть своего флота против акарнанцев, которые были осаждены в Левкадии; в собственно Греции он хитростью завладел главным городом Беотии Фивами и этим принудил беотийцев, хотя бы номинально, примкнуть к союзу против Македонии. Довольствуясь тем, что ему удалось прервать сообщение между Коринфом и Халкидой, он двинулся на север, где только и можно было довести войну до конца. Чтобы устранить серьезные затруднения, с которыми было сопряжено снабжение армии продовольствием в неприятельской и большей частью пустынной стране и которые уже не раз препятствовали продолжению военных действий, римскому флоту было приказано сопровождать армию вдоль берегов и подвозить ей съестные припасы, доставлявшиеся из Африки, Сицилии и Сардинии. Впрочем, развязка наступила ранее, чем мог предполагать Фламинин. Нетерпеливый и самонадеянный Филипп не стал выжидать приближения неприятеля к македонской границе; он собрал свою армию подле Диона, двинул ее через темпейские теснины в Фессалию и встретился в окрестностях Скотуссы с шедшей навстречу неприятельской армией. Обе армии, македонская и римская, из которых последняя была усилена вспомогательными войсками аполлониатов и афаманов, присланными от Набиса критянами и особенно многочисленными отрядами этолийцев, были почти равны по своему численному составу; в каждой из них насчитывалось до 26 тысяч человек; но у римлян была более многочисленная конница, чем у македонян. Перед Скотуссой на нагорной равнине Карадага в один пасмурный дождливый день римский авангард неожиданно столкнулся с неприятельским авангардом, который занимал возвышавшийся между двумя лагерями высокий и крутой холм, называвшийся Киноскефалами. Римляне были сначала принуждены отступить на равнину; но, получив из лагеря в подкрепление легкие войска и превосходный отряд этолийской конницы, они в свою очередь оттеснили македонский авангард и заставили его отступить за гору. Но там македонян поддержали вся их конница и большая часть легкой пехоты; неосторожно зашедших слишком далеко вперед римлян они преследовали почти до самого лагеря, так что те понесли большие потери и обратились бы в настоящее бегство, если бы этолийская конница не поддерживала на равнине бой до той минуты, когда Фламинин прибыл с наскоро построившимися легионами. Царь уступил желанию своих победоносных войск, неотступно требовавших продолжения битвы, и спешно двинул свои тяжеловооруженные войска в бой, которого не ожидали в этот день ни сами главнокомандующие, ни их солдаты. Ему важно было занять холм, на котором в то время вовсе не было войск. Правое крыло фаланги прибыло туда под предводительством самого царя достаточно рано, чтобы успеть беспрепятственно построиться на возвышении в боевом порядке; но левое крыло было еще позади, когда легкие македонские войска, обращенные в бегство легионами, устремились вверх на холм. Филипп быстро отодвинул бегущих мимо фаланги в центр своей армии и, не дожидаясь прибытия на левый фланг Никанора с другой медленно приближавшейся половиной фаланги, приказал стоявшей на правом фланге фаланге спуститься с холма с опущенными копьями на легионы и в то же время вновь построившейся легкой пехоте обойти легионы и напасть на них с фланга. Атака, произведенная фалангой с удобного места, опрокинула римскую пехоту, и левое крыло римлян было совершенно разбито. На другом фланге Никанор, увидев, что царь идет в атаку, приказал своей половине фаланги спешить вслед за ним; в результате она пришла в расстройство, и, в то время как ее передние ряды поспешно сбегали с горы вслед за победоносным правым крылом, еще более прежнего приходя в расстройство вследствие неровностей местности, ее задние ряды только взбирались на гору. При таких обстоятельствах правое крыло римлян легко справилось с левым неприятельским крылом; одних слонов, стоявших на этом правом крыле, было достаточно для того, чтобы произвести опустошение среди беспорядочных толп македонян. Пока там происходило страшное кровопролитие, один отважный римский офицер собрал двадцать рот и устремился с ними на победоносное македонское крыло, которое, преследуя римское левое крыло, зашло так далеко вперед, что римское правое оказалось у него в тылу. Фаланга не была в состоянии обороняться против нападения с тыла, которое и решило исход сражения. Так как обе фаланги были приведены в полное расстройство, то неудивительно, что македоняне потеряли 13 тысяч человек частью взятыми в плен, частью убитыми; впрочем, число убитых было более значительно потому, что римским солдатам не был знаком македонский знак сдачи в плен — поднятие вверх копья; потери победителей были незначительны. Филипп спасся бегством в Лариссу, сжег все свои бумаги, чтобы никого не компрометировать, очистил Фессалию и возвратился на родину. Одновременно с этим решительным поражением македоняне терпели неудачи всюду, где еще оставались их гарнизоны; родосские наемники разбили стоявший в Карии корпус и принудили его запереться в Стратоникее; стоявший в Коринфе гарнизон был разбит Никостратом и его ахейцами и понес большие потери; акарнанская Левкадия была взята приступом после геройского сопротивления. Филипп был окончательно побежден; его последние союзники, акарнанцы, покорились римлянам, когда узнали о битве при Киноскефалах.

Установление мирных условий вполне зависело от произвола римлян; они воспользовались своей властью, не злоупотребляя ею. Можно было совершенно уничтожить бывшее царство Александра; такое пожелание было настойчиво высказано этолийцами на конференции союзников. Но разве тогда не была бы разрушена преграда, защищавшая эллинскую цивилизацию от фракийцев и кельтов? Разве во время только что окончившейся войны не был совершенно разрушен фракийцами цветущий город фракийского Херсонеса Лисимахия? Это было серьезным предостережением для будущего. Фламинин, близко знакомый с отвратительными распрями греческих государств, не мог согласиться на то, чтобы римская великая держава взяла на себя роль палача для удовлетворения гнева этолийского союза, — даже если бы его эллинские симпатии не говорили в пользу тонкого и рыцарственного царя, а его национальная гордость не была оскорблена хвастовством этолийцев, называвших себя «победителями при Киноскефалах». Он отвечал этолийцам, что не в обычаях римлян уничтожать побежденных, но что этолийцы — полные хозяева своих действий и им никто не мешает покончить с Македонией, если у них на это хватит сил. С царем римляне обходились самым вежливым образом, а когда Филипп объявил готовность подчиниться ранее предъявленным ему требованиям, то Фламинин согласился заключить продолжительное перемирие, с тем чтобы ему была уплачена некоторая сумма денег и выданы заложники, в числе которых должен был находиться и сын Филиппа Димитрий; заключение этого перемирия было крайне необходимо для Филиппа, чтобы изгнать из Македонии дарданов.