На службе Отечеству - Александр Алтунин

— К Ковалеву, Николай Яковлевич.

— Что там произошло?

— Не знаю. Просит меня — и срочно.

— Мудрствует он, Ковалев. Утром с миной немецкой все возился, мол, нельзя ли ее приспособить, а мина-то незнакомого образца. Пока я его не отругал и не заставил заниматься обороной. Теперь, наверное, что-либо еще придумал, теоретик. Посмотри, готова ли у него схема огня.

— Ладно, разберусь.

Дворами, садами и огородами мы пробрались к околице населенного пункта. Здесь начиналась извилистая траншея с ходами сообщения к запасным пулеметным площадкам и огневым позициям для расчетов противотанковых ружей. Пригибаясь, двинулись по ней.

— Осторожнее, товарищ капитан, — послышался чей-то басок. — Тут фриц простреливает.

Оглянувшись, увидел невысокого пожилого бойца, с малой саперной лопатой в руках.

— Напарника моего с полчаса как срезал. Только что отправили в санроту.

Подбежал сержант.

— Мошка!

— Я, товарищ капитан, сержант Мошка.

— Как тут у вас?

— Нормально, дооборудуем позицию. — Сержант посмотрел на меня и в раздумье продолжил: — Что-то там у ротного случилось. Вроде снарядом накрыло!

— Когда? Где?

— Минут пятнадцать — двадцать назад. Сказывают, нашего командира роты оглушило, а вот старшего лейтенанта Чугунова срезало начисто. — Сержант Мошка посмотрел назад и кивнул в сторону полуразрушенного строения: — Вон в том сараюшке они находились. Там сейчас санинструктор и взводные.

Я кинулся туда.

В небольшом деревянном сарайчике, приютившемся на краю вошедшего в пору зрелости сада, санинструктор бинтовал старшину Мефодия Горобца. Рядом валялись опрокинутые котелки с макаронами, банки консервов, фляга со вспоротым наискось чехлом, из-под которого виднелись рваные края белого металла. В углу, взявшись обеими руками за голову, сидел, постанывая, старший лейтенант Ковалев. При моем появлении он повел мутными глазами, попытался встать, но тут же, сморщившись от боли, опустился на плащ-палатку.

— Сиди, сиди. Что у вас тут случилось?

— Собрались было ротные покушать, — пояснил мне кто-то из медиков. — А тут фашистская самоходка выползла и начала садить по нашему переднему краю. Ну и снарядом, значит, их накрыло. Ковалева контузило, а Чугунова…

— Так… Где Чугунов?

— Вынесли только что. Скончался. С противоположной степы сарая положили. Где ему теперь быть? Ковалева в медсанбат эвакуировать будем.

— Лейтенант Рубан говорит — не надо, — сказал санинструктор роты. Дать ему отдохнуть, и придет в себя.

Обогнули сарай. У стены, накрытый плащ-накидкой, из-под которой виднелись запыленные хромовые сапоги со сбитыми каблуками, лежал старший лейтенант Чугунов. Откинул полу плащ-накидки. Скуластое, с раскосыми, восточными глазами лицо было спокойно: ни тревог, ни печали, словно шел и прилег отдохнуть.

Я смотрел на Чугунова, и как-то не верилось, что он мертв. На фронте привыкаешь к смертям. Они неизбежны и часты. Но если с человеком живешь бок о бок не одну неделю, не один месяц в шквале боев, то как-то свыкаешься с мыслью, что с ним ничего не может случиться.

Было нехорошо, неспокойно. Подошел заместитель по политической части лейтенант Елагин, тяжело вздохнул и глухим голосом спросил:

— Чугунов из Башкирии у нас?

— Да, оттуда. Жена там у него, Анна Андреевна. Нужно написать ей, упредить сухую казенную бумагу. Хоть как-то смягчить боль утраты… Как-никак вместе не одну сотню километров отмахали, в полную меру черпнули и хорошего, и плохого.

— Многим нынче придется писать, многим, — вновь вздохнул Елагин.

…В бою за Лесные Халупы смертью храбрых погибли лейтенант Иван Исаев, младший лейтенант Карп Варивода, многие солдаты и сержанты. Горько стало от невозвратных потерь. Пройдут годы, уйдут в небытие их сверстники, родные и близкие, и, как туман, развеется память о каждом из них. Останется лишь общее, имя которому — подвиг. По ведь у каждого из них была своя жизнь. И каждый многое мог бы еще сделать на своем пути.

Раненых отправили на левый берег. С ними тоже нелегко было расставаться. Фронтовая жизнь, большие и малые бои сроднили нас и побратали на всю оставшуюся жизнь.

— Нелегко нам досталась эта деревня, — вывел меня из задумчивости голос капитана Бухарина.

Николай Яковлевич тоже прибыл сюда.

— У Ковалева все взводные вышли из строя, — доложил он. — Сержантов назначил командовать взводами. В четвертой Одегов с Чалаганидзе остались.

— Знаю, Николай Яковлевич. Ты вот лучше скажи мне, как могли мы допустить, что ротные командиры сошлись вместе на переднем крае?

— Да я их предупреждал, Александр Терентьевич. С радости, что наконец взяли Халупы, собрались. Ну а тут старшина с обедом. Вот и решили…

— Они-то могли решить, а мы где с тобой и замполитом были? Как могли упустить?

— Понимаю тебя, но что поделаешь. Виноваты. — И после небольшой паузы: — Нужно думать о живых.

— И я к тому говорю. Предупредить еще раз людей: вместе не собираться! Следить за этим и требовать от всех выполнения приказа.

6-ю роту приказал принять старшему лейтенанту Серпухину. Вместе с ним обошел участок обороны роты. Он проходил по краю заросшего кустарником неглубокого овражка, который хотя и выдавался несколько вперед, но давал возможность скрытого сосредоточения и подхода.

— Николай Павлович выбирал?

— Так точно, товарищ капитан, он, Чугунов, — ответил Петр Федорович Серпухин.

— Удачно выбрал. Теперь доводи тут за него. Взвод передай своему помощнику. Сержант у тебя толковый. Только проинструктируй его.

— Слушаюсь! — ответил Серпухин. — Передать и проинструктировать помкомвзвода.

— Держи связь с Пономаревым и пулеметчиками, И ни шагу назад, слышишь меня, Серпухин!

— Так точно, товарищ капитан, слышу. С минометчиками у нас контакт полный. НП Пономарева рядом.

— Предупреди, чтобы тоже поостерегся. Знаю я его, часто на рожон лезет. Чего доброго, ухлопают ни за что ни про что.

— Ваше приказание передам.

Попрощавшись с Серпухиным, пошел свежевырытой траншеей. Бойцы готовили ячейки, огневые позиции для стрельбы, выводили в овражек ходы сообщения. Спустился в него и я. Здесь уже была протоптана тропинка, по которой в тыл выносили раненых и погибших, а обратно несли пищу и боеприпасы.

Подошел к извилистой, уходящей в тыл неглубокой траншее. Пригибаясь, двинулся дальше. Здесь повстречал группу бойцов. На плащ-палатке они несли раненого. Поинтересовался, кого несут.

— Старшину Горобца, товарищ капитан, — ответил пожилой красноармеец.