Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

формированию военной секции своего БЗНС. Петков, однако, по словам Коева, категорически отказался, сообщил обо всем Дамяну Велчеву, тогда еще всесильному военному министру, и велел Коеву прекратить контакты с Аврамовым, о чем Аврамов, будучи арестован, рассказал следователю безпеки, и это стало причиной ареста Коева, который всё подтвердил.

Это основное. Далее пошли дополнительные детали — о контактах Петкова и «близких к нему людей» с «генералами и офицерами фашистской армии», «представителями англо-американской разведки», «ныне осужденными Димитровым-Гемето и Пастуховым», а также о «вражеской работе в форме написания статей, оскорбляющих народную власть» и т. д. Всё это резюмировалось следующим образом: собрано «исключительно много данных, которые бесспорно доказывают, что главным вдохновителем, организатором и руководителем шпионской сети и всех заговоров является народный представитель Никола Димитров Петков из г. Софии. Из всех этих данных видно, что Никола Д. Петков вместе с [...] нашел в среде реакционно настроенных офицеров лиц, с помощью которых готовился совершить государственный переворот против народной власти вооруженным путем».

Судя по ремаркам в стенограмме, сопровождалось чтение документа не только возмущенным шумом со скамей оппозиции, но и нервными шуточками, вызывавшими смех даже у «красных». Однако на самом деле всё было совсем не смешно, и это стало ясно, когда юридическая комиссия парламента, по закону обязанная разобраться в обвинениях, взяв 11 толстых папок на рассмотрение, всего через 25 минут вернулась с готовым вердиктом: «Преступления Петкова доказаны, рекомендуем лишить его мандата и дать согласие на арест».

Оставалась, правда, еще одна мелкая, но необходимая закорючка. Согласно регламенту, перед голосованием «преступник» имел право произнести речь в свою защиту, и это право — государство ж правовое, не царский фашизм (хотя при фашизме слово давали!) — ему предоставили. Однако нет ощущения, что кто-то слушал, и трудно удержаться от прямой цитаты из стенограммы — уж очень «вкусна»...

«В залата цари неописуем шум. Никола Петков продължава да държи с ръце трибуната и да вика на всички с всички сили: "Да жи-ве-е сво-бо-да-та! Да жи-ве-е сво-бо-да-та!". Народните представители от опозицията запяват: "Тоз, който падне в бой за свобода, той не умира...". Комунистическите депутати, заедно с тайните агенти се нахвърлят върху тях, започва ръкопашен бой. Милицията се впуща и отвлича Никола Петков».[178]

Вкратце для тех, кто не понял. У человека были законные 40 минут, он еще что-то говорил, что-то доказывал, кого-то обвинял, но его уже тащили с трибуны здоровенные парни, невесть откуда появившиеся в зале. А когда соратники попытались им помешать, в свалку полезли коммунисты, и началась драка, пресечь которую, и то не сразу, удалось только полусотне сотрудников милиции, как выяснилось, успевшей оцепить здание. После этого, кстати, был поставлен вопрос о лишении мандатов еще двадцати трех депутатов — не только «лиц, упомянутых в докладной записке», но и — «за нарушение регламента» — всех активных участников потасовки от оппозиции, за что спустя пару дней и проголосовали.

СВОЯ ИГРА

Первый акт сыграли. 11 июня тов. Димитров созвал Политбюро для обсуждения «деталей предстоящего процесса Н. Петкова», в соответствии с решением которого на следующий день с утра начали и всего за два дня завершили суд над злополучным Петром Коевым, юридически окончательно закрепив все данные им в ходе следствия показания. Однако были и уточнения: скажем, «но Петков категорически отказался» волшебным образом превратилось в «Петков дал указание создавать военную секцию, назначив меня куратором». А далее прозвучал приговор: двенадцать с половиной лет за «идейное руководство военно-фашистской организацией "Нейтральные офицеры"», и сделавший свое дело мавр уехал в лагерь, откуда вышел через десять лет, слегка не досидев по состоянию здоровья, полным инвалидом, и умер в нищете, всеми забытый.

Впрочем, отработанный винтик никого не волновал — ценность имели его «уточняющие показания». С ними можно было идти дальше. 16 июня на заседании Политбюро рассмотрели вопрос «о дальнейшей тактике в отношении оппозиции», постановив перейти в «идейно-политическое наступление», а на следующий день, 17 июня, перешли к подготовке основного решения.

Тут уже работали «узким составом»: тов. Димитров, Коларов, Югов, Костов и еще несколько товарищей (но они больше молчали, заранее согласные со всем, что решат старшие), плюс прибывшие из Москвы «советники». Не допустили даже тов. Червенкова. Затем собирались еще и еще — и наконец 19 июля премьер записал в дневнике: «Рассмотрели проект обвинительного акта в узком кругу с участием сов. товарищей. Пришли к единому мнению: можно начинать».

И началось. Бригады следователей пахали, сменяя друг дружку. Согласно документам (все они сохранились, исследованы и опубликованы академиком Мито Исусовым еще при «позднем Живкове»), работа шла почти исключительно в формате очных ставок, устраиваемых Петкову со всяким людом, но главным образом — с офицерами, как «нейтральными», так и из Новой Военной лиги (помните такую?), и даже из выжатых досуха воинов «Царя Крума» (а заодно подтянули и какую-то молодежь из «Первого легионерского центра»).

Шло с запинками. Кого-то подследственный не знал вообще, кого-то знал шапочно, с кем-то общался теснее, но давно. Схема была предельно проста: все как один подтверждали, что впутались в «конспирацию» под его влиянием, да вот беда — сам он всё отрицал, отказываясь подписывать протоколы до тех пор, пока не позволяли вписать «не согласен».

Естественно, на полную катушку включились и башни. В кулуарах — нежно, в индивидуальном режиме. Оппозиционеров приглашали по одному, поясняли смысл терминов «политическая целесообразность» и «логика исторического процесса», упирая на то, что против прогресса не попрешь, а жизнь одна, и семья прежде всего... Самых же упрямых мотивировали тем, что «личность — ничто, массы — всё», так что ежели они осудят лидера и перейдут во фракцию ОФ, то у Петкова будет больше шансов уцелеть. Некоторые соглашались.

С массами же — теми самыми, которые «всё», — работали проще. Человек, известное дело, слаб, а правильно организованная ложь всесильна. Вот, правда, всемогущего ТВ еще не было, но его роль играло радио, которому люди привыкли верить. О прессе и говорить не приходится. А уж о трудовых коллективах, где рулили ячейки БРП, тем паче: из восьми часов рабочего дня негласным указанием свыше было предписано «не менее полутора часов уделять собраниям и митингам, где трудящиеся могли бы открыто высказать свое мнение».

Результат, надеюсь, понятен. Всего месяц спустя массы — во всяком случае, городские — уже стояли на ушах, рыча: «Смерть Петкову!». И вот что особо интересно: в официальной «Краткой истории Болгарии», вышедшей при «развитом Живкове» и выдержавшей массу переизданий, в главе, где речь идет о первой половине 1947-го, четко