Алхимические хроники (части 1-3) - Лана Туулли

Ах, он, подлый! Разгадал наши планы по поводу похищения и решил опередить! Да шиш тебе! Сейчас ты у нас попляшешь!

Охотник отработанным жестом засунул веревку за пазуху, подхватил ближайший камень и с леденящим кровь бойцовским кличем бросился на врага.

Рыболов и отшельник, хотя и были удивлены — очень, очень удивлены — свершившейся с ними трансформацией, клича испугались, посчитали, что с охотником что-то странное, раз он решил попробовать себя в роли предводителя шайки… пардон, в роли председателя монтийского общества любителей самогона, травок и госпожи Кугль; но инициативу поддержали и усилили. Рыболов подхватил самодельную дубинку, показавшуюся вдруг непривычно легкой и короткой, отшельник, как обычно, понадеялся на силу духа, испускаемого проспиртованным горлом и тщательно оберегаемым от заботливых ручек великолепной госпожи Кугль отшельническим рубищем; и они оба выскочили из засады и бросились на предполагаемую добычу.

Когда из-за каменистой груды на обочине появился несущийся стремглав генерал Громдевур, в обносках и верещащий по-цински, глаза мэтра Лотринаэна чуть не расколдовались, спонтанно вернувшись к обычному, величиной с серебряную монету, диаметру. Когда ж появился второй экземпляр Громдевура, размахивающий камнем, а за ним — третий и четвертый, вопящие, с нездоровым блеском в глазах и еще менее здоровым запахом, Лотринаэн догадался, что его эксперимент надо бы притормозить, пока не поздно…

И тут же обнаружил, что уже всё. Время вышло. Котел кипит, порошок драконьего зуба завьюжил, покрывая белой метелью дорожки, прочерченные рогом минотавра, земляника налилась колдовским спелым соком, насыщая линии энергией Второй Стихии. Склянка с желчью горгульи лопнула, темная жидкость с едким запахом растеклась, заполонив всё пространство восьмиугольника; корешки разложенных в противоположных углах фигуры пупырной экалитьи и братеуса затрепетали, вкрутились в каменную крошку заброшенной дороги и проросли, выстреливая сотней почек и тонких побегов, создающих потоки сродства и трасформирующего единства. Уши гоблинов вдруг увеличились, явно намереваясь нагнести такое поле естественной трансформирующей нестабильности, чтоб слону мало не показалось; пирамидка в седьмом углу издала гулкий звук и приподнялась-закачалась над землей, а черная «Змея Времени» пробудилась, выпутала миниатюрную треугольную головку и потянулась…

В растерянности и замешательстве, откуда ж взялись Громдевуры, да еще в таком количестве, Лотринаэн, мужественно стараясь игнорировать мощную волну горгульего запаха, вышибающего слёзы, наставил жезл-усилитель на первого из суматошных генералов. Волшебник прокричал заклинание-стазис, но беглец очень резво, по-цински заковыристо, подпрыгнул, уходя от вылетевшей молнии; голубая линия заклинания срикошетила от грани подлетевшей на высоту гоблинского роста пирамидки, прочертила пространство над синим камнем — и тот задрожал, открылся и выбросил в небо фонтан невообразимого бледно-голубого света.

Всё замерло. Лотринаэн почувствовал, что не может ни вздохнуть, ни шевельнуться, что его подбросило в воздух, и он плывет вверх, к навсегда застывшему в зените солнцу через бесконечный темно-синий вакуум, пахнущий горгульей желчью, соком экалитьи, земляники, братеуса, драконьей чешуей и кровью, мимо полыхающих радужными орбитами тел.

Это было прекрасно и волшебно — магическое ничто, вдруг заполнившее всё пространство и время, берущее свое начало на пыльной каменистой тропе в местечке под смешным названием «Монтийский крест». Это было здесь и сейчас, везде и бесконечно…

А потом из-за поворота вдруг выплыл еще один генерал Громдевур, наставил на висящего в воздухе Лотринаэна сверкающее эльфийской радугой копье, и бросился на него в атаку.

Последнее, что пришло в голову мэтру Лотринаэну — перед тем, как он из последних сил, чувствуя себя мухой, упавшей в густую, плотную сметану, попробовал «уплыть»-отползти в сторону, была мысль о ведущем сапиенсологе Университета королевства Кавладор, мэтрессе Далии. Кажется, госпожа алхимик что-то такое говорила об асторологах и их прогнозах. Надо было все-таки узнать свой гороскоп на двадцатый день месяца Паруса…

Черная змея-артефакт холодно пронаблюдала, как мешаются в кучу планеты, орбиты, вселенные, угасающее солнце и восходящие звезды, перепуганные цинцы, гоблины, генералы и мэтр Лотринаэн, развернулась, проползла к полыхающей Силой синей «Путеводной звезде», опутала камень и с очевидным удовольствием, которого ждала сто с лишним лет, разинула пасть, чтоб укусить собственный хвост…

И застыла, так и не дотянувшись, пронзенная насквозь бледно-желтой когтистой лапой.

Генерал Громдевур выразительно сплюнул сквозь щель между передними зубами. Конь мотнул головой, соглашаясь.

— Так кто, говоришь, вам здесь жить мешает?

Перепуганный староста Монти-Стаеросы затряс тощей полуседой бороденкой и принялся уверять сиятельного господина, что никто, никто, никто… Генерал положил руку на меч, соображая, надо ли обнажать оружие — или ну его, еще одного плевка будет достаточно?

Поглядев снизу вверх на угрюмое личико в тени стального шлема, Оха посочувствовал старосте. Немного.

— Так, значит, это не ты в Талерин писюльки свои посылал, меня из койки вытащил россказнями о разбойниках? — рыкнул генерал.

— Нет! Нет! Я неграмотный! Как есть неграмотный! — бухнулся на колени староста и заелозил, подползая к копытам рыцарского коня.

— Неграмотность — зло-оо, — с воспитанной обожаемой невестой ненавистью к недоучкам прокомментировал генерал.

Обняв конские ноги и героически не обращая внимания на оскал оскорбленного таким нахальством умбирадца, староста заверещал, показывая пальцем на наслаждающегося зрелищем Оху.

— Он! он, змей трехглавый, писаря нашего подпоил! Он, бык комолый, ему штоф поставил, а сам сказку сочинил про троллей да стаю гоблинов, чтоб налогов не платить!

Сволочь, — возмутился Оха. Но пока эта дельная и краткая мысль пробиралась по его извилинам, один из следующих за генералом воинов подал копье, и рыцарь, оставив меч в покое, наставил на растерявшегося Оху острый стальной наконечник.

Пришла очередь Охе бухнуться рыцарскому коню к копытам.

— Помилосердствуйте! Сам видел, собственными глазами! Как вас сейчас, видел! Видел, слышал, чуял, мамой клянусь!

— Чьей? — коротко уточнил Громдевур. И прицельным плевком по засохшей траве выразил отношение ко всяким там клятвам и просьбам.

— Своей… Вашей… Его… — указал Оха на опешившего от подобной наглости старосту, — Его мамой клянусь, ваше высокородие! Помилосердствуйте! Я их видел! Косяком шли! Ушами свиристели! Гоблины! Стаи гоблинов! Во-оот столько!.. — Оха бросил обнимать конские копыта и на всю длину рук показал, сколько ж гоблинов посетило на прошлой неделе окрестности «Монтийского креста». Коню не понравилось и он кусанул крестьянина за плечо.

Тот, представляя в красках, какой замечательный шашлык получится из него, если их высокоблагородие соизволят пустить в ход меч вместо тесака и копье вместо шампура, лишь отмахнулся и заверещал еще искреннее:

— Спасите, ваше высокородие! Совсем карлики проклятущие нас заели!..

— А мне говорили, что у вас тролли по полям пляшут…

Кажется, рубить шашлык из крестьян он передумал, но Оха не спешил вставать с колен. Здесь, ниже стремян и рыцарских сапог, он чувствовал себя в относительной безопасности.

— И тролли были! — охотно согласился Оха. — Всю скотину пожрали, уроды.

— А что гоблины?

— А они остатних гусей распугали! — подтвердил Оха.

— И когда ж у вас всё это бедствие началось? — прищурился Громдевур. Оха открыл рот, но смолк, когда понял, что в его ответе, собственно, не нуждаются.

— Что ж вы, морды ваши монтийские, — с рокочущей угрозой произнес генерал, — сразу за помощью не послали? Что ваш сеньор, головой страдает или задницей ослаб, что десяток лучников не послал, чернопятых отвадить?! А вы чего, храбрецы хреновы, сами свою скотину усторожить не можете?! Что я, нанимался за каждой овечкой следить?!! Меня затем Лорад в рыцари посвящал, чтоб я ваших кроликов, мать их ушастую, каждый вечер пересчитывал?!!

Суровый рыцарь — с проворством, которого от него не ожидали, наклонился, сграбастал Оху за шиворот и поднял. Оха посмотрел, как бултыхаются над щебенкой его собственные ноги, перевел взгляд на угрюмую, квадратную ро… физиономию господина, почувствовал желание вернуться к родне в Вертано — ну да, его там ножом за вранье и разбавление пива угостить обещали, так ведь этот медведь в кольчуге его просто живьем сожрет, и, вместо того, чтобы начать оправдываться, усугубил свою ложь: