СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

Они не знали друг друга ни долго, ни хорошо. Координатор базы «Восток» Александр Штерн – вот всё, что доносили до Земли информационные сводки, прибавляя к ним фотографию черноволосого мужчины с вечно недовольным изгибом рта. Оператор транспортного корабля «Прометей» Фиона Ефремова – мимоходом сообщали полученные на Марсе пакеты данных, демонстрируя улыбающийся экипаж в чёрных комбинезонах. Ничто не предполагало встречи, и, тем не менее, они встретились – через девяносто суток после того, как станция «Деймос-2» приняла экстренную радиограмму от стартовавшего к Марсу МТК «Прометей». Штерн прослушал её лишь раз, но не забыл ни одного слова.

— Говорит «Прометей», одиннадцатая транспортная экспедиция, оператор Ефремова. Дублирую для базы «Восток», — произнёс уверенный женский голос. — На борту нештатная ситуация. Подтверждаем отказ активной радиозащиты обитаемого объёма. Экипаж принял решение продолжать разгон корабля. Обеспечьте готовность к осуществлению транспортных операций по аварийному протоколу.

Она предсказала свою вероятную смерть спокойно и без надрыва. Аварийный протокол не предусматривает наличие на корабле дееспособного экипажа. «Ждём вас» – вот единственное, что смог ответить координатор. Дальше он просто слушал. Земля приказала – не могла не приказать! — прекращение разгона, возврат, эвакуацию – топлива хватало, хватало даже с избытком. Экипаж отказался – не мог не отказаться! — ведь Марс ожидал их груза, ждал топливные элементы, заводы, технику, продовольствие, без которых экспедицию придётся свернуть, работы законсервировать, траты на восстановление увеличить в несколько раз… Их право на неподчинение никто не оспорил.

Дни полёта тянулись в отчаянном ожидании чуда, но после каждого пробуждения сердце Штерна стискивал страх, рос, как присосавшийся клещ – до тех пор, пока планшет не выдавал очередную сводку по солнечной активности и состоянию повреждённого корабля. Паразит отпускал, забирался в тёмные глубины сознания, уступая напору постоянной активности, чтобы набраться сил и следующим утром снова броситься на хозяина. Координатор ловил себя на том, что просматривает сводки слишком часто, но каждый раз, в минуты перерыва, рука опять тянулась к коммуникатору. Солнце превратилось во врага, натянувшего лук и готового спустить протонную стрелу с тетивы.

В эти длинные, посеревшие от напряжения дни, поддержка пришла от тех, кто сам нуждался в ней более всех на свете. Неунывающий голос корабельного оператора «Прометея» обнадёживал, рассказывал о мелких событиях, составляющих быт экипажа в тесных отсеках обитаемого объёма, и он же, переходя порой на официальный тон, строго докладывал о состоянии бортовых систем, словно доказывая ждущим в конце пути – мы дойдём!

Этот голос стал окном Штерна в маленький коллектив, балансирующий на грани жизни и смерти. Он узнал, что капитан Томилин имеет привычку рисовать монстриков на салфетках и любит морские пейзажи, лично подобрав множество видеокартин для отсека психологической разгрузки. Что бортовой врач, кубинец Рамиро, умеет играть на типле и пожертвовал ради инструмента большей частью своей квоты на личные вещи. Она рассказывала много и охотно – до тех пор, пока солнечная вспышка не оборвала связь между кораблём и «Деймосом-2».

Потом… Потом не осталось времени на эмоции. Ни времени, ни душевных сил, ни решимости подумать о том, что могут чувствовать фатально облучённые люди, медленно угасая в своём космическом саркофаге. Слабый голос «Прометея» вернулся, не потеряв ни мужества, ни очарования, но неумолимая автоматика расшифровывала информационные пакеты, переданные вычислительной сетью корабля, и на планшет координатора приходили сводки, лишённые последних иллюзий. Снова потянулись дни ожидания, заполненные непрерывной работой. Подготовить спасательную операцию, подготовить посадочные площадки, подготовить фундаменты для оборудования, сконфигурировать коммуникации базы, проверить, ещё раз проверить, снова перепроверить – и так без конца, вплоть до того момента, когда в небе Марса зажглась раненая звезда.

Транспортные корабли проекта 4002, «Факелы», стали ключом, который открыл для СССР дорогу на Марс. Огромные, больше всего, что человечество когда-либо запускало к другим планетам, способные принять до двух тысяч тонн груза в индивидуальных спускаемых контейнерах, доставить его к цели и вернуться обратно – они имели лишь один недостаток, последнюю уязвимость, отказаться от которой так и не получилось. Экипаж из живых людей. Каждый МТК оставался слишком большой ценностью, чтобы рисковать им в автономном полёте, и вот – корабль уцелел, но команду сберечь не смог. В иной ситуации они так и не ступили бы на поверхность – распластавшись в сотнях километров над ржавой пустошью, транспорт сбрасывал контейнеры с грузом, оснащённые индивидуальными системами приземления, и отправлялся домой – к Земле. В этот раз всё было по-иному.

Челнок со станции «Фобос» снял экипаж, высадив на борт «Прометея» аварийную команду, и тут же ушёл к Марсу, щедро обменивая килограммы топлива на минуты лишнего времени. Уже через час медкомбайны вступили в схватку за пять человеческих жизней. Через двенадцать часов небо над «Востоком» расцвело посадочными огнями, и на базе не осталось ни одного свободного человека – транспортные контейнеры падали в гравитационный колодец планеты, нацелившись по монтажным площадкам и маякам. Ещё через восемь суток координатор Александр Штерн очнулся от короткого сна, больше похожего на провал в межзвёздную тьму, и явился в медицинский отсек – у него выдался первый за последнее время свободный час.

Разумеется, его не пустили внутрь. У входа в санитарный шлюз топчущегося Штерна поймал магистр-медик, чёрный от усталости Андрей Цин. Всё, на что хватило грозной репутации главы медотсека – смерить координатора осуждающим взглядом. Сил на полноценную нотацию и угрозы отстранить от должности не осталось.

— Докладываю, — апатично сообщил Цин, не дожидаясь вопросов. Он придвинул посетителю кресло, но сам остался стоять, спрятав руки в карманах комбинезона. — Капитан Евгений Томилин получил тяжёлое поражение головного мозга и находится в коме. Прогнозирую смерть. Помощник капитана, Елена Мокрец – поражения головного мозга, нервной системы, внутренних органов. Введена в искусственную кому, прогноз – негативный с тенденцией к стабилизации. Бортинженер Святослав Заречный – лучевая болезнь средней степени, поражения внутренних органов. В момент вспышки находился под защитой корабельного медкомбайна, как имеющий на тот момент наибольшую среди экипажа дозу облучения. В сознании, прогноз умеренно-положительный. Бортовой врач Рамиро Кастро – поражение головного мозга, мёртв. Оператор Фиона Ефремова – тяжёлое поражение головного мозга, в сознании. Прогноз негативный, так что не хочу отнимать у неё остатки жизни.

— Это всё?

— Да. Это всё.

— Сколько ей осталось?

— Недели две. У нас хорошее оборудование, очень хорошее. Она не будет испытывать сильной боли. Если бы не изменения мозга… Но мозг, ты сам понимаешь. А мы ведь не на Земле.

— К ней можно?

— Не сейчас. Завтра. Переведу в палату. И пройдёшь тотальную дезинфекцию.

Тут в его взгляде мелькнула тень прежнего Цина, грозы нарушителей санитарных норм:

— У тебя недобор сна в районе тридцати часов. Если до завтра эта задолженность не сократится хотя бы на одну треть, пойдёшь в принудительный отпуск. Намёк понятен, координатор?

Намёк был ясен. Штерн отправился в свою комнату и выпал из жизни на десять долгих часов, а проснувшись, снова погрузился в работу. Монтаж оборудования и подведение коммуникаций шли полным ходом – вырваться из этого плена координатор смог лишь осознав, что прячет от себя свой собственный страх. Страх посмотреть в чужие глаза и увидеть в них… Увидеть в них что? Отчаяние? Боль? Гнев?

Магистр утвердил двухнедельный отпуск, не задав ни единого вопроса. Молча протянул рабочую карту, повернулся спиной и буркнул «вторая палата». Координатор был благодарен за эту немногословность.

Санитарный шлюз ткнул в лицо противно пахнущей маской. Пока автоматика шипела, обрабатывая посетителя антибактериальными составами, ультрафиолетом и биомаркерами, он старался унять непривычное сердцебиение – будто перед важным экзаменом. Что сказать? Что сделать? Чего он, Александр Штерн, хочет, и, гораздо важнее – а что он может? Штерн пропустил через себя эти мысли, пережил их, позволил им закружить собственное «я» в хороводе ложных вопросов – и оставил за спиной, выходя из шлюза в палату. Посмотрел в обрамлённое дымчатыми кудрями лицо и сказал то, что на самом деле хотел сказать.

— Привет, Фиона.

— Привет!

— Я…

— А я знаю, кто ты! Голос узнала. Правда, я думала, что ты мрачный.