Конан Бессмертный - Лин Картер

Конан сердито огляделся, но найти источник голоса так и не смог. Казалось, он шел отовсюду, отражаясь от стен, точно звук храмового гонга.

Потом перед самым носом Конана вспыхнул огненный шарик, да так неожиданно, что он инстинктивно отшатнулся прочь. Шарик ярко горел, вися в воздухе безо всякой видимой опоры. Только теперь Конан увидел, что стоит в большом зале, увешанном шпалерами со странным и явно очень древним узором. Одну стену сплошь занимали полки, уставленные сосудами разнообразных и удивительных форм из камня, серебра, золота и гагата. Сосуды стояли в полном беспорядке: украшенные драгоценными камнями соседствовали с простыми.

Светящийся шарик медленно поплыл над лестницей, и Конан последовал за ним без дальнейших колебаний. Никто не может заранее знать, что там на душе у чародея, но, кажется, Пелиас к Конану относился неплохо. Киммериец чувствовал себя чуть спокойнее прежнего, но меча из рук не выпускал, и ни одна ступенька не скрипнула под ним, пока он поднимался наверх.

Лестница привела его к двери, окованной медью. Тайные знаки усеивали красноватую поверхность металла, сплетаясь в прихотливый узор. В некоторых из них Конан, немало побродивший по свету, тотчас узнал могущественные волшебные символы, предметы тайного знания давно вымерших рас. Он нахмурился: все это не внушало ему доверия. Но тут дверь тихо отворилась, а светящийся шарик погас. Он был больше не нужен — Конан вступил в большую, ярко освещенную комнату. Мебель и настенные украшения в ней были сплошь драгоценными произведениями искусства, доставленными из множества стран. Мягкие ковры устилали пол.

Посередине комнаты красовался огромный, заваленный подушками диван. На диване возлежал Пелиас — высокий, худой седовласый человек в одеждах ученого. У него были темные глаза мыслителя, узкая, прекрасной лепки голова и небольшие, изящные ступни и ладони. По всей видимости, Конан оторвал его от ученых занятий: на обширных книжных полках зияли пустые места, на полу возле дивана лежало несколько пухлых томов, а стоявший рядом большой стол был сплошь завален пергаментными свитками. Во всяком случае, пергаментными они казались: Конану было хорошо известно, что, по мнению волшебников, самые чудодейственные заклинания следовало записывать на выделанной человеческой коже… А еще на стене висело зеркало — ничем не примечательное зеркало в простой железной оправе.

Конан ничуть не удивился роскоши обстановки. В отличие от большинства других чародеев, Пелиас не был приверженцем аскетизма и знал толк в земных удовольствиях.

— Добро пожаловать, Конан! — воскликнул маг. — Друг мой, вот уже почти четыре года… — И осекся, заметив тяжелую поступь гостя и то, как он убрал в ножны меч. — Э, да ведь ты ранен! И недавно: кровь совсем свежая. Погоди-ка, сейчас я подыщу для тебя кое-что покрепче вина…

Вскочив с дивана, Пелиас стремительно проследовал к резному деревянному шкафчику и открыл одну из множества крохотных дверок. На свет появился хрустальный флакон, до половины наполненный жидкостью дымчато-лилового цвета. Чародей щедрой рукой отмерил этой жидкости в чашу для вина и протянул Конану со словами:

— Выпей, друг мой. Это снадобье приготовлено из тайных трав Туманных островов, смешанных с зельями дальних стран за пределами Куша. Оно излечит твои раны и прогонит усталость.

Одним глотком Конан осушил чашу и на мгновение сморщился: голова закружилась, по жилам промчался огонь. Но эти ощущения тотчас сменились великолепным самочувствием и легкостью. Казалось, сто пудов свалилось с его плеч. Только теперь он как следует понял, до какой степени изнемог от застарелой усталости и от ран.

Стащив помятый шлем, Конан осторожно пощупал сквозь повязку рану на голове. В волосах было полно запекшейся крови, но его пальцы не нашли не только никакой раны — даже и шрама. Он прислушался к себе: и бок, и порезанная саблей рука тоже перестали болеть. Он сказал:

— Вот уж вправду волшебное снадобье, Пелиас!

— Да, в него многое вложено, — ответствовал маг. — Смешав чудесные ингредиенты, я прочел над ними множество заклинаний, дабы пробудить к жизни их полную силу.

Конан стащил с плеч кольчугу и проворчал:

— Сколько было у меня случаев в жизни, когда этот флакончик пришелся бы как раз к месту…

— Скажи лучше, что тебя сюда привело? — спросил Пелиас. — Почему ты приехал один, почему так поспешно? Что-то я не слыхал, чтобы на северо-западе затевались великие войны, в которых тебе могла бы пригодиться моя помощь…

— Будь это какая следует война, я вполне управился бы и без магии, — буркнул Конан. — Вся штука в том, что на меня ополчились какие-то потусторонние силы. Можешь ли ты указать мне злодея и объяснить, как до него добраться?

И он короткими, точными фразами, не тратя попусту слов, поведал чародею о происшедшем в Тарантии.

Молча выслушав гостя, Пелиас подпер рукой подбородок, прикрыл глаза и надолго задумался. Конан, однако, хорошо знал: несмотря на кажущееся спокойствие, мозг чародея работал с нечеловеческой проницательностью и быстротой. Но вот наконец Пелиас вновь открыл глаза и заговорил:

— Твою королеву утащил демон — порождение мрака, явившееся в наш мир из-за Гор Ночи. Я знаю, как вызвать подобную тварь. Однако до сих пор я полагал, что на всем Западе этим знанием обладаю лишь я.

— Ну так призови этого демона, и вытрясем из него правду!

— Не горячись, друг мой, не горячись. Прежде чем бросаться навстречу опасности, надо ее хорошенько разведать. Ясно, что демона использовал в своих целях необычайно могущественный маг. Если я сотворю заклинания и вызову сюда это крылатое существо, нам придется иметь дело не только с ним, но и с его хозяином, и я не уверен, сумеем ли мы справиться с обоими сразу. Нет, я знаю иной, более верный способ. Зеркало Лазбекри даст нам ответ!

Поднявшись, он вновь направился к шкафчику и извлек тускло поблескивавшую чашу, по краю которой были нанесены какие-то странные письмена. В прежних своих странствиях Конан научился худо-бедно разбирать написанное на множестве языков, но эти буквы ему прежде не попадались.

Волшебник отсыпал в чашу красного порошка из небольшого кувшина. Поставив затем чашу на низкий эбеновый столик, стоявший против зеркала в железной раме, он засучил широкий шелковый рукав и начертал в воздухе таинственный знак.

Синий дым заструился из чаши. Он густел и густел, пока его клубы не заполнили весь покой. Конан смутно различал неподвижный силуэт чародея, замершего в трансе, в предельном сосредоточении. Казалось, минула вечность; ничего не происходило. Конан нетерпеливо заерзал, но в это время Пелиас прошептал: