Клинок Гармонии (СИ) - Илья Кишин

проблемы, и это вовсе не король, не его продажные гвардейские шавки, не наркобизнес, не бандиты на улице, не мафия и не неблагополучные госслужащие, а лишь одна опаснейшая болезнь — «багровая лихорадка».

Не я один ей болен, другие дорогие мне люди тоже больны. Только лишь сейчас я задумался о том, что даже сотрудники «Спектра» не смогли избежать той участи, что нам уготовала судьба. Хорнет слишком инициативна, ее действия порой куда радикальнее моих — третья стадия. Мисато возомнила себя величайшим инженером, что достоин куда большего, чем все остальные, и при этом делает огромные успехи — третья стадия. Юмико решила, что все беды города лежат исключительно на совести короля, и отказывается принимать контраргументы, готовясь вершить переворот — минимум вторая. Амелия твердо убеждена в своей неполноценности — минимум вторая. Лаффи думает исключительно обо мне и отвергает всех остальных — минимум вторая. Ринна в погоне за местью после смерти мужа стала кровожадной машиной смерти — третья. Нао готова пойти на что угодно, лишь бы отомстить отцу — третья. Итачи любит детей настолько, что не считает, будто в целом мире есть что-то важнее — минимум вторая. Эхо слишком замкнута в себе и испытывает сложности в общении — минимум первая. Хомура готова пролить любую кровь ради блага Трущоб — третья.

Но больше всего меня пугает Илия Кишин — он очень многое скрывает, имеет крайне радикальную позицию волка-одиночки, готов убить любого, кто встанет на пути, даже собственного друга, если взгляды вдруг разойдутся, а ко всему этому добавляются наши с ним и Луной разговоры о воображении человека и о безумии Илии в прошлом — третья запущенная стадия?

Не знаю, можно ли отнести сюда Войд, но если бы она в самом деле была больна, то этого гуманоида можно было бы причислить к истинно безумной — четвертая стадия.

Нельзя и обойти стороной наших врагов: Хандзо всегда думал, что миром правит сила, и, чтобы выжить, нужно расти, пожирая людей — третья, и умер он, скорее всего, уже будучи на четвертой. Калипсо имеет странную привычку прятать брань за красивыми речами — минимум вторая. Сальвадор обладает непробиваемыми принципами, служит только искусству и крайне радикально относится к судьбам обреченных людей — третья запущенная или даже четвертая.

Не знаю, какую именно позицию имеет Котай, но теперь я опасаюсь, что он может быть крайне опасен, если его стадия находится хотя бы на третьем пункте.

Да даже мои собственные родители всегда боялись меня только лишь потому, что были больны, потому вопрос о том, можно ли осуждать их за то, как они со мной поступили, находится под сомнением.

Конечно, пока ничего не доказано, я не могу делать поспешные выводы, но теперь, начиная с этого дня, я по-настоящему напуган. Если все мы так больны, если каждый больной человек рано или поздно умрет не своей смертью в литрах крови — Гармония обречена утонуть в безумии.

Откуда же взялась эта «багровая лихорадка»? Почему все мы ей болеем и почему до сих пор нет никакого лекарства, способного избавить народ Гармонии от неизбежных страданий?

Теперь мне по-настоящему страшно.

Я очень…боюсь…

Глава 41: Не все подарки бывают ожидаемыми

Долгое время человечество спорило на тему того, почему же люди так страшатся темноты, почему же простая нехватка света заставляет маленьких детей бросаться в дрожь, а взрослых нервничать — ответ всегда лежал на поверхности. Всему виной предрассудки, что веками порождали неверное представление действительности в головах суеверных людей, которые бояться разве что своего собственного воображения.

Я же нахожу в темноте упокоение, ведь мрачный уголок без проводки хорошо формирует почву для размышлений, где никто не в силах помешать процессу копания в себе. Плавая взглядом в густых чернилах, раскинувшись в удобной позе на кровати и пытаясь уснуть, человек так или иначе думает о правильности своих решений, последствиях поспешно подобранных слов, а иногда к этой нелепой компании лишних переживаний добавляются мысли о крови.

Наверное, я единственный человек во всем ордене, кому досталась комната без окон, и в такой атмосфере порой бывает сложно себя отвлечь, в особенности тогда, когда время измеряется в золотых слитках. Я уже не могу как раньше усесться за компьютер и скрасить вечер прекрасным сюжетом или веселой динамичной пострелушкой — нет. Это все уже давно минуло, мои давние интересы всего за год растворились в песках времени, и, честно скажу, я сильно тоскую по тем временам, когда все было таким беззаботным: никто не преследовал, ничто не напрягало, мера ответственности едва превышала нижнюю планку, а мысли о том, что с моих собственных локтей капает невинная кровь, никогда не посещали ветреную подростковую голову.

— А-ши-до, а-ши-до, вста-вай! — приговаривал знакомый голос, пытаясь вырвать меня из объятий прекрасного сна.

Не люблю я такое наглое вмешательство в чудесный сонный мир шепота, где не поют птицы и не дует ветер, где небо обделено солнечными лучами, так раздражающими рецепторы глаза, где нет ничего, кроме тебя самого.

Иногда нам всем нужно такое место, чтобы просто побыть наедине и как следует все обдумать. Еще вчера Стивен Колден поведал мне об ужасной правде, которую я никак не могу принять по сию минуту. Кто бы на моем месте смог закрыть глаза на болезнь близких людей? Разве есть на свете такой человек, кто готов лишиться всего, сдавшись в лапы судьбы? Даже если есть — это точно не я. Даже если лекарства от «багровой лихорадки» не существует — это значит лишь то, что никто всерьез не старался ее вылечить, как бы прискорбно это не звучало.

— А-ши-до, проснись, ты нам нужен, — продолжал лепетать назойливый голос в пустоте, пока наконец не одержал вверх над моей упертостью, вытянув спящего красавца из дивного сна.

Открыв глаза, я столкнулся взглядом с Хорнет, которая старательно донимала меня, делая все возможное, чтобы не дать как следует отоспаться, и начала она с включения света.

— Отстань, Хорнет, я хочу еще поспать, — отстранился я, закинув на лицо толстое мягкое одеяло, что тотчас скрыло лентяя в непробиваемом для фотонов коконе.

— Какой поспать? — возмутилась она, после чего схватилась за одеяло, стараясь его отодрать. — Ты вообще знаешь, какой сегодня день?

— Пятница, — вяло ответил я.

— А если подумать получше? — продолжила донимать меня Хорнет, испытывая терпение по максимуму.

— Тридцатое сентября, вроде, — ответ походил на правдоподобный, однако я все еще не мог вспомнить, что же такого важного должно было сегодня произойти.

— Ну? — пропыхтела назойливая девушка. —