Публичное одиночество - Никита Михалков

Что ему делать? Что начнется в России?

Монархия – это устойчивость… А здесь четыре года: первый год своего правления «новый» с ужасом думает, что делать, второй год он будет пытаться что-нибудь сделать, а два последующих года будет делать все, чтобы остаться на последующие четыре года.

Конечно, когда мы имеем дело с Соединенными Штатами Америки или Францией, то меняется после выборов только фотография жены на столе в Белом доме, но нет такой проблемы, чтобы вместо полосатого звездного флага появился другой стяг.

А у нас может появиться любой. Поэтому я считаю: монархия, как бы ее ни называли, – это последовательная стабильность, преемственность.

Вот что нужно стране. (XV, 33)

(2009)

Я вообще считаю, что власть должна быть наследственной, как при монархии.

Интервьюер: Наследственной?

Ну конечно.

И Вы действительно на полном серьёзе об этом мечтаете?

По убеждениям я монархист, потому что уверен: передавая страну, человек может чувствовать серьезную ответственность не перед партией или народом, а только перед своими детьми. Не дай бог, им придется расхлебывать поступки своего родителя – их проклятие за то, что им оставили, будет страшнее, чем анафема партии. Правильно?

Во всяком случае, очень занятно…

Кому-то парламентская республика нравится? Пожалуйста, но учтите: никогда мы не сможем жить в ладу и с собой, и с миром, если ответственным за будущее страны не будет монарх. Раскачивания в сторону свободы всегда (по крайней мере, в России) заканчивались вседозволенностью: помните, по учебнику истории, что творилось у нас, когда в 1917 году стали решать голосованием, идти или нет в атаку? Ну а волну хаоса и анархии остановить легко? То-то же! Русскому человеку необходим монарх – это в народе сидит: только в таком случае удастся избежать беспорядков, вредительства и разрушения, поэтому реальными и естественными для России могут быть лишь монархия и просвещенный консерватизм.

Это моя личная точка зрения – я не выражаю мнения правительства, партий, каких-то политиков…

А если попадется человек, которому, извините, будет насрать на проклятие собственных детей, что тогда?

Тогда он не монарх…

А стране это пережить каково, а людям?

Ну я же не говорю, что берем любого. В монарших семьях это выкристаллизовывалось веками – я не имею в виду самозванцев. Кстати, те, кто правил после Николая II, тоже были царями, воспользовавшимися монархическим менталитетом народа.

Сталин разве не царь был?

Еще какой!

Генеральный секретарь ЦК КПСС имел неограниченную власть, только она была незаконной. Цари они были нелегитимные, поэтому все так и шло, а убийство Николая II с детьми, с государыней – это то, что открыло в России кровавые шлюзы: если уж императора не пощадили, можно все… (I, 137)

(2009)

Интервьюер: Вы убежденный сторонник монархии в нашем государстве. Реалистично ли это?

Я был бы полным идиотом, если бы долбил бы всем в уши: «Давайте восстановим монархию!» Я говорю о том, какой формы правления в России я в принципе сторонник и какая форма правления для России, на мой взгляд, более естественна.

Ваш главный постулат, на который опирается это ваше убеждение: царь априори не может плохо править, ибо ему передавать страну собственному ребенку. Мол, не подставишь же собственное дитя. Но Николай II как раз сначала и пытался оставить бурлящую Россию на сына Алексея… Да и вообще родственно-династические отношения с точки зрения морали и ответственности, как показывает история, мягко говоря, не идеальны.

Если Вы хотите вдаваться в серьезный экскурс о монархических династиях – это один разговор. Другое – Николай II. Вы меня ставите в тяжелое положение, потому что Николай II причислен к лику святых, он – государь-мученик, и мне трудно говорить о нем объективно с моей точки зрения, беспристрастно. Николай II был расстрелян…

…но прежде отрекся!

О! Это самое главное! Это самое страшное, что им было совершено! Я думаю, что он не очень понимал исторические масштабы происходящего.

Повторяю, я в трудном положении. Мне, как верующему, обсуждать, а тем более осуждать житие святых мучеников не очень к лицу.

Николай II одна из самых трагичных фигур в русской истории. Но на ее примере дискредитировать идею монархии – как явление, как институт – невозможно! (XV, 44)

МОНАСТЫРЬ

(2000)

Я очень много езжу по стране и всегда, где бы ни был, если в тех местах действует монастырь, захожу туда без какого-либо миссионерского пафоса, просто разговариваю с верующими, смотрю, стою на службе.

И могу сказать: что есть жизнь страны, которая у всех на виду (политика, экономика, пресса, телевидение), все то, что мы называем социумом; а есть жизнь, которая, слава Тебе Господи, пока проистекает сама по себе. Есть слой жизни, развивающийся совершенно самостоятельно, без участия государства, общественности.

Я вижу, как из руин поднимаются монастыри.

Поначалу игумен вообще может быть один, потом вокруг него собираются человек пятнадцать, и не только монахи и послушники, но и бывшие алкаши, бывшие уголовники, еще кто-то. То есть надежда найти пристанище может притягивать и нездоровых, брошенных, потерянных, растерзанных, не имеющих возможности найти ответ ни на один вопрос.

Хотя, конечно же, в одном месте может быть так, в другом – иначе. К примеру, при Свято-Успенском женском монастыре в селе Дунилово Ивановской области открылась церковная школа для девочек от трех до четырнадцати лет. Началось с того, что они стали сами писать иконы, каждая своего святого. Не было ни бумаги, ни красок, ни карандашей. Рядом строились новые русские, грузовики привозили щебенку. И девочки собирали разноцветные камешки, пробовали их на зубок, если мягкие – в кармашек, и из них мешали краски.

Я видел эти иконы, ими самими для себя писанные. Это было пять лет назад. А сегодня это уже школа, где проходят Закон Божий, иностранные языки, математику, все общественные науки.

Кроме того, при монастыре двести гектаров земли, их распахать и засеять – тяжелейший труд. Но вокруг монастыря образовалась всеми ощутимая аура реальных чудес. Зола не превращается в муку, но еще четыре года назад вокруг была просто омерзительная жизнь, как может быть омерзителен распад, а сегодня люди пытаются быть самодостаточными.

Культура монастырской жизни такова, что она всегда была основой жизни для окружающих. (II, 34)

МОНЕТИЗАЦИЯ