Кровь Кенигсмарков. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони

Как оказалось, ее задержали по королевскому указу о заточении без суда и следствия по требованию собственного отца! Месье Кабаре, или Дюронсере, заявил, что брак с господином Фаваром был заключен без его согласия, а поэтому должен быть аннулирован!

Жюстина прекрасно понимала, что Мориц просто подкупил ее отца. И, насколько она могла себе представить, это обошлось маршалу недешево!

Раздосадованная, но настроенная весьма решительно, она отправила своему мужу записку, которая заканчивалась словами: «Даже самые страшные мучения не заставят меня поступиться своей честью». Без сомнения, это был прекрасный порыв, но ему суждено было стать еще одним подтверждением поговорки «не плюй в колодец — пригодится воды напиться». Мориц, хоть и продолжал настойчиво преследовать свою «колдунью», не имел ни малейшего желания оказывать ей какие-либо услуги. Об этом он ей написал в письме. Жюстина же, надеясь его смягчить, отправила ему послание, в котором умоляла пощадить своего супруга, не имеющего никакого отношения к их противостоянию с маршалом. В ответ она получила следующие строки:

«Я не имею ни малейшего желания обсуждать господина Фавара. Он должен быть счастлив, что ради него вам пришлось пожертвовать деньгами, удовольствиями, славой, всем, что делало вас счастливой. Теперь вам предстоит жить в нужде. Возможно, ему удастся хоть как-то возместить ваши потери. Вы не захотели сделать меня счастливым, что ж, зато вы сделали несчастными себя и своего мужа. Я вам этого не желаю, но, подозреваю, что так все и будет».

Отчаявшись, Жюстина ответила ему, что ничто не заставит ее передумать и что он только зря теряет время, мучая ее. С ее стороны это был храбрый поступок. И в то же время — глупый. Маршал не только не любил признавать свое поражение, но и не терпел, когда ему указывали на то, что он неправ. Теперь ее отправили в Ангр, в монастырь, где правила были еще более жесткими, чем в Гранд-Андели. Фавар же, преследуемый полицией, нашел убежище в подвале приходского священника в одной деревушке, откуда—о чудо! — неизвестно каким способом сумел написать ей еще более романтическое послание:

«Почти все мои друзья отвернулись от меня. Каким же низким человеком надо быть, чтобы толкнуть меня в эту пропасть! Но в ней я и останусь. Наши беды — это только наши беды».

Жюстина была достаточно умна, чтобы суметь прочитать между строк. Неужели Шарлю так плохо в этой «пропасти», что он готов намекнуть ей, что пора бы сдаться и положить конец их мучениям, что он хочет вернуться к своей работе директора театра и продолжать жить, как раньше? Каким бы добрым ни был священник, приютивший ее мужа, вряд ли его подвал очень уж удобный. Но, по правде говоря, и сама Жюстина тоже начала уставать от этой бессмысленной жизни, в которой она только и делала, что спасалась бегством, причем каждый раз неудачно... Все это затянулось слишком уж надолго.

В последний раз она написала своему мучителю письмо, в котором, должно быть, сильно чувствовалось, как она устала и в каком отчаянии находится. Ответ был таким:

«Вы говорите, что страдаете, и я вам верю. Вы говорите, что я держу вас в своих когтях, из которых вы не можете вырваться, и в это я тоже верю. Но прежде я всегда относился к вам с добротой и пытался, как мог, сделать вас счастливой, и я никогда бы не причинил вам боль, если бы вы сами не вынудили меня к этому...»

Чем же закончилась эта переписка? Был ли у нее счастливый конец? Вполне возможно и очень даже вероятно. Уже в феврале 1750 года, после трех лет ожесточенных «боев», Жюстина сдалась своему противнику на весьма почетных условиях и приехала в Шамбор.

Мориц не только не потащил ее в постель, но и принял как самую настоящую королеву. Он выделил ей покои недалеко от театра, в котором она теперь будет блистать. Он оставил за ней право свободного выбора: остаться или уехать, и она осталась добровольно. В конечном итоге она поняла, что под личиной хищника, которого она долгое время так сильно боялась, скрывается простой мужчина, отчаянно ищущий долгие годы чувства, которые когда-то испытывал к Адриенне Лекуврёр или, может быть, к принцессе де Конти, чей портрет исчез из замка, как только маршал в нем поселился. Мужчина, облеченный славой, но с незаживающими сердечными ранами. И однажды вечером Жюстина сама пришла к нему...

Глава XIII

На заре осеннего дня...

Королю пришлось перечитать послание в третий раз — он никак не мог поверить в то, что там написано. Его Величество уронил лист бумаги на стол и поднял глаза на своего министра графа д'Аржансона:

— Что это? Здесь говорится, что маршал Саксонский вчера скончался в замке Шамбор. Как же так? Как такое может быть? Как скончался?

— Сир, маршал уже несколько дней был очень болен. У него было воспаление легких. Он слег двадцать шестого ноября и больше не встал. Вот и все.

Рука короля, облаченная в кружевную манжету, бессильно опустилась на кожаную обивку кресла.

— Вот и все? Знаете ли, господин министр, это не укладывается у меня в голове. Величайший солдат моего королевства, одержавший столько побед, спаситель Франции и дядя госпожи дофины заболел и умер, а меня даже никто об этом не уведомил? Мне с трудом в это верится! Если вы знали о том, что он болен, вы просто обязаны были сообщить мне об этом! Я обязан был повидаться с ним перед смертью! Я не должен был позволить ему умереть, не засвидетельствовав ему в последний раз свои дружеские чувства. А из-за вас я допустил непоправимую ошибку! И никогда вам этого не прощу!

Король поднялся с кресла и начал недовольно расхаживать взад-вперед по рабочему кабинету в Фонтенбло, заложив руки за спину. Огромные окна отражали силуэт короля, глаза которого потемнели от гнева. Он редко злился, но в этот раз просто вышел из себя. Министр ощетинился:

— Сир, — прошептал он, — я и не думал, что если один из маршалов подхватил насморк, стоит об этом тут же докладывать самому королю!

— Насморк, который убивает за четыре дня? Да вы издеваетесь надо мной. Граф Саксонский мог бы дожить до ста лет. Он был выше меня на полголовы и голыми руками гнул гвозди!

— Но состояние его здоровья уже давно оставляло желать лучшего! Ваше Величество прекрасно знает, что он болел водянкой...

— А также то, что