Страж. Тетралогия - Алексей Пехов

— Это вызовет проблемы, только если он злопамятный ублюдок.

— Он злопамятный ублюдок, как и все в Ордене. А мне с ним скоро встречаться, чтобы решить вопрос о правах стражей в Илиате и Сигизии. Законники наконец-то сочли возможным подумать о том, чтобы сделать нам послабление и сгладить контроль на этих островах. Это важно для всех нас. Если все сорвется из-за вашей мальчишеской дури, я самолично запихну мяч вам в глотку! У меня как раз будет немного времени, прежде чем со мной сделают то же самое остальные магистры, доверившие мне провести переговоры.

— Мы все поняли, Гера, — покладисто сказал Натаниэль, поднимая руки в жесте мира.

— Точно, — промямлил Шуко с подушек.

Гертруда обреченно вздохнула, сказав мне:

— Чтобы его и пальцем не тронули. Мне все равно, как вы это сделаете, но жрец должен остаться невредим. Если надо, то проиграйте.

— Проиграть в игре? — нахмурился Натан. — Ненавижу проигрывать.

— Я тоже этого не люблю, но игра и Братство — сейчас слишком неравноценные величины. Мы не можем добиться нормальной работы на островах уже черт знает сколько времени. Реже, чем там, стражи бывают только в Прогансу. Людвиг, проводишь меня?

Шуко сочувственно цокнул языком, Натан проронил:

— Не убейте друг друга.

Убивать мы друг друга не собирались, хотя, пока шли от арсенала через ночной сад к дворцу, Гера тяжело молчала, шагая быстро и решительно и останавливаясь лишь на освещенных участках дорожек, когда нас окликали гвардейцы, чтобы узнать наши имена.

У лестницы она спросила меня:

— Ты знаешь правила?

— Надо доставить мяч за границу поля противника любым способом.

— Не лезь в самую свалку. Ты не неуязвим.

— Постараюсь, — согласился я, чтобы хоть как-то ее успокоить. — Тебе надо выспаться.

— Кто бы еще дал мне такую возможность. У меня встреча с кардиналом Лагонежа.

— В четвертом часу ночи?

— Жизнь и политика в Риапано не знают такого понятия, как ночь. Кардинал через час уезжает, а добираться к нему в Лагонеж слишком накладно. Я скоро приду. Дождешься меня?

— Конечно.

Она устало потерла глаза, улыбнулась мне и направилась к внутреннему кольцу стен Риапано.

Я вошел в комнату. Окно было распахнуто, пахло летней ночью — такой, когда камень избавляется от набранного за день тепла, а цикады, сидящие, кажется, под каждой крышей, звенят без умолку до самого рассвета.

Проповедник валялся на кровати, Пугало расположилось на полу, с гордостью демонстрируя свой новый трофей — голову статуи, изображавшей, похоже, ангела.

— Где ты это раздобыл? — мрачно спросил я у него.

Пугало ткнуло серпом за окно, ответив, как всегда, неопределенно.

— Где бы ни взял, отнеси обратно.

Оно тут же набычилось, недовольное моим решением.

— Представь себе ситуацию: святые отцы находят это в моей комнате. Я не буду объяснять, откуда тут башка. Избавься от нее до утра.

Оно помедлило с ответом, не желая уступать сразу, затем неохотно кивнуло, подхватило голову под мышку и забралось в платяной шкаф, громко хлопнув дверью.

— Не подумай, что я тебя прогоняю, — сказал я шкафу. — Но не лучше ли тебе найти какое-нибудь другое место для ночлега?

Шкаф ответил скрипом металла по стеклу, так что даже Проповедник скривился:

— Кажется, это означает «нет».

— Ну, если передумаешь, прежде чем уйти, не забудь избавиться от головы, — еще раз напомнил я.

Но ответа не дождался, шкаф хранил тяжелое молчание.

— Что видел в городе? — спросил я Проповедника, стаскивая сапоги и зашвыривая их в самый дальний угол.

Тот блаженно улыбнулся и начал рассказывать, что исполнились все его мечты, и он увидел невообразимо-прекрасные вещи…

— Ты не слушаешь меня! — в какой-то момент сказал он.

— Слушаю, — ответил я, жестом сгоняя его с кровати. — И я, и шкаф тебя прекрасно слышим.

Старый пеликан фыркнул с некоторым раздражением и, помедлив, поинтересовался:

— Гертруда придет?

— Через какое-то время.

— Опять меня выпрете на всю ночь, — с обидой сказала душа. — Пугало вовремя спряталось. Твоя ведьма его теперь не вытащит, он как рак-отшельник, засевший в раковине.

— Пугало уже ушло.

Проповедник нахмурился, промедлил, сунул голову в шкаф.

— Действительно. Ушло. Могу я спросить?

Это было нечто новенькое, я даже приподнялся на локте. Проповеднику обычно не требуется разрешение для того, чтобы задать вопрос, высказать свою мысль, изречь порицание и неодобрение, а также пропеть «Аве Мария» мне на ухо в три часа ночи.

— Спрашивай.

— Ты никогда не говорил про Мириам. Я много раз слышал ее имя от других, но не от тебя. Что между вами произошло?

— Слишком долгий разговор, старина. Мне надо выспаться перед игрой.

Он поворчал еще немного, но, поняв, что я не собираюсь уступать, с неохотой отстал.

Колокола на церкви Сан-Антонио пробили десять утра. Шуко пальцами раздавил скорлупу грецкого ореха, извлекая содержимое:

— Вчера я был не слишком вежлив с ди Трабиа.

— Я заметил.

— Надо извиниться перед ним сегодня.

— Разумное решение.

— Он напомнил мне о ненавистном Солезино. Почему этому человеку повезло пережить болезнь, а ей — нет? Я весь вечер задавал себе этот вопрос, но мне никто на него не ответит. Розалинда умерла, словно была не стражем, а обычным человеком.

— Мы и есть обычные люди, которых кто-то наградил тем, что одни называют проклятием, а другие даром.

Он невесело усмехнулся:

— Толку от нашего дара, если из-за него случается такое. Я корю себя за то, что не оградил ее от случившегося. Ведь хотел проигнорировать тот приказ, послать магистров к черту, забрать ее и уехать, но она меня убедила не горячиться. Надо было уезжать. Надо! Мир большой, нас бы не достали.

— Мир не настолько велик, чтобы такие, как мы, могли в нем спрятаться, Шуко, — не согласился я с ним. — К тому же ты не мог знать, что случится. Нам не дано видеть будущее.

— Я мог его предвидеть, когда отпустил ее с Паулем. Тут только моя вина.

— Ерунда. Он был старше, ты не мог ему перечить.

— Мог! — резко возразил цыган. — Старый ублюдок взял ее с собой и погубил, когда я был слишком далеко и не помог ей! Жаль, что он сдох в катакомбах, я бы с радостью прикончил его!

Говорить, что это не вернуло бы Рози, не имело смысла. Смысл в таких вопросах редко стоит на первом месте, а разум никогда не побеждает чувства.