За тебя, Родина! - Илья83
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Возможно, вы хотите чтобы я кому-нибудь позвонил в Берлине и объяснил ситуацию? — внезапно предложил унтершарфюрер. И в ответ на удивлённый взгляд Гюнтера, доверительно поведал: — Зепп очень заинтересовался тем случаем когда вас вытащили из тюрьмы по приказу самого фюрера и решил что вы имеете весьма влиятельного покровителя в столице. Думаю, если так, то самое время воспользоваться его помощью. Завтра может быть уже поздно!
Вот оно что! Значит о нём наводили справки? В принципе, логично. Дитриху хотелось знать кого он назначил на должность своих «глаз и ушей», вот и задействовал свои контакты в СС. Хм, а ведь идея соблазнительная! Умирать-то не хочется, особенно когда завариваются такие интересные дела в мире! Допустим, он согласится… Но кому тогда сообщить? Хотя выбор невелик. Ханна или Ева. Первая может повлиять на Геббельса который, в свою очередь, повлияет на Гитлера. А если колченогий не захочет повлиять в пользу Гюнтера? Тогда дело худо… Ева? Та, будучи очень близкой к фюреру, наверняка сумеет найти ключик к главе Рейха и убедить его что живой Шольке гораздо выгоднее для него чем мёртвый. Смогла же она один раз это сделать, возможно, получится ещё раз? В конце концов, что он теряет в этом случае? Ничего. Что же касается выбора…
— Я был бы вам очень благодарен, Роске, если вы позвоните фрау Грубер из рейхсминистерства просвещения и пропаганды… — сказал он ожидающему его ответа унтершарфюреру. — Объясните ей всю ситуацию без прикрас и посоветуйте, в случае необходимости, связаться с Евой Браун. Думаю, это всё что я могу вам сообщить. Если у них получится сообщить фюреру эту историю и причины моего поступка то он сможет справедливо рассудить нас. А если нет… то завтра я в последний раз увижу восход солнца! — грустно усмехнулся Шольке.
— Ева Браун? — неподдельно удивился помощник Дитриха. — Вы знакомы с близкой подругой самого фюрера?
Гюнтер молча кивнул, не собираясь рассказывать как у фюрера растут на голове никому невидимые украшения. Ева теперь его очень близкая подруга, а не Гитлера, но другим пока рано об этом знать.
— Что ж, если так то, возможно, шансы на благоприятный исход вашего дела значительно вырастут… — удовлетворённо сказал унтершарфюрер и снова встал, собираясь уходить. На этот раз Шольке не собирался его останавливать но тот сам обернулся на пороге.
— И ещё, оберштурмфюрер… Наш «Папаша» приказал мне передать кое-что вам лично. Цитирую: «Отличная работа, парень! В том что Вадленкур не потерян и мы продолжаем наступление это полностью твоя заслуга! И уж поверь, я буду биться за тебя так же как и за других своих офицеров! Никто не скажет что я неблагодарен к тем кто вырывает для Германии победы зубами, рискуя их лишиться напрочь! Всем твои герои, погибшие и раненые, будут обязательно награждены, даже если мне потребуется лично выбивать этот приказ у нашего „огородника“! Спасибо тебе, Шольке, и благодарю за службу!» — старательно подражая голосу Зеппа произнёс Роске. — Уфф… Вроде ничего не перепутал! Вот увидите, он обязательно спросит передал ли я вам сообщение… — усмехнулся он, надевая пилотку.
— Передайте ему что я полностью уверен в его словах и нисколько в них не сомневаюсь! — ответил Шольке, пожимая ему руку и выходя вместе с ним в коридор.
— Это само собой! — сказал унтершарфюрер, остановившись перед дверью на улицу. — Обед вам скоро принесут а я пойду быстрее в штаб, доложить Зеппу и позвонить этой фрау! А вам желаю хорошенько отдохнуть перед завтрашним днём, уверен, душевное спокойствие вам не помешает в любом случае, каким бы не было решение суда! Удачи!
И вышел на крыльцо. А Гюнтер, тоскливо проводив его взглядом, оглядел невозмутимого часового-фельджандарма и вернулся обратно в комнату. Всё что от него зависело, он сделал, осталось лишь ждать результатов…
Берлин.
18 мая 1940 года.
Управляющий Ральф Айзенбергер.
Уже третий день он лежал в клинике Шарите и медленно выздоравливал под неусыпным контролем врачей и прочего медперсонала. Раны болели, но уже не так сильно как раньше, можно было даже не морщиться при неловких движениях. Несмотря на своё довольно плачевное состояние, в целом мужчина был доволен собой.
В преклонном возрасте, давно отвыкнув от молодецкой лихости, которой он так бравировал на фронте, Ральф сумел сделать по-настоящему правильный поступок — спасти ребёнка. Пусть и не от смерти, но всё равно… В этой ситуации управляющий твёрдо знал что осуществил действие достойное и солдата и просто мужчины — защитил беззащитного. Ну а то что чуть не умер в процессе… что ж, солдат всегда должен быть готов к гибели от врагов и не бояться этого. Что касается ран то тут тоже ничего необычного. В своё время он уже лежал в госпитале после той Верденской атаки и мог абсолютно точно сказать что сейчас врачебный уход за ним был намного лучший чем тогда, много лет назад. А за это следует обязательно поблагодарить Её милость, баронессу.
Отдельная, светлая палата, личная медсестра, усиленное питание с фруктами… Ральф даже думать не хотел в какую сумму аристократке обходится каждый день лечения своего управляющего. Каждый раз, захваченный этой мыслью, мужчина обещал сам себе что постарается поскорее выздороветь и вновь приступить к своим обязанностям в усадьбе. Чувство благодарности к баронессе, и до этого бывшее высоким, поднялось ещё выше и он в который раз убедился что правильно сделал, не поддавшись соблазну сменить место службы у Марии фон Мантойфель на другую аристократическую семью. Может, там бы и платили больше но Ральф сильно сомневался что в такой ситуации новые хозяева стали бы тратиться на лечение управляющего. Скорее, уволили бы и взяли нового. Да и сам характер баронессы, её поведение в быту, поступки привлекали его, как человека честного и не любящего фальшь.
Она даже прислала к нему безнадёжно влюблённую Елену! Горничная умудрилась втюриться
