Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - Александр Никонов

— Ты понимаешь, что говоришь? — только и спросил я.

— Я-то понимаю, — грустно улыбнулась Тамара, — я уже смирилась. Это для тебя все еще в новинку, вот ты и в шоке. Скоро свыкнешься!

На ее глазах заблестели слезы. Тамара резко повернулась и, подойдя к двери, стала запирать ее на ключ. Потом повернулась ко мне и начала медленно раздеваться. Я с ужасом смотрел на ее действия, а потом — на любимый, обтянутый кожей скелетик.

— Хочу быть с тобой, может, в последний раз! — грустно проговорила Тамара.

Я быстро скинул с себя все, и мы прилегли. Но ничего не получилось. Болевой синдром не позволил нам начать. Мы оделись и молча сели друг возле друга.

Потом Тамара надела свою телогрейку, в которой зимой бегала по утрам в туалет, и валенки. Мне дала тоже телогрейку и валенки тети Полли. Мы напялили на головы какие-то вязаные шапочки и пошли гулять. Я был одет в поездку почти по-летнему, кто знал, что в начале сентября выпадет снег и будут морозы? Снег, кстати, простоял почти месяц.

Красота в Мамонтовке — сказочная! Но она была нам не в радость. Мы молча шли, и каждый думал о своем. Догадываюсь, где были мысли Тамары, а мне не давали покоя такие.

— Вот полюбил, так как никогда, даже в книжках не читал о такой любви — не то, что с первого взгляда, а с первого мгновенья, и тут же конец! Я знал, что болезнь эта никого не щадит, что онкоцентр, директором, которого тогда был академик Блохин, в народе называли «блохинвальдом». Этот диагноз — приговор!

Вот так невесело погуляли мы, потом переоделись, и я уехал. Лиля, видя в каком настроении я приехал, естественно, поинтересовалась, в чем дело. Скрывать я просто не смог бы, и рассказал все. Увидел, как побледнело ее лицо, как она лихорадочно стала думать о чем-то. Затем начала говорить по делу:

— Знаешь, у Войтенок есть свежий прополис, Сашин отец-то пчеловод. Прополис — это первое средство от этой болезни. Затем — чистотел. Я знаю, что в поле за институтом растет чистотел, а так как в Курске снега не было, то его можно собрать — это тоже помогает. Надо что-то делать, не сидеть же так! — завершила она свой монолог.

Но потом не удержалась и добавила:

— Опять «Тамара»? Что это имя — твоя судьба?

Оказалось, Лиля как в воду глядела. Только не эта Тамара стала моей судьбой, и не следующая… Надо было стать настоящим «тамароведом», как прозвала меня Лиля чтобы, наконец, жениться в третий раз и, надеюсь окончательный, и, конечно же, на Тамаре!

В следующую же пятницу я, нагруженный шариками прополиса и вениками чистотела, приехал в Мамонтовку. Тамара была довольна — она верила в народные средства.

— Только неудобно как-то получается, — призналась она, — и перед Лилей, и перед Бусей, я уже не говорю о его Розочке! Буся сильно переживает, даже плачет при встрече.

— Знает ли он что-нибудь про «это»? — неопределенно спросил я.

— Если ты имеешь ввиду половую близость, — серьезно ответила Тамара, — то не знает. Думает, что ты просто любишь меня — и все!

Когда Тамару положили в Онкоцентр, мы с Бусей встречались у метро «Каширская» и шли к Тамаре вместе. Мы перезнакомились со всеми четырьмя пациентками, лежавшими в палате.

Особенно подружились мы с молоденькой женщиной лет двадцати, тоже Тамарой, по фамилии Подруцкая. Она получила «пузырный занос» (хориоэнпителому), живя со своим любовником. Ей тоже сделали операцию, потом долго мучили химио— и радиотерапией, потом отпустили домой. Там она и умерла вскоре.

Мы с Тамарой были на ее похоронах. Губы покойницы все были покусаны. «Она терпела такие боли, что кусала губы», — призналась ее мама, плача.

Мы навещали Тамару Подруцкую дома во время ее болезни. Как-то почти перед смертью, она грустно сказала нам:

— А сегодня у, — и она назвала имя своего бывшего любовника, так или иначе виновного в ее болезни, — свадьба. Он ведь сосед мой, и я все знаю!

Моя Тамара узнала его адрес, и, проглотив стакан портвейна, вышла. Пришла она что-то через час, возбужденная, но довольная.

— Я устроила им там скандал! — рассказывала Тамара. — Позвонила и вошла как гость, сказала, что по приглашению жениха. А потом, уже за столом, встала с бокалом вина и рассказала, что жених обманул меня — он был, якобы, моим любовником, и мы подавали с ним заявление в ЗАГС. Еще рассказала про то, что он гулял и с моей подругой, тоже обещал на ней жениться, и даже назвала имя этой подруги. Сказала также, что он заразил ее опасной болезнью. И высказав все, что надо было, вылила бокал вина ему в лицо! Что тогда поднялось! Невеста кинулась царапать жениху харю, гости — кто куда, а я — за дверь. Ой, налейте что-нибудь, — попросила моя Тамара, — а то я возбуждена до предела!

Бедная Тамара Подруцкая тихо улыбалась, и было видно, что она довольна. На улице я спросил Тамару, правда ли то, что она нам рассказала, и та серьезно ответила:

— За подругу мою я кому хочешь горло перегрызу!

В следующий раз мы видели Тамару Подруцкую уже в гробу с покусанными губами.

Моей Тамаре сделали операцию в октябре. Мы с Бусей и сестрой Тамары — Любой навестили ее уже в палате. Тамаре сделали серьезную операцию, называемую «гистеректомией». Мы спросили у Тамары, что можно ей приносить. И вдруг она сказала: «Водку или портвейн!»

Я быстро сбегал в магазин и минут через пятнадцать был уже опять в палате. Нам позволили остаться подольше.

— А теперь, — чуть приподнявшись от койки, сказала Тамара, — выпейте за мое здоровье и чтобы я долго жила!

Мы с удовольствием сделали это прямо из горлышка бутылки. А Тамаре по ее просьбе, я дал пососать мой мизинец, обмакнутый в водку. Этого ей, на сей раз, хватило. Надо сказать, что тост, выпитый от самого сердца всеми нами, произвел свое действие. С момента операции прошло более тридцати лет и, чтобы не сглазить, со здоровьем у нее все нормально.

Другое дело, что уже более десяти лет мы не виделись — так повернулась жизнь. Но, если из тридцати отнять десять, то получится двадцать. Двадцать-то лет мы прожили в постоянных встречах, в большинстве своем отнюдь не платонических. А первые года три года мы прожили в любви и любви страстной.

Не надо любить очень страстно! Такая любовь сопряжена с ревностью, ссорами, мордобоем и черт знает еще с какими пакостями! И чаще всего страстно любящие друг друга люди не связываются друг с другом браком. Боятся измены, боятся, что не переживут ее, и так далее!

— Хорошее дело «браком» не назовут! — любила говорить Тамара. Вот и не связали мы друг друга браком, хотя любовь была такой, что на энергии ее страсти можно было сталь варить!

Докторская защита