Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 — Хорошо, хорошо, моя голубка! — сказал я ей на сие. — За мужиком, которого ты обвиняешь, я пошлю и постараюсь всячески сие дело исследовать, но не уповаю, чтоб он в том признался, если б и подлинно было это его дело; но ты между тем поди–ка в гошпиталь, а я велю лекарю полечить тебя с отменным старанием.

 И как она от того не отрекалась, то, посылая ее в гошпиталь, и отписал я к лекарю действительно, чтоб он постарался с отменным рачением о узнании сей болезни и о излечении оной; а между тем послал нарочного в ту деревню за обвиняемым бабою мужиком, который ко мне тотчас и доставлен был. На сего не успел я взглянуть, как уже по одному мрачному и плутовскому виду и из первых его слов наперед предузнавал, что я всеми расспросами и следствиями своими от него ничего не добьюсь, ибо он при первом вопросе уже сказал:

 — Статочное ли дело! Как это можно? Ведь за это людей живых сожигают! — и начал потом клясться и божиться всеми клятвами, что он не знает и не ведает всего того и что готов все истязания вытерпеть, а того не делал. Да и подлинно, сколько я ни старался и добром, и угрозами его уговаривать и к добровольному признанию убеждать, но все мои старания остались тщетными, и самые даже очные с бабою ставки не помогли ничего произвесть. Он стал в том, что не делал и что это на него взводится совершенная напраслина, и, раздеваясь, ложился сам, говоря, что готов терпеть все, но ничего не знает и не ведает. Что мне было тогда с ним делать? Другого не оставалось, как отложить сие следствие до другого времени и подождать наперед, что скажет и сделает с нею лекарь.

 Сей и действительно, по приказанию моему, принялся за нее с особенным старанием, и хотя по искусству своему употребил все возможное, но не произведши ничего, приехал нарочно ко мне с донесением, что всего его искусства и знания недостает к узнанию собственного рода сей болезни. Он говорил, что по всем наружным признакам почитал он сперва помянутый ощущаемый кусок в животе свернувшимся в клуб гнездом глист, но как все употребляемые им наилучшие глистогонительные лекарства не произвели ни малейшего действия и перемены, то стал он почитать кусок сей составившимся из скопившихся разных нечистот и надеялся разбить его наилучшими разбивательными лекарствами; но как и сии не произвели ни малейшего облегчения и перемены, то прямо признавался мне, что не знает, что о сем деле подумать и чем сие почитать, и другого не находил, как отважиться, наконец, дать ей наудачу рвотное, и не подействует ли оно, и спрашивал, дозволю ли я ему это сделать.

 — Очень хорошо! — сказал я ему на сие. — Делайте что хотите и что вы заблагорассудите.

 Получив от меня сие разрешение, он действительно чрез несколько дней после того дал ей сильное из ипекакуанного корня {Ипекакуана — рвотный корень, область распространения которого леса Бразилии. Издавна известен как важный врачебный препарат.} рвотное, но насмерть сам испужался, как рвотное, погнав из кишок и желудка помянутый кусок, оным совсем было сию бедную женщину, подавив, не задушило. Она была уже при самых дверях смерти, но по особливому счастию прошел, наконец, сей кусок сквозь глотку и упал в образе большого круглого и кровавого куска в таз, пред нею поставленный, и она чрез то благополучно и от смерти, и от болезни своей освободилась. Но каким удивлением обрадовавшийся тому лекарь поразился, увидев, что кусок сей в тазу с места на место, как нечто живое, двигался. Но удивление его увеличилось несказанно, когда при начатом трогании сего куска палочкою оный, как некакий тончайший пузырь, треснул и обнаружил во внутренности своей превеликую живую лягушку, или паче жабу, сгущенною кровью окруженную. Неожидаемое таковое и странное явление поразило лекаря и всех при нем бывших превеликим изумлением. Желая осмотреть и обмыть ее от прильнувшей к ней густой крови, схватил он ее бережно своими инструментами и, обмывши, едва стал обтирать, как увидел, что верхняя пестрая кожа на ней так была нежна и слаба, что при малейшем трении стиралась; почему, не желая ее повредить, и оставил он ее так, и, увидев, что она тотчас издохла, посадил для диковинки в спирт и привез ко мне для показания сей диковинки. Мы все также крайне удивились сему необыкновенному происшествию, и я тотчас срисовал ее с самой натуры и во всей ее величине и виде: при котором случае, рассматривая ее прилежнее, с крайним удивлением заприметили мы некоторые особливости и также необыкновенные странности и обстоятельства, и во–первых, то, что она хотя имела глаза, но была слепая и глаза ее покрыты были некакою непрозрачною отонкою {Отонка, отоночка, отонок — тонкая оболочка, плева.}; во–вторых, что на передних ее лапах были отменно острые когти, которыми, как думать надобно, царапая, производила она чувствуемую временно сильную боль в животе тою женщиною; в–третьих, что задние ее ноги, бывающие у всех лягушек обыкновенно длиннее передних, поелику они действием их наиболее прыгают, были у ней короткие и приросли почти совсем к нижней части живота ее, так что их почти отогнуть было не можно; что все доказывало нам явно, что надобно сей жабе в животе и кишках сей женщины вывестись или родиться и вырость и что слепа она была оттого, что смотреть ей было некуда, а задние ноги потому так коротки и приросшими были, что ей распростирать их и по тесноте кишок прыгать было некуда и не можно, а потому же самому и кожа была на ней так нежна, что при обтирании стиралась. Но пятое усмотренное нами обстоятельство привело обоих нас с лекарем в такое изумление, что мы не знали, чему оное приписать, а именно: из задницы ее торчал тонкий и вершка в два длиною волос, подобный волосу человеческому, и держался внутри оной так крепко, что не можно было никак из ней вытащить; а что того удивительнее, то на конце оного находился как бы руками привязанный маленький и не более ржаного зерна кусочек какой–то особой и твердоватой материи. Сие было тогда и осталось навсегда для нас неразрешимою загадкою, и мы не понимали, как зашел в нее сей волос с привязанною на конце его штучкою.

 Но как бы то ни было, но я, срисовав ее во всей точности и сохранив рисунок сей у себя для памяти, который и поныне у меня цел, возвратил тогда банку с лягушкою лекарю для хранения в гошпитальной аптеке и не за излишнее почел донесть о том происшествии командиру моему, старичку–князю, который, будучи любопытным человеком, восхотел сам ее видеть и приказал мне тотчас прислать к нему ее с нарочным, что я и учинил. Но что же воспоследовало? Князь, увидев и подивившись также оной, послал тотчас за несколькими знакомыми ему докторами и медиками и, показывая им ее, спрашивал их о том, каким образом, по мнению их, зашла сия жаба в утробу оной женщины? Но господа сии, по высокоумию своему и не хотя ее порядочно рассмотреть, подняли все сие происшествие на смех и старались уверить князя, что сему быть не можно, что скрывается тут тонкий обман, и обманывал его либо я, либо лекарь, при рвоте женщины подпустивший в таз скрытно живую и приготовленную лягушку. И как князю было сие очень прикро {Прикро — наречие от «прикрый» — противный, дурной, неприятный.}, ибо он никак не ожидал от нас такого глупого, грубого и никакой пользы произвесть не могущего обмана, а потому и решился он тотчас ко мне о том отписать и сообщить мнение о сей лягушке господ медиков. Не могу изобразить, как досадовал и хохотал я, узнав о сем глупом умничанье сих господ обиралов, и решился с первою же почтою в ответ князю отписать, что оба мы честью и всем, что свято есть, клянемся, что не было тут никакого обмана, что лягушка действительно извержена из женщины рвотою и по всему видимому в ней родилась, выросла и в кишках ее жила, и чтоб он, для удостоверения себя в неложности того, соблаговолил созвать опять тех же господ медиков и, заставив их лягушку сию прилежнее рассмотреть, потребовал от них изъяснения, отчего бы лягушка сия была слепа и кожа на ней так нежна и слаба, а задние ноги так были коротки и прирослые? И, наконец, спросил бы их, может ли простая и не в утробе выросшая, а, по словам их, подпущенная натуральная лягушка иметь всё сии свойства, умалчивая уже о помянутом волоске, из задницы ее висящем.