Собрание сочинений в десяти томах. Том 3 - Юзеф Игнаций Крашевский

Однако толпа, рассчитывавшая на пышные поминки и пир, обманутая в своих надеждах, начала роптать на то, что сын из мести к отцу похоронил его, как пса, бросив в яму, не совершив при этом ни тризны и не принеся никакой жертвы в угоду богам.

Начиная с дворовой прислуги, все роптали на Власта и злобно на него посматривали, а приятели старого Любоня с угрозой отворачивались от него и знать его не хотели.

Часть этой ненависти уделялась и Ярмежу, который во всем был послушен Власту и выказывал ему свое уважение.

На другой день после похорон во дворе в Красногоре стало пусто и грустно. Ярмеж ходил с опущенной головой и мрачно смотрел на будущее… Дворовые, принужденные к послушанию, смотрели исподлобья на нового хозяина и между собою указывали на него пальцами как на изменника и отступника. Власта это мало тревожило, он решил остаться на месте и, не очень скрывая своей приверженности к новой вере, решил приложить свои старания к ее распространению.

II

Брожение ширилось по всему краю, хотя оно ничем не оправдывалось. По лесам и селениям тихо повторялось, что Власт решил загубить старую веру и что князь явно этому не препятствовал.

Кругом все оставалось по-старому; храмы, кумирни, камни, идолы, жертвенные алтари — все стояло нерушимо. Гусляры по-прежнему бродили со своими песнями, празднества отбывались по древним обычаям, чтимым народом веками. Никому это не возбранялось и не запрещалось, однако всех обуял какой-то страх. С тревогой и опасением поглядывали на город над Цыбиной.

Во дворе появились какие-то подозрительные и никому не знакомые люди, которые замыкались с князем и о чем-то совещались, приходили и снова исчезали… Мешко начал удалять своих фавориток; нескольких повыдавал замуж за воинов с хорошим приданым; остальным позволил искать себе мужей или вернуться к родне.

Старая Ружана уже не имела стольких хлопот, как прежде, со своими подчиненными, стонала теперь, видя, что становится ненужной. Лилия, забившись в угол, плакала, а другие ходили, не зная, что с собою делать. Тем временем приказано было роскошно обновить замок, и в нем работали ремесленники. Хотя никто обо всем этом ничего не говорил и не искал объяснений, что могло это обозначать, однако все догадывались и говорили вполголоса между собою о скором приезде чешской княжны.

Сыдбор в то же самое время, по поручению Мешка, собирал народ и вооружал его, как бы готовясь к войне, хотя на границах всюду было довольно спокойно. Старики только покачивали головою, понимая, что войска собираются не для того чтобы идти на врага, а ради спокойствия у себя дома.

Варга и прочие жрецы советовали покорность и выжидание, так как в данный момент погибло бы без всякой пользы много нужных людей. В лесах устраивали совещания; всем известно было, что делается в замке, но никто не мог сказать с уверенностью, что и когда там думали устроить, так как Мешко по-старому никогда никому не доверялся.

Только в один прекрасный день Мешко приказал перенести из кумирни Иела, что стояла в городе, военную сокровищницу и все драгоценности, которые там находились, в замок, затем, отправившись в священную рощу, велел своим принять статуи, отлитые из драгоценных металлов, и все это отправил в свою сокровищницу в замке. Оставил только одну старую статую и все, что вокруг нее висело.

Никто не знал, зачем он это сделал… Старые сторожа кумирни в недоумении смотрели, но не смели спрашивать. Укладывали в большие корзины всякую утварь, бляхи, драгоценный металл и всякое оружие. Когда по приказанию князя слуги перенесли в замок стоявшие за главным богом все священные статуи, глаза старых волхвов затуманились слезами, они долго смотрели вслед своим богам, пока те не исчезли у них из вида.

Жрецы, бывшие на страже у кумирни, не смели ни спрашивать, ни противоречить: боялись Мешка. Но скрываемая злоба была хуже открытой войны. Если бы вспыхнул бунт, князь сумел бы его задушить; он предпочел бы видеть загоревшееся пламя, которое можно залить водою, чем этот подземный огонь, могущий неизвестно когда и в каком месте вспыхнуть большим заревом.

Народ бурлил. Варга и прочие кудесники старались успокоить и приказывали выжидать; они говорили: не пришел еще час… слишком много собрано войска… настанет время…

Те из полян, которые тайно исповедывали в стране христианскую веру, теперь все меньше скрывали это. Крещеные смело начали подымать головы; их избегали, но никто не решался выступить против них.

Все знали, что в Красногоре, в комнате, в которой скончался старый Любонь, Власт устроил алтарь и что-то вроде каплицы. Проникнуть туда мог только тот, который принял уже крещение, готовившиеся к этому допускались только до ее порога; но слуги, которые туда заглядывали через скважину и щели в комнате, видели, что там стоит непокрытый стол с крестом и двумя подсвечниками, а посередине стола дарохранительница (монстранция), разная медная утварь с водой и всякого рода приборы, назначения которых не знали. Золоченую доску на алтаре принимали за Бога, Которому молились христиане. Все знали, что в известные дни сюда съезжались люди из самых отдаленных мест, и здесь совершалось что-то тайное, и хотя Ярмеж всегда стоял на страже и не допускал дворовых, все-таки им удалось подслушать пение христиан.

Укрывшись в кустах, старые гусляры подсматривали, стараясь запомнить лица и фамилии людей, собиравшихся у Власта, — всем им они клялись отомстить.

Еще явно против них не выступали, но всем этим новообращенным христианам была предназначена смертная казнь, а дворы их присуждены к сожжению.

В семье полян, одной из первых в стране принявшей крещение, убили главу дома, старика-отца, которого неизвестный убийца заколол в лесу, нарочно стараясь попасть ему копьем так, чтобы при этом крестик, который висел на груди, вдавить в тело. Затем у других христиан подожгли дворы, которые, однако, удалось спасти.

У Доброслава сгорели его гумна и сарай, и никто не мог сказать, с какого места и когда начался пожар… Ярмеж, боясь за Красногору, не спал по ночам.

Понятно было всем, что какие-то злоумышленники поджигали дома, поили скот отравленной водой и делали страшные убытки в полях… Но виновников ни разу не удатось поймать.

Так Мешко объявил войну старой вере, которая, казалось, пассивно защищалась, не поднимая головы.

В Познани, в Гнезне и в разных замках собирали вооруженных людей, а в лесных урочищах и в пустынных местах собирались на тайные совещания волхвы и гусляры. Никто явно не объявлял