Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости - Генри Райдер Хаггард

по-моему, очень голоден. Разве возможно, чтобы человек, способный управлять тайными знаниями и обладающий великим могуществом, нуждался в самых простых вещах, в которых даже скромный крестьянин не испытывает недостатка, и стремился заполучить их лестью?

Едва только старец услышал мои слова, как внешность его изменилась. Мне показалось, что его иссохшее тело вдруг вспучилось, лицо исказила ярость и холодный огонь сверкнул в его глубоко посаженных глазах.

— О девица, — проговорил он изменившимся голосом, — теперь я вижу, что ты и впрямь нуждаешься в таком учителе, как я. Обладай ты сокровенной мудростью, не судила бы о людях по внешнему облику и знала бы, что зачастую боги посылают несчастья тем, кого любят, дабы научить их терпению. Ты красива, умна, и ждет тебя судьба славная, но с ней, видится мне, придет и великое горе. Одного недостает тебе — смирения, и ему ты должна научиться под ударами рока. Но об этом мы поговорим с тобой позже. А покамест, как ты справедливо заметила, я, подобно всем, кто еще пребывает во плоти, нуждаюсь в пище и крове. Веди меня к своему отцу!

Не произнеся более ни слова, я, хотя и не без страха, повела этого необычного странника к нашим шатрам, поскольку в тот день мы стояли лагерем в пустыне. Отец мой Яраб по арабскому обычаю оказал путнику гостеприимство, однако никаких бесед с ним в тот вечер не вел, эти двое лишь обменялись любезностями.

Наутро же у них состоялся долгий разговор, после чего меня позвали в большой шатер.

— Дочь моя, — сказал отец, показав на странника, сидевшего на ковре перед ним, скрестив ноги на манер египетского писца, — я расспросил этого ученого человека, нашего гостя. И узнал, что он главный маг Египта, а также верховный жрец величайшей богини этой страны, той самой, которой поклонялась твоя мать. По крайней мере, так наш гость говорит... Но сейчас, поссорившись с фараоном, он превратился в простого нищего — что довольно странно для мага. Этот человек утверждает, что фараон, страшно разгневанный его пророчествами, разыскивает его, дабы лишить жизни. Похоже, сей старец хочет переждать здесь тяжелые времена и поделиться с тобой своей мудростью, да, именно той мудростью, что привела его самого к столь бедственному положению. А сейчас я спрашиваю тебя, не по годам наделенную проницательностью: какой дать ему ответ? Если оставлю здесь Нута — таким именем этот человек назвался, умолчав о том, откуда происходит, — то не исключено, что фараон, у которого длинные руки, придет искать его сюда и принесет нам войну. Но с другой стороны, если я прогоню его, то, быть может, повернусь спиной к посланцу богов. Как же мне поступить?

— Спроси об этом его самого, отец, ведь тот, кто, себе на беду, напророчил несчастья фараону, должен быть человеком правдивым.

И тогда озадаченный Яраб, огладив свою длинную бороду, спросил у странника, что предпочтительнее: оставить его или отправить восвояси.

Нут ответил отцу, что, по его разумению, тот поступит хорошо, если прогонит его, но еще лучше — если оставит. На этот счет, сказал он, откровения ему не было, хотя, если таково будет наше желание, он может испросить его. Что же до его пребывания здесь — сие вполне может обернуться для хозяев бедой, но он полагает, что уход его принесет нам еще больше несчастий. Нут добавил, что в видении богиня Исида велела ему отыскать именно госпожу Айшу и сделаться ее наставником в таинствах, которые могут служить целям сил небесных, и что сущее безумие — ослушаться богиню, чья месть будет гораздо страшнее, нежели фараона.

И вот, после того как я выслушала слова Нута, шейх Яраб, не предпринимавший никаких дел, великих или малых, без моего совета, во второй раз захотел узнать мое мнение. Некоторое время я размышляла, припоминая, что именно старец наобещал мне в пустыне: тайны богов, заклинания, которые поколеблют сердца монархов, глубокие знания и дары магии, власти и силы. Наконец я ответила:

— К чему этот пустой разговор, отец? Разве не отведал странник твоих хлеба и соли и разве в обычаях нашего племени гнать от дверей ни за что ни про что тех, кому мы оказали гостеприимство?

— Верно, — кивнул отец. — Если странника следовало прогнать, надо было сделать это сразу же. Оставайся под моим кровом, Нут, и молись своим богам, чтобы те были милостивы ко мне.

Так Нут, жрец и прорицатель, остался с нами. Надо признать, что старец раскрыл перед моими жаждущими и усердными глазами все свитки тайных знаний. А вот отцу моему он, увы, принес не милость богов, а смерть. Однако произошло это много месяцев спустя, и в свое время я непременно обо всем расскажу.

Ну а пока Нут наставлял меня, а я училась, и его знания переливались в мою душу, словно река в пустыню, и наполняли жизнью ее томимый жаждой песок. Я принесла старцу не одну клятву, а потому даже сейчас не могу написать здесь обо всем, что почерпнула у пророка. Но признаюсь, что за те годы учения стала ближе к богам и вырвала многие секреты из крепко сжатых ладоней Матери-Природы.

Кроме того, я, хоть пока еще и не давала обетов, сделалась ревностной приверженкой Исиды — конечно же, не без влияния Нута, бывшего ее верховным жрецом. Да, я решила еще тогда, что отрекусь от замужества и всех плотских радостей и посвящу жизнь Исиде. Она же, со своей стороны, через своего жреца торжественно посулила мне такие власть и мудрость, какими до меня прежде не обладала ни одна земная женщина.

Так я взрослела, но — при всей своей мудрости — ни разу за все это время не слышала смеха Афродиты, звенящего из-под ее покрывала. Нут, разумеется, тоже, но ведь он был стариком, который, как я вызнала у него, в жизни своей ни разу не касался губ женщины, за исключением уст своей матери. Всем знаниям и премудростям он выучился сам, однако в ходе их поиска, похоже, кое-что пропустил. Во всяком случае, в ту пору я думала именно так. И лишь позднее поняла, что существуют на свете вещи, о которых даже самый святой не расскажет всей правды. В конце концов Нут сознался мне, что в юности он был таким же, как и все мужчины, и, думаю, он тоже хоть раз слышал смех Афродиты.

Так вот, что касается тайных знаний. Хотя Нут поведал мне о многом, однако