Гений из Гусляра (Сборник) - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Господи, подумал Никита, каким же я был мерзавцем! Нет, не мерзавцем, а запутавшимся несчастным юношей, который не имел жизненного опыта и пошел на поводу...
Шурочка произнесла громко, с пафосом:
Завершается наша жизнь.
Говори, не таись!
– «Мои родители категорически высказываются за мою женитьбу на Ванде, потому что они уже дали обещание. А я не могу пойти против их воли... Но свадьба лишь только формальность. Как только она произойдет, я тут же начну с тобой встречаться снова, и мы будем неразлучны. Считай, что я вынужден жизнью на временное отступление, и, пожалуйста, говори всем, что это произошло по твоей инициативе. Потому что брошенная девушка может оказаться позорным явлением в небольшом городке. И еще лучше, если о наших отношениях временно забудут».
Савич замолчал. А Шурочка посоветовала со смехом:
Пока ты возмущен и разозлен,
Прожуй записку, словно ты шпион!
Очень противным был ее смех.
– Я сам знаю! – сердито сказал Савич. – Но каждый имеет право на ошибку!
Твоим ошибкам оправданья нет,
Ведь я ждала тебя почти что сорок лет.
Выслушав это, Савич буркнул:
– Не стоит идти на преувеличения ради рифмы. – И сунул записку в карман. Он не думал как-то раньше, что эта дурочка могла заподозрить его в корысти.
– Иди, Никитушка, жаль мне, что я тебя не вижу даже.
– Помолчи! – прошептал Савич, потому что за спиной послышался голос санитарки:
– Так! У нас посетителей быть не должно... Ох, это вы?..
Савич обернулся и по глазам этой толстухи понял, что он уже не невидимка, а бывший директор аптеки.
– Вы что у нас делаете, Никита Николаевич? – узнала его санитарка.
Савич нелепо принялся охлопывать себя ладонями, проверяя, видим он или невидим. Но тут вполне разглядел собственную руку. Все! И стал проталкиваться к двери. А Шурочка вслед ему продекламировала:
Я вам не спутница и не подруга,
А просто девка из чужого круга.
Со мною ты по кустикам гулял,
А ихний папа кафедру марксизма возглавлял...
Савич бежал по коридору, и ему казалось, что из всех дверей этой юдоли скорби несутся слова: «Он вернулся, он пришел, он письмо унес!»
* * *Совсем иной целью задался Миша Стендаль. Ничего он не намеревался красть, а наоборот – хотел дать.
Давно хотел дать, но не хватало смелости.
И если не удастся использовать такой уникальный момент, то грош ему, Стендалю, цена.
Бывает, в прошлом у человека случилась некая мелочь, будто бы и не стоящая внимания, однако врезавшаяся в память, как топор в мокрое полено – не вытащишь и трактором.
Стендаль старался не думать о Сеньке Косом и месяцами о нем не вспоминал. Но вдруг увидит его краем глаза на улице, услышит где-то его пронзительный голос – и все возвращается. В памяти.
Стендаль почти бегом пересек площадь Землепроходцев, ныне снова ставшую Базарной, и остановился перед входом в Гуслярпромстройбанк.
Редкие посетители поднимались по широкой, подвергшейся евроремонту лестнице и, миновав охранников в синих мундирах, проходили в дверь за темным стеклом.
Стендаль замер. А если его спросят, кто он и куда?.. И рассмеялся: я же невидимый!
Он смело поднялся по лестнице, в дверях столкнулся с незнакомым толстяком в блестящем плаще, какие носили разведчики в фильмах про войну, и проскользнул внутрь. И ощутил спокойствие, потому что уверился в своей невидимости.
Чтобы пройти за длинную стойку, надо было поднять доску на краю этой стойки, рядом с девицей в роговых очках, дядя которой раньше работал в Сельхозуправлении. А вот как его, того дядю, звали и как эту девицу зовут? Странно: ведь за тридцать лет работы в городской газете Стендаль худо-бедно познакомился с половиной жителей города.
Впрочем, узнал в конце концов, вспомнил! Кажется, ее Викторией зовут. Да, Виктория Королькова!.. Эта Виктория оторвала взгляд от компьютера и поглядела на Стендаля. Вернее, сквозь него. Но что-то ее смутило. Почудилось, будто кто-то замер рядом. Колыхание воздуха, запах...
– Господин! Э?.. – окликнула Виктория невидимку и растерянно улыбнулась.
«Не надо было на ланч копченую колбасу есть!» – обругал себя Стендаль, когда уже за спиной Виктории миновал стойку с дощечкой и оказался во внутренних помещениях банка.
Вот и дверь с табличкой: «Вице-президент Косых Семен Аркадьевич». Он самый.
Стендаль прижался спиной к стене, пропуская молодого человека с бритым затылком, который толкнул эту дверь картонной коробкой, прижатой к животу. Стендаль последовал за ним.
Они прошли мимо секретарши, не обратившей на них никакого внимания, и оказались в обширном кабинете Сеньки Косого.
Молодой человек бухнул картонный ящик на длинный полированный стол.
Сенька Косой, когда-то курчавый и поджарый, а теперь лысый и грузный, громко заявил:
– Вываливай!
Кроме него в комнате были еще трое – чем-то на него похожие, при галстуках и одеколонном запахе.
Бритый вывалил из ящика на стол кучу пачек. Пачки были зелеными. Доллары. Как в кино.
– Начнем считать! – приказал Сеня. – У нас двадцать минут. Чтобы найти недостачу. Пока не приехал инкассатор, иначе нам всем хана!
И началось. Пальцы шевелились так быстро и согласно, что, конечно же, Миша Стендаль не мог уследить за их движениями. Только громкое шуршание.
«Что же я? Чего смотрю! – подумал Миша. – Сейчас – вот еще несколько минут, и я стану видимым! Охрана меня пристрелит. Нужно все сделать немедленно! Одна минута! Пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь... Я его ненавижу?»
Пожилой, лысый Сеня был занят пересчетом денег.
«Нет! – решил Стендаль. – Этого я так ему не оставлю!»
Решительным движением он рванулся к вице-президенту, но по пути сшиб бритоголового сотрудника. Тот матюгнулся, сочтя виноватым своего соседа справа. А Стендаль не счел возможным ударить в лицо ничего не подозревавшего человека и крикнул:
– Иду на вы!
Все замерли. Так и застыли с долларами в лапках.
Стендаль ударил кулаком Сеньку по носу.
– Ты что! – заорал Сенька. – Больно же!
Он прижал к носу обе ладони, и на них показалась кровь. Далее она заструилась на подбородок, на манишку и к тому же запачкала сверкающую поверхность стола.
Никогда еще Стендаль не бил человека по лицу. Впрочем, еще никогда ему не приходилось быть невидимым. Но торжества он не испытывал, хотя и знал, что поступил правильно. Поэтому сказал:
– С дороги!
Звуку его голоса безропотно подчинились все.
Стендаль пошел прочь из кабинета, и затем ему повезло: он вновь обрел свой облик, когда уже проходил мимо Виктории.
Девица ахнула, потому что человек возник совсем рядом – внезапно, из воздуха. Спокойно вышел из-за стойки, пересек полупустой зал и скрылся за входной дверью.
Тут же к Виктории подбежал начальник охраны и завопил:
– Он тут проходил?
А Стендаль уже шагал через площадь...
...Сорок лет назад Сенька Косой бил кулаками Верочку из второго подъезда, а два его помощника стояли рядом и хохотали. И тогда Миша Стендаль, сжимаясь от страха, подбежал к ним и сказал:
– Сеня, не надо, а?
Верочка плакала. Сенька оттолкнул ее, оттолкнул специально так, чтобы она упала на битый кирпич. Потом повернулся к Стендалю:
– Тебе больше всех нужно? – И как следует врезал ему по лицу.
Он расквасил Мише нос, а помощнички довершили дело. Стендаль не ходил в школу два дня, а маме сказал, что сам упал. Ну а Верочка? Верочка убежала, но с тех пор обходила Стендаля стороной. Через несколько лет она сказала ему: «Я так боялась, что ты снова будешь за меня заступаться! Мне тогда не жить, и тебе не жить!»
Вот с тех самых пор Стендаль лелеял месть...
Теперь он уселся на скамейку на противоположной стороне площади и с удовольствием наблюдал, как к банку подкатила «Скорая». Через несколько минут вывели Сеньку с забинтованным лицом.
И Мише Стендалю вдруг стало грустно. Потому что да, справедливость восторжествовала, но восторжествовала лишь наполовину. Ведь никто не видел, как он, Миша Стендаль, через сорок лет отомстил гаду. Никто не видел!
* * *Гаврилов, мужчина в расцвете лет, выскользнул из здания гуслярской Академии и, миновав бандитов и кордоны прессы, невидимо остановился под облетевшим ясенем, посаженным еще последним городским головой, который возжелал было превратить Великий Гусляр в цветущий рай заморских деревьев. Теперь Гаврилов размышлял, как ему использовать этот временный дар, и мысли его были об одном – вернее, об одной: невесте Татьяне, девушке вдвое его моложе, однако серьезной, завершившей образование в речном техникуме и желавшей, по ее словам, создать семейную ячейку. Гаврилов же, ранее претерпевший узы неудачного брака, теперь к жизни относился с опаской. Вот и не торопился с оформлением отношений, в ответ на что Татьяна не соглашалась на интимную связь.