Том 5. Мастер и Маргарита. Письма - Михаил Афанасьевич Булгаков

Е. С. Булгаковой в 1963 г., с уточнениями и исправлениями, обусловленными сравнением с ее же машинописной редакцией 1940 г. и новой сверкой по всем доступным авторским рукописям романа; использован также опыт текстологической работы с другими произведениями прозы Михаила Булгакова.

Лидия Яновская

Письма

Перевернута последняя страница «Мастера и Маргариты», и перед читателем — письма Михаила Булгакова.

Несмотря на войны и революции, скитания и переезды, дошедшее до нас эпистолярное наследие писателя достаточно обширно. А ведь условий для сохранения писем не было никаких — скорее напротив, существовали веские причины для их уничтожения. Сложности переписки были связаны, например, с тем, что тот, кому отправлялось письмо, — находился в эмиграции (брат М. А. Булгакова, Н. А. Булгаков, Евг. Замятин, актриса М. Рейнгардт). Кто-то из постоянных адресатов писателя подвергался высылке (как П. С. Попов с женою), кто-то — аресту (как Н. Н. Венкстерн), а кто-то «просто» жил в страхе, видя творящееся вокруг. До нас дошли сведения о том, что часть булгаковских писем была уничтожена одним из адресатов, опасавшимся обыска. Тем более удивительно и радостно, что немалая часть эпистолярии сохранилась.

Собрание булгаковских писем сегодня, бесспорно, нельзя полагать оконченным, всех его адресатов — выявленными. Так, совсем недавно, разбирая архив Г. Н. Гайдовского, драматурга и театрального критика, Д. В. Виноградова обнаружила листок с написанной рукою Булгакова (и, заметим, чрезвычайно характерной для него) фразой: «Мучительно думать, что в стране, давшей Пушкина и Гоголя, существуют десятки миллионов людей, никогда не слыхавших о них». Тут же стоит и подпись: «Михаил Булгаков». Не исключена возможность, что отыщутся письма к таким близким писателю людям, как братья Эрдманы, Н. Н. Лямин, В. В. Дмитриев, либо — к связанным с Булгаковым общими замыслами и самой работой Таирову, Шостаковичу и другим. Можно надеяться, что с расширением возможности занятий в архивах и упорядочением накопленных в них материалов, с чем естественно связан рост нашего исторического самосознания, — находки еще появятся, как сенсационно (но и закономерно) всплыл из небытия сохраненный в досье ОГПУ-КГБ дневник Булгакова, — и дополнят новыми существенными деталями, достоверными штрихами облик писателя в историко-культурном контексте времени.

Известный сегодня круг адресатов включает в себя литераторов (Вересаев, Замятин, Венкстерн, Слезкин), актеров и режиссеров (Станиславский, Лужский, Судаков, А. Д. Попов, Рейнгардт), композиторов (Асафьев, Дунаевский), деятелей театра и пр. Но в общем массиве писем выделяются пять наиболее значительных комплексов: письма к родным; к брату, Н. А. Булгакову; к В. В. Вересаеву; к близкому другу, П. С. Попову, и, наконец, — к жене, Е. С. Булгаковой.

Очень важный для становления писателя, ранний период его жизни отражен лишь в письмах к родным, заслуга сбережения которых всецело принадлежит сестре Булгакова, Н. А. Булгаковой-Земской. Еще в юности, курсисткой-филологом, Н. А. Булгакова начала собирать семейный архив, включая в него свои дневники и семейную переписку. Письма брата, талантливость которого была ею рано осознана, она сохраняла особенно тщательно, на протяжении десятилетий перевозя их из города в город, с квартиры на квартиру. Н. А. Булгакова подготовила основную часть переписки к печати, снабдив письма ценными комментариями и указав многие факты и подробности, известные только ей или членам булгаковской семьи. Но первая публикация этой переписки состоялась, к сожалению, уже после ее кончины.

Письма к родным, брату, Вересаеву, П. С. Попову примерно одной и той же протяженности во времени — свыше десятилетия. Письма же к Е. С. Булгаковой, написанные за сравнительно краткий промежуток времени, два с небольшим летних месяца (когда Е. С. Булгакова отдыхала с детьми в Лебедяни, замятинских местах), — тем не менее равны по объему уже упоминавшимся перепискам. Это, конечно, яркое свидетельство необычайной интенсивности общения.

Выстраивается последовательность «смены адресатов». Вначале — часты письма родным, из Вязьмы и Владикавказа, Тифлиса и Батума, наконец, из Москвы. Далее, в Москве уже появляется круг профессиональных знакомств, завязываются издательские и театральные связи. Вехами напряженной работы середины — конца 1920-х годов становятся письма, записки, заявления в театры, художественные советы и дирекции, режиссерам. Затем, с конца 1920-х годов, когда сорваны планы и надежды на публикации и сняты с репертуара все пьесы, — рождаются длинные, многостраничные послания к П. С. Попову, Вересаеву, брату. В них отлученный от читателя и зрителя, будто брошенный в пустоту, Булгаков стремится выговориться. «Боюсь, что письмо длинно, — будто в извинение за «навязчивость» сетует писатель, третий день составляя послание П. С. Попову. — Но в полном моем одиночестве давно уже ржавеет мое перо, ведь я не совсем еще умер, я хочу говорить настоящими моими словами!»

В данном томе представлена лишь часть писем, известных ныне. При отборе хотелось и показать максимально широко спектр знакомств и интересов писателя, и передать живое ощущение меняющегося времени, и, конечно, представить принципиальной важности обращения к властям. Из-за «избранности» документов (связанной с ограничениями объема) и заведомой неполноты собранного труды и дни писателя будут очерчены порой лишь пунктирным, рваным абрисом. Так, только что отзвучали трагические ноты письма к Правительству 28 марта 1930 года, — а следующее письмо рисует нам едущего на летний отдых и, кажется, вполне беззаботного человека, любующегося бегущими перед окном вагона видами и в двух коротких открытках дважды напоминающего об отданном портному костюме. Но без редкой, отчаянной жизнестойкости, заметим, и не мог бы состояться писатель, чья творческая зрелость пришлась на страшное время отечественной истории.

Из писем мы узнаем множество существенных подробностей об истории создания произведений, услышим ряд автооценок и самохарактеристик, дающих богатейший материал для размышлений и исследователю, и неленивому читателю. О ранних вещах, фельетонах и первых пьесах, о замыслах будущих произведений пишет Булгаков сестре и двоюродному брату Косте; о «Зойкиной квартире» — М. Рейнгардт и Н. А. Булгакову, патронирующему постановку пьесы в Париже; о задуманной и уничтоженной статье «Премьера» и пьесе «Бег» — Замятину; об идеях инсценировки гоголевских «Мертвых душ» и драме «Кабала святош» — П. С. Попову; о пьесе «Александр Пушкин» — Вересаеву; наконец, о романе «Мастер и Маргарита» — Е. С. Булгаковой.

Письмам мы обязаны и важными сведениями о том, каким было восприятие современниками тех или иных произведений писателя. «Ужас и ярость», с которыми встретил Вл. И. Немирович-Данченко булгаковский план пересоздания «Мертвых душ», не менее красноречивы столь же искреннего негодования А. Белого — по поводу выпущенного МХАТом рутинно-привычного спектакля по Гоголю. Сегодня интерпретируется исследователями, кажется, с большей адекватностью, нежели некогда — расстроенным автором, и то, что при чтении «Блаженства» труппе Театра сатиры