Виртуальный свет. Идору. Все вечеринки завтрашнего дня - Уильям Форд Гибсон

каюк, – печально вздохнула Тесса, которая, прикончив свой сэндвич, снова взялась ковырять отверткой с микрожалом в «Маленькой Игрушке Бога». Отчаявшись, она сунула отвертку Шеветте. – Верни это ему, ладно?

– Кому?

– Сумоисту из лавки.

Шеветта взяла инструмент и вошла в «Сбойный сектор».

За прилавком стоял молодой китаец, весивший, судя по виду, фунтов двести, а то и больше. Голова, как обычно у борцов сумо, недавно обритая, с петушиным хвостом на макушке, маленькая бородка под нижней губой. На нем была хлопковая рубашка с короткими рукавами, в больших тропических цветах, а мочку левого уха пронзал конический шип голубого люцита. Парень стоял за прилавком возле стены, обклеенной рваными постерами с рекламой доисторических игровых приставок.

– Это ведь ваша отвертка?

– Она справилась? – Он даже не шелохнулся, чтобы взять инструмент.

– По-моему, нет, – сказала Шеветта, – но думаю, поняла, в чем проблема.

Послышалось тихое быстрое щелканье. Она посмотрела вниз и увидела робота шести дюймов ростом, стремительно семенящего через прилавок на длинных мультяшных ножках. Он был похож на рыцаря в доспехах: глянцево-белые щитки-сегменты поверх сверкающего каркаса из стали. Она уже видела таких роботов: это были дистанционные периферийные устройства, контролируемые программой, которая заняла бы почти весь объем памяти стандартного ноутбука. Робот остановился, сложил кисти ручек вместе, виртуозно исполнил миниатюрный поклон, выпрямился и протянул свои крохотные кистевые зажимы к отвертке. Шеветта позволила ему взять отвертку и напугалась от резкого рывка его маленьких рук. Он встал по стойке смирно, пристроив инструмент на плечо, словно крохотную винтовку, и отдал Шеветте честь.

Сумоист, видимо, ожидал реакции, но Шеветта никак не отреагировала. Она ткнула пальцем в бежевое «железо».

– Отчего вся эта старая рухлядь всегда одного цвета?

На лбу сумоиста пролегла складка.

– Есть две теории. Первая сводится к тому, что это должно было помочь офисным работникам привыкнуть к новаторским технологиям, которые могли в конечном итоге привести к радикальной модернизации офиса или его упразднению. Поэтому производители и выбрали оптимальный цвет – он напоминал окраску дешевых кондомов. – Парень ухмыльнулся.

– Да ну? А вторая теория?

– Люди, которые занимались дизайном этого барахла, подсознательно пришли в ужас от собственного продукта и, чтобы не испугаться до смерти, постарались придать ему максимально невзрачный вид. В буквальном смысле «ванильное мороженое без наполнителя». Следите за ходом мысли?

Шеветта поднесла кончик пальца к роботу; тот совершил обходной маневр и отступил, чтобы избежать прикосновения.

– Кому же нужна эта старая рухлядь? Коллекционерам?

– Разве не понятно?

– Кому тогда?

– Программистам.

– Не понимаю, – сказала Шеветта.

– Начнем вот с чего, – сказал он, протянув руку, чтобы кроха-кибер вложил в нее отвертку. – Когда это старье было новьем, когда эти бедняги писали программы на миллионы строк, по умолчанию предполагалось, что через двадцать лет весь их софт сменит некая улучшенная, продвинутая версия. – Он махнул отверткой в сторону процессоров на полках. – Но производителей ждал сюрприз: они обнаружили, что никто особо не рвется тратить десятки миллионов долларов на замену существующего софта – не говоря уж о «железе», – а также, может, и на переобучение нескольких тысяч наемных работников. Поспеваете за мной? – Он поднял отвертку на уровень глаз и прицелился ей в Шеветту.

– О’кей, – сказала она.

– Так, идем дальше. Если нужно, чтобы техника обучилась новым трюкам или лучше выполняла старые, что ты делаешь – пишешь новые программы, так сказать, с нуля или же латаешь старые программы?

– Латаю старые?

– В самую точку. Ты наращиваешь новые алгоритмы. Когда машины заработали быстрее, стало не важно, что алгоритм решает задачу за триста шагов, хотя, в принципе, можно обойтись всего тремя. Так и так на все про все уходит доля секунды, ну и кому какое дело?

– Ладно, – сказала Шеветта, – ну и кому какое дело?

– Разным умникам, – сказал он и почесал свой «петушиный хвост» концом отвертки, – которые понимают, чтó реально творится, а именно: такой вот ископаемый софт непрерывно наращивает кору подпрограмм, и в итоге ни один программист в буквальном смысле не может понять, как же конкретно решается та или иная задача.

– Я все равно не вижу, какой может быть прок от этой туфты.

– Ну, на самом-то деле ты абсолютно права. – И он подмигнул. – Рубишь, сестричка. Но факт остается фактом: существуют очень продвинутые ребята, которым нравится иметь под боком всю эту рухлядь… может быть, просто чтобы не забывать, откуда пошли все нынешние навороты и что нынче мы занимаемся одним – непрерывно ставим заплаты. Ничто не ново под луной, сечешь?

– Благодарю за отвертку, – сказала Шеветта. – Мне нужно срочно пойти повидать одного маленького африканца.

– Что, правда? И зачем?

– Фургон, – сказала Шеветта.

– Ну, подруга, – сказал он, приподняв брови, – соображаешь!

27

Ночлег и завтрак

Райделл видит, как здесь, на нижнем ярусе, темно, узкая главная улица запружена деловито снующей толпой, зеленоватый свет отрытых на свалках флуоресцентных ламп пробивается сквозь пугающие сплетения прозрачных водопроводных труб, ручные тележки громыхают мимо, чтобы занять свои дневные позиции. Он вскарабкался на один пролет лязгающей стальной лестницы, через отверстие, небрежно пробитое в дорожном покрытии над головой, и вылез на верхний ярус.

Сюда попадало чуть больше рассеянного света. Освещение скрадывалось наваленными лачугами-коробками, между ними – навесные мостики, мокрые паруса постиранного белья, поднятые последним вздохом угасшего ветра.

Юная девушка с карими глазами, большими, как у героинь старого аниме, раздает желтые флаеры «Ночлег и завтрак». Он изучил карту на обороте листовки.

Потопал дальше, с сумкой через плечо и «глоб-эксовской» посылкой под мышкой, и через пятнадцать минут наткнулся на нечто, украшенное розовой неоновой вывеской «Плошка мяса от шеф-повара гетто». Он узнал название с оборотки желтого флаера, на карте оно значилось как ориентир для поиска «ночлега и завтрака».

К заведению с запотевшими окнами стоит очередь, цены написаны на картонке вроде как лаком для ногтей.

Он лишь однажды был на мосту, да и то ночью, в дождь. То, что он видел сейчас, напомнило ему парк аттракционов, Ниссан Каунти или Скайуокер-парк, и он удивился, как же можно держать подобное заведение без охраны или хотя бы элементарного полицейского поста.

Вспомнилось, чтó Шеветта говорила ему об отношениях «мостовых» и полиции: одни стараются держаться моста, а другие – держаться от него подальше.

Он заметил стопку желтых флаеров у фанерной двери в стене, всего в нескольких футах от входа в «Шеф-повар гетто». Дверь оказалась не заперта и вела в некое подобие коридора – узкого, обитого белым упругим пластиком, натянутым на каркас из бруса. Кто-то успел накарябать на обеих стенах граффити – похоже, толстым черным маркером, – но коридор был слишком