Виртуальный свет. Идору. Все вечеринки завтрашнего дня - Уильям Форд Гибсон

где ты бросил меня вместе с этой сумасшедшей сукой, на которой женат.

На которой я был женат, когда ты «женила» меня на себе, размышляет Фонтейн, и это ни для кого не секрет. Означенную Турмалину Фонтейн, известную также как Жена Номер Раз, вполне адекватно, как полагает Фонтейн, описывает выражение «сумасшедшая сука».

Турмалина – воплощенный кошмар; лишь ее необъятные габариты и непроходимая лень не дают ей сюда заявиться.

– Кларисса, – протестует он, – если б они хоть были новенькие, в упаковке…

– Они не бывают в упаковке, ты, идиот! С ними же всегда играли!

– Ну, тогда ты знаешь рынок лучше, чем я, Кларисса. Сама, значит, и продавай.

– Ты хотишь поговорить про алименты?

Фонтейн смотрит на японских кукол.

– Господи, вот ведь уродцы. Выглядят как мертвые, понимаешь?

– Потому что их надо заводить, болван.

Плюхнув баул на пол, Кларисса хватает пупса за голову и вонзает длинный изумрудно-зеленый ноготь кукле в затылок. Пытается продемонстрировать еще одну уникальную, сугубо индивидуальную особенность этих игрушек – включить цифровую запись младенческих звуков прототипа, а может быть, даже его первых слов, – но вместо них раздается чье-то нарочито тяжелое дыхание, а затем – ребячливое хихиканье, сопровождаемое разноголосьем детских ругательств.

– Кто-то их уже поломал, – хмурится Кларисса.

Фонтейн вздыхает:

– Сделаю все, что смогу. Оставь их здесь. Ничего не могу обещать.

– Лучше молись, чтобы я их здесь оставила, – говорит Кларисса, швырнув младенца в сумку вниз головой.

Фонтейн украдкой бросает взгляд вглубь лавки, где на полу, скрестив по-турецки ноги, сидит босой мальчик, стриженный почти под ноль, с раскрытым ноутбуком на коленях, поглощенный поиском.

– Это еще что за черт? – вопрошает Кларисса, подойдя ближе к стойке и впервые заметив мальчика.

Данный вопрос почему-то ставит Фонтейна в тупик. Он теребит свои лохмы.

– Он любит часы, – говорит Фонтейн.

– Ха, – говорит Кларисса, – он любит часы. Что же ты не приведешь сюда своих собственных детей? – Ее глаза сужаются, морщинки у глаз становятся глубже, и Фонтейну вдруг очень хочется их поцеловать. – Что же ты завел здесь какого-то «толстяка-латиноса-любит-часы» вместо них?

– Кларисса…

– В жопу «Кларисса»! – Ее зеленые глаза расширяются от гнева, становятся белесыми и ледяными, как далекое эхо ДНК неизвестного британского солдата: Фонтейн часто с улыбкой воображал себе душную ночь зачатия где-нибудь в Кингстоне: эхо, что отозвалось через несколько поколений. – Чтобы сбагрил эти куклы, или пеняй на себя, понял?

Она лихо разворачивается на пятках, что совсем нелегко в ее черных галошах, и, гордая и прямая, с достоинством уходит из лавки Фонтейна, в мужском твидовом пальто, которое, вспоминает Фонтейн, он купил в Чикаго лет пятнадцать назад.

Фонтейн вздыхает. Тяжесть наваливается на него к концу дня.

– В этом штате законно быть мужем двух женщин сразу, – говорит он в воздух, который пахнет кофе. – Черт раздери, это безумно, но все же законно. – Он шаркает к входной двери, в ботинках с развязанными шнурками, и закрывает ее за ушедшей, запирает замок. – Ты все еще думаешь, что я двоеженец или что-то типа того, малыш, но это – штат Северная Калифорния.

Он возвращается и еще раз смотрит на мальчика, который, похоже, только что открыл веб-сайт аукциона «Кристи».

Мальчик смотрит на него снизу вверх.

– Наручные часы в форме «бочонок», платиновый корпус, минутный репетир, – говорит он, – «Патек Филипп», Женева, лот сто восемьдесят семь сто пятьдесят четыре.

– Думаю, не совсем для нас, – говорит Фонтейн. – Другая весовая категория.

– Карманные часы «Хантер», золотой корпус, четвертьчасовой репетир…

– Забудь об этом.

– …со скрытой внутри эротической заводной куклой.

– Это нам тоже не по зубам, – говорит Фонтейн. – Послушай, – говорит он, – вот что я тебе скажу: с этим ноутбуком ты смотришь слишком медленно. Я покажу тебе быстрый способ.

– Быстрый. Способ.

Фонтейн идет рыться в выдвижных ящиках стальной картотеки, покрытой засохшей краской, и роется до тех пор, пока не находит старый военный шлем виртуальной реальности. Резиновая «губа» вокруг бинокулярного видеодисплея вся в трещинах, крошится. Еще несколько минут уходит на то, чтобы найти совместимый аккумулятор и определить, заряжен он или нет. Мальчик игнорирует Фонтейна, уйдя с головой в каталоги «Кристи». Фонтейн подключает к шлему аккумулятор и возвращается.

– Вот, смотри. Видишь? Надеваешь эту штуку на голову…

23

Русский холм

Квартира огромна, в ней отсутствуют предметы, не имеющие практической пользы.

Поэтому паркет из дорогого дерева не скрыт коврами и очень тщательно начищен.

Удобно расположившись в полуразумном офисном кресле шведской работы, он точит клинок.

Это задача (он думает о ней как о функции), которая требует пустоты.

Он сидит перед столом – выполненная в девятнадцатом веке реконструкция трапезного стола семнадцатого столетия. На расстоянии шести дюймов от ближайшего края в ореховом дереве лазером просверлены два треугольных гнезда под тщательно рассчитанным углом. В эти гнезда он теперь вставил два графитово-серых керамических стержня длиной девять дюймов каждый, треугольных в поперечном сечении, образующих острый угол. Форма и размер выемок рассчитаны не менее тщательно, поэтому точильные камни держатся намертво.

Клинок лежит перед ним на столе, его лезвие меж керамических стержней.

Он берет клинок в левую руку и прикасается основанием лезвия к левому точильному камню. Направляет клинок на себя и вниз, одним резким, ровным, решительным рывком. Он услышит малейший намек на несовершенство, но это возможно только в том случае, если при ударе он зацепил кость, а его клинок в последний раз цеплял кость много лет тому назад.

Ничего.

Мужчина выдыхает, вдыхает и прикасается лезвием к правому точильному камню.

Звонит телефон.

Мужчина выдыхает. Кладет клинок на стол, лезвием между керамических стержней.

– Да?

Голос, звучащий из нескольких скрытых колонок, хорошо ему знаком, хотя мужчина почти десятилетие не встречался с обладателем голоса в обычном физическом пространстве. Мужчина знает: слова, что он слышит, исходят из миниатюрного сверхдорогого, надежного в эксплуатации объекта недвижимости, повисшего где-то среди спутников планеты. Это прямая передача, ничего общего с аморфным облаком ординарной человеческой коммуникации.

– Я видел, что вы делали на мосту прошлой ночью, – говорит голос.

Мужчина молчит в пустоту. На нем изысканная фланелевая рубашка из тонкого хлопка, воротник застегнут, галстук отсутствует, манжеты с простыми плоскими круглыми запонками из платины. Мужчина кладет руки на колени и ждет.

– Они считают, что вы сумасшедший, – говорит голос.

– Кто из ваших наемников говорит вам подобные вещи?

– Дети, – говорит голос, – жестокие и способные. Я нашел самых лучших.

– Почему вас это волнует?

– Я хочу знать.

– Вы хотите знать, – говорит мужчина, поправляя складку на левой брючине, – и почему же?

– Потому что вы мне интересны.

– Вы боитесь меня? – спрашивает мужчина.

– Нет, – отвечает