Голоса выжженных земель - Андрей Гребенщиков

Зулук незаметно сжимает мне предплечье, что в переводе с шизофренического означает примерно следующее: «Проглоти “мудака” молча, веди себя тихо!»

Отвечаю аккуратным стелс-пинком: «Не учи ученого, сам глотай своего “Страшилу”».

– Веселые вы мальчишки, грех таких в дом не пустить, – угомонившаяся наконец толстуха совершает первый со времени нашей встречи адекватный поступок. Если еще накормит (желательно не дерьмом) и напоит (то же самое пожелание), то прощу ей «мудака».

– А ты, дылда, не будь букой, – пропускаю тычок клюкой (черт, я ее вообще не видел!) в солнечное сплетение и сгибаюсь от боли пополам. Мразь многолетняяяяяя!

Мерзкая тварь, не дожидаясь, пока я приду в себя, легкомысленно разворачивается спиной и прогулочным шагом движется к забегаловке:

– Мальчишки, за мной.

Ладонь маркиза вновь на моем предплечье, громкий шепот в самое ухо:

– Солдатик, не дури! Не зли бабушку, помни о задании Вита: посетить все встречные узлы силы. Так что терпи!

Бить женщин нехорошо, а бить их со спины – вообще ужас-ужас. Но увесистым булыжником в затылок я бы засветил кое-кому с удовольствием. Грымза болотная!

Зулук не отстает от меня ни на шаг, бдит за моим моральным обликом… Грымзин прихвостень.

Забегаловка с памятных давних пор ничуть не изменилась. Огромные окна-витрины на всю стену – от земли до крыши, ядовито-веселенькая раскраска фасада… Даже двадцать лет и ужасно подурневший климат не нанесли совершенно не приспособленному для постъядера зданию заметного урона. Странно, конечно, но ведь мы, черт возьми, в аномалии, должно же хоть что-то быть ненормальным. Помимо хозяйки, конечно, у этой чердак конкретно съехал…

– Милости прошу, – старуха настежь распахивает хлипкую дверь и жестом приглашает внутрь. – Чувствуйте себя, как… Просто чувствуйте себя.

Противный смешок из глубины темного помещения. Еще одна сумасшедшая карга? Судя по скрипучему голосу – еще более сумасшедшая и уж точно не менее карга. Прекрасное общество, милый приют.

– Кло, кого ты к нам привела? – а вот этот вопрос уже задан кем-то молодым (вернее, молодой), но таким же невидимым в полутьме забегаловки.

– Атя, подними свою юную жопу да сама погляди, – ворчит ведущая нас старуха, хотя при этом не выглядит ни злой, ни раздраженной.

– Мужчинки, – в круге света появляется древнее, испещренное бесчисленным количеством мелких морщинок лицо. В первое мгновение оно кажется мне неживым, восковая маска, возникшая из пустоты. Пугающее впечатление, если честно. К счастью, вслед за лицом появляется (материализуется?) и его хозяйка – безумно старое существо, чей возраст я не в силах оценить, она старше всех, кого мне приходилось когда-либо видеть. Сильно старше… Свеча в руках Кло то вспыхивает, то внезапно меркнет без особых причин, тени извиваются в диковатом, одним им подвластном танце. Я не мигая смотрю на очень старую женщину, ее глаза, затянутые бельмами, безошибочно находят меня и вонзаются, проникая внутрь черепной коробки, в мое сознание… Пытаюсь отвести взгляд, но не могу. Ей невозможно сопротивляться.

– Лахе, прекрати смущать наших гостей, – толстуха (я больше не считаю ее старой) неожиданно вступается за нас. Ставит свечку на пыльный стол у окна – древняя Лахе растворяется в немедленно вернувшейся темноте – ярко-алый тревожный огонек успокаивается и мигает ровным синим светом. – Садитесь, мальчики.

Нащупываю рукой деревянную скамью – в завораживающем сиянии свечи окружающее пространство плывет, вещи теряют очертания. Зыбкий намек на реальность посреди беспросветного ничего… Плавно опускаюсь на скамью, каждый миг ожидая, что она вот-вот растает и я провалюсь в местный аналог тартараров.

Рядом со мной садится Зулук, но я почти не вижу его, узнаю скорее по громкому сопению, он всегда тяжело дышит, когда напуган. Откуда взялось это «всегда», ведь мы знакомы всего сутки? Неважно. Привыкаю к дурачку, куда деваться…

С другой стороны стола занимает место юная Атя, ее лицо на миг застывает напротив моего, она очень близко, ощущаю своей кожей невесомое дыхание. Какая приятная прохлада… Только почему меня бьет озноб?

Лахе кряхтит и вполголоса ругает «проклятые суставы», усаживаясь по соседству с Атей. Ругается и Кло:

– Девки, вы-то чего расселись? Я одна должна гостям прислуживать? Никто помочь не хочет?

– Цыц, молодуха! Не переломишься, – скрипит Лахе. – Накрой мужчинкам, а мы пока развлечем их беседой. Не возражаете, кавалеры?

Кавалеры не возражают. Разговорчивый Зулук, как в забегаловку зашли, будто в рот воды набрал, только глазами во все стороны стреляет (в темноте, что ли, видит?) да мычит невпопад. Не спорит с отведенной ролью и хамоватая Кло, на удивление смиренно принимая слова старухи. Понятно, кто тут за главного.

– Устали с дороги? – у Ати красивый, даже величественный голос. Правда, слишком сильный для столь юной особы. Кстати, сколько ей? Как и в случае с Лахе, определить не могу. Может быть и меньше восемнадцати, а может и больше тридцати – юность бывает очень обманчива, да и что я мог рассмотреть за секунду…

– У вас странные имена, – невпопад, такое уж у него обыкновение, заявляет очнувшийся маркиз.

– Не нравится Атя, зови меня Скульд, – ответ девушки, мягко говоря, удивляет. Как и ее смех… Ну и ладно, что смеется невпопад, прощается же это Зулуку, зато как мелодично и даже чарующе… Стоп, что это со мной? Перевозбудился после долгого отшельничества? Гормональный приход – штука чреватая.

– Скульд, Скульд, – шепчет себе под нос назойливый шизоид. – Что-то знакомое, мне кажется, я слышал…

– Я пошутила, уважаемый Люк, Скульд очень скучное имя, оно совершенно мне не идет. Пусть уж остается странная и легкомысленная Атя, хорошо?

«Уважаемый Люк»? Не помню, чтобы мы себя называли – ни я, ни мой попутчик переменной болтливости… Пора заканчивать с гормональными радостями и подключать к делу мозг.

– Куда путь держите, добры молодцы? – Лахе спрашивает или допрашивает?

Хочу ответить что-нибудь максимально невнятное, пока Зулук не ляпнул лишнего, но моих пальцев осторожно касаются пальчики Ати, и я начисто забываю о шизе.

– Пусть они болтают о будущем, – девушка косится на старуху и что-то мямлящего маркиза. – Там ничего интересного, все умрут и превратятся в тлен. Зато прошлое всегда скрыто, по крайней мере, от меня… Прошлое – это настоящая жизнь, там надежды, стремления, страхи, в нем нет никакой обреченности, только движение вперед!

Атя улыбается, а я никак не могу сфокусироваться на ее лице, вспыхивающая и тут же угасающая, свеча все время меняет ее облик. Я даже не пойму, прекрасна она или уродлива, настолько быстро огонь и тени создают новые образы. Морок, иллюзия или паранойя? Игра света и тени?

– Расскажи про Свердловск и про место, откуда идете, – это точно не допрос, всего лишь просьба… Но сопротивляться нежному голосу я не в силах.

– Мало что знаю про Свердловск, последние пять лет я не искал общества других людей, жил в отшельничестве, подальше от густонаселенных мест. Идем же мы с Пояса Щорса, по словам Мастера Вита, вы должны знать о нем.

– О Поясе или о мастере? – уголки ее рта изгибаются в чуть смущенной улыбке. Ате неудобно за свою непонятливость.

– Да обоих! Вит говорил, что поддерживал связь со всеми аномалиями.

Девушка вздыхает, и опять чуть виновато:

– Лахе все помнит о прошлых днях, возможно, что-то и знает о Поясе и его Мастере… Я же вертихвостка, в моей маленькой головке из ушедшего не задерживается практически ничего. Не представляешь, как это обидно…

– Плохая память? Не слишком ли рано для склероза?

– Ты хотел спросить не о склерозе, – пальцы ее сжимаются, обхватывая мою ладонь, и мне нравится это прикосновение. – Ты хотел узнать, не забуду ли я тебя, когда наступит завтра?

Атя, наверное, права…

– Так забудешь?

– Завтра никогда не наступает, только ты подберешься к нему, оно превращается в сегодня. А пока оплакиваешь свою неудачу в охоте за грядущим днем – все умирает и застывает навечно во вчера… Это немного грустно, хоть и очень-очень красиво! Ты когда-нибудь видел, как снежинки вмерзают в стекла? Снежинки уже нет, она стала частью изморози, зато прекрасный узор навсегда сохранил ее образ…

– Ты говорила, что прошлое – это и есть настоящая жизнь…

– Я говорила это в прошлом и потому уже совершенно ничего не помню! Но тебя буду помнить до тех пор, пока у тебя остается будущее…

Кажется, я окончательно сбит с толку, Атя слишком часто меняет свое мнение. Как и облик…

– Кло мастерит кукол. Твою куклу я подвешу завтра у окна – извини, длинную нить не обещаю – и буду смотреть на тебя, пока эта ниточка не оборвется.