Творения и Гимны - Симеон Новый Богослов

Но Ты, милостивый и благоутробный Боже, от всех этих заблудших прельстителей которые, по пророку, напаяют подруга своего развращением мутным (Авв. 2:15), избавил меня силою веры и надежды, данных Тобою мне. Ими укрепил Ты меня перетерпеть все это и другое многое. Итак в то время, как я переносил все это и не пропускал ни одного дня, чтоб не мыться и не измываться водою, как научил меня Апостол Твой и ученик, в один день, когда я бежал на источник воды, встретил меня на пути Ты, опять тотже, что и прежде извлек меня из нечистоты. Тут в первый раз блеснул Ты в слабыя очи мои пречистым сиянием божественнаго лица своего, — и я тотчас потерял и тот малый свет, который, как мне думалось, имел я, не могши узнать Тебя. И как было возможно увидеть мне Тебя и узнать, кто Ты был, когда я и самаго сияния лица Твоего не мог видеть и разуметь? — С тех пор благоволил Ты, снисходительнейший, чаще приходить ко мне, в то время, когда я стоял у источника, брал голову мою и погружал ее в воду, и давал мне видеть чаще свет лица Твоего, — и тотчас отлетал, делаясь невидимым, и не давая мне понять, кто был Ты, делавший сие, откуда приходил и куда уходил, — как даже и доселе не даешь мне понять сие.

Прихода таким образом ко мне и отходя довольно долгое время, Ты, мало–по–малу все яснее и яснее являлся мне, все больше и больше омывал меня водами своими, и даровал мне видеть свет все более и более чисто, более и более обильно. Делая это для меня многое время, Ты, наконец сподобил меня увидеть и некое страшное таинство. Однажды, когда Ты, пришедши, орошал и омывал меня, как мне казалось, водами и многократно погружал меня в них, я видел молнии, меня облистававшия, и лучи от лица Твоего, смешивавшиеся с водами, и видя, как омываем был водами световиднейшими и блестящими, пришел в изступление. Как же это было и от чего, и кто был податель сего, не знал, — только, омываем будучи, радовался, возрастая в вере, окрыляясь надеждою и воспаряя созерцанием даже до небес. Обманщиков же тех, которые говорили мне ложныя и обольстительныя слова, я возненавидел сильно, и хотя жалел о них, по причине заблуждения их, но не хотел входить с ними в беседу и бегал встречи с ними, почитая и одно воззрение на них вредным. А пред содейственником и помощником моим святым, разумею, Твоим учеником и Апостолом, я благоговеинствовал и почитал его, как Тебя самого, Создателя моего, любил его от души, припадал к ногам его день и ночь и просил его помочь мне восколько может, уверен будучи, что он все может у Тебя, что захочет.

Проведши так благодатию Твоею довольное время, я опять увидел другое страшное таинство. Я видел, что Ты взяв меня, возшел на небеса, вознесши и меня с Собою, — не знаю впрочем, в теле ли Ты возвел меня туда, или кроме тела, Ты один то знаешь, сделавший сие. После того, как я пробыл там с Тобою довольный час, удивляясь величию славы (чья же была та слава, и что она такое, не знаю), я пришел в изступление от безмерной высоты ея и вострепетал весь. Но Ты опять оставил меня одного на земле, на которой я стоял прежде. Пришед в себя, я нашел себя плачущим и дивящимся скорбному обнищанию своему. Потом, немного спустя после того, как я стал долу, Ты благоволил показать мне горе, на небесах, отверзшихся, лице Свое, как солнце, без образа и вида. Впрочем, и тогда Ты не дал мне познать, кто Ты был. Ибо как можно было мне познать Тебя, когда Ты не сказал мне ничего, но тотчас скрылся? Я искал Тебя, котораго не знал, сильно желая увидеть образ Твой и познать точнейше, кто Ты. Почему от сильнаго желания Тебя и от пламенной любви к Тебе всегда плакал, не зная, кто Ты, приведший меня из небытия в бытие, извлекший меня из пропасти греховной и соделавшийся для меня всем тем, о чем я сказал прежде.

Так, часто являлся Ты опять мне и опять, ничего не сказавши, скрывался и не показывался уже более. Я же видя в водах, как видал прежде, молнии и блистания лица Твоего, которыя меня окружали, которых однакож я не мог ухватить, часто воспоминал, как видел Тебя однажды горе, и, думая по своему невежеству, что тот был другой, все искал, и искал со слезами увидеть Тебя. Когда наконец, подавленный печалию и скорбию, я забыл всецело и себя самого, и мир весь, и все, что в мире, не держа на уме совершенно ничего из всего видимаго; тогда опять явился Ты, невидимый, неосязаемый, неуловимый. Я чувствовал тогда, что Ты очищал ум мой, открывал пространнее очи души моей и давал мне видеть славу Твою обильнее, и что сам Ты увеличиваешься паче и паче и блистанием паче и паче расширяешься, и мне казалось, что с удалением тмы, Ты приближаешься ближе и ближе, — как это часто испытываем мы и в чувственных вещах. Ибо когда сияет луна и облака бегут гонимые ветром, тогда кажется, что и луна бежит скорее, хотя на деле она нисколько не скорее бежит обыкновеннаго своего течения.

Таким образом, о Владыка, мне казалось, что Ты, — недвижимый грядешь, неизменяемый увеличиваешься, не имеющий образа приемлешь образ. Ибо как бывает со слепым, что он мало–по–малу привыкает видеть и ясно обнимать весь образ человека, или все очертание человеческаго тела, и мало–по–малу живописует его в себе, как он есть, — как, говорю, у слепаго не изменяется и не переделывается в глазах образ человека, но глаза слепаго, более и более очищаясь, видят, наконец, образ человека, как он есть, когда начертывается все подобие образа человека в сих глазах, и чрез них проходит в ум и рисуется в памяти человека, как на доске: так и Ты, когда очистил совершенно ум мой, явился мне ясно во свете Духа Святаго, и как ум мой видел Тебя яснее и чище, то мне и казалось, что Ты будто выходишь откуда–то, являешься светлейшим и даешь мне видеть черты беззрачнаго зрака Твоего. Тогда Ты сделал, что я вышел из мира сего, мне кажется, скажу так и из тела моего, потому что ты не дал мне уразуметь сие до точности. Но Ты сиял чрезмерно и, как мне казалось, явился весь во мне всем, видевшем добре. Когда я спросил Тебя, говоря: о, Владыко, кто Ты? тогда Ты в первый раз сподобил меня, блуднаго, услышать и сладчайший глас Твой, и столь сладко и кротко беседовал со мною, что я пришел в изступление, изумлялся и трепетал, помышляя в себе и говоря: как это славно и как блистательно? Как и за что удостоился я таких благ? Ты сказал мне: Я — Бог, соделавшийся человеком, по любви к тебе. Так как ты взыскал Меня от всей души, то се отныне будешь ты братом Моим, и другом, и сонаследником. Слыша это, я весь вострепетал, иссякла вся сила моя и едва не вышла душа моя. Опомнившись немного, я отвечал: и кто есмь я, Господи, и какое добро сделал я окаянный и бедный, что Ты удостоиваешь меня толиких благ и делаешь меня соучастником и сонаследником славы Твоея, — держа при сем на уме что эта слава и радость выше всякаго ума? — Ты же, Владыко мой Христе, опять сказал мне: Я говорю с тобою, как друг с другом, чрез Духа Святаго, который вместе со Мною говорит тебе. Это даровал Я тебе за одно твое произволение и веру, — и дам еще больше сего. Ибо ты, созданный Мною нагим, кроме произволения своего, что другое имеешь ты, или имел когда либо собственно твоего, чтоб Я принял то от тебя и вместо того даровал тебе это? Впрочем, если не отрешишься ты совершенно от тела, то не увидишь совершеннаго и не можешь получить его все здесь. Когда я сказал на это: Господи! И что другое блистательнее или выше сего? Для меня довольно в такой славе быть и по смерти. Тогда Ты опять ответил мне: чрезмерно мала душа твоя, человече, когда ты довольствуешься только таким благом. Ибо оно, в сравнении с будущим, похоже на то, как еслиб кто нарисовал небо на бумаге, и держал ее в руках: сколько разнится нарисованное небо от истиннаго, столько, или несравненно более, разнится будущая слава от той, какую видишь ты теперь. Сие сказал Ты и умолк, — и мало–по–малу скрылся от очей моих Ты, сладчайший и добрый Владыка мой. И не знаю, я ли отдалился от Тебя или Ты отошел от меня. Впрочем мне думалось, будто я пришел откуда–то и вошел в мое жилище, а тут и совсем пришел я в себя.

После сего, воспоминая красоту славы Твоея и Твои слова, Владыко, я плакал, — и когда шел, и когда сидел, и когда ел, и когда пил, и когда молился, — и имел неизреченную радость, что познал Тебя, Творца всяческих. Да и как мог я не радоваться? — Впрочем потом пришла и печаль, — печаль о том, что давно не видел Тебя. Но когда, сильно желая Тебя опять видеть, пошел я однажды приложиться к святой иконе Пречистыя Матере Твоея и припал к ней, умоляя ее, Ты, прежде чем я встал, явился внутрь беднаго сердца моего, сделав его все светом. Тогда я познал, что воистину имею Тебя в себе. С того времени я стал любить Тебя, не от одной памяти, то–есть, не от того только, что вспоминал Тебя и славу Твою, но от того, что уверовал воистину, что имею внутри себя Тебя, ипостасную Любовь: ибо истинная любовь — Ты Бог. Когда таким образом насадилась надежда в вере, воспоилась покаянием и слезами, просветилась собственным Твоим светом, вкоренилась и возросла добре, — тогда пришел Ты, добрый художник и делатель, ножем искушений, то–есть, смирением, отрезал излишние отростки помыслов, поднявшихся — было высоко вверх, и привил к единой надежде, как к какому корешку древесному, святую любовь Твою. И я видя, как сия любовь растет день ото дня и беседует со мною всегда, или лучше сказать видя, как Ты чрез нее учишь меня, осияваешь и просвещаешь, радуюсь и веселюсь, как превзошедший уже всякую веру и надежду, как и Павел говорит: еже бо видит кто, что и уповает (Рим. 8:24).