Терновая цепь - Клэр Кассандра

– Потому что Консул – мать владельца собаки, – заметил Томас, безуспешно пытаясь помешать Оскару, который хотел облизать его лицо.

– Жуткий фаворитизм, – проворчал Алистер.

Год назад Томас, возможно, решил бы, что Алистер вполне серьезен; сейчас он понимал, что тот нарочно болтает всякие глупости. Никто из окружающих не подозревал об этом, однако у юноши имелось своеобразное чувство юмора. Год назад Томас не мог бы представить себе Алистера на коленях в траве с собакой. Не мог представить его улыбающимся, тем более ему, Томасу. И даже в самых безумных мечтах он не мог вообразить, на что похож поцелуй Алистера.

А сейчас им вместе предстояло помогать Соне с маленьким Закари переезжать в Сайренворт, после чего Томас должен был переселиться в дом на Корнуолл-гарденс. Юноша до сих пор помнил тот момент, когда Алистер спросил его, не хочет ли он, Томас, жить вместе. Алистер так сильно боялся отказа, что Томасу пришлось прижать его к стене и целовать до тех пор, пока они не начали задыхаться; только после этого Алистер наконец поверил, что он согласен.

Томас думал, что будет нервничать по поводу переезда, но ничего подобного: он чувствовал лишь радостное возбуждение при мысли о том, что у них с Алистером будет общий дом. Юноша не обращал внимания на поддразнивания Корделии и шуточки насчет того, что Алистер иногда храпит и разбрасывает повсюду грязные носки. Однако он довольно сильно волновался перед тем, как рассказать родителям правду о себе и своих чувствах к Алистеру. Он выбрал для этого обычный февральский вечер, когда семья собралась в гостиной. Софи вязала что-то для Шарлотты, Гидеон просматривал документы, присланные Конклавом, а Евгения читала «Историю Сумеречных охотников Лондона» Эсме Хардкасл и хохотала, как сумасшедшая. Наконец, Томас решился: он поднялся, подошел к камину и громко откашлялся.

Все обернулись. Спицы в руках Софи застыли.

– Я влюблен в Алистера Карстерса, – произнес Томас медленно, отчетливо, чтобы все хорошо его расслышали, – и собираюсь жить с ним вместе.

На несколько мгновений в гостиной воцарилась тишина.

– А я думал, ты терпеть не можешь Алистера, – пробормотал озадаченный Гидеон. – По крайней мере, мне казалось, что он тебе не нравится.

Евгения швырнула книгу на пол, вскочила и окинула суровым взглядом отца, мать и заодно кошку, дремавшую в кресле. На ее лице было написано праведное негодование.

– Если кто-нибудь из присутствующих здесь хоть единым словом осудит Томаса за то, кем он является и кого он любит, – объявила она, – мы немедленно покинем этот дом. Я поселюсь вместе с ним. Можете считать, что у вас больше нет дочери.

Томас в тревоге размышлял, как в этом случае объяснить Алистеру появление Евгении с чемоданом у него на пороге, когда Софи со стуком положила на стол очки.

– Евгения, – сказала она, – не говори глупостей. Мы не имеем намерения осудить Томаса.

Юноша с облегчением вздохнул и заметил, что Евгения несколько разочарована.

– Правда?

– Правда, – твердо произнес Гидеон.

Софи смотрела на сына с обожанием.

– Томас, дорогой мой, мы любим тебя и хотим, чтобы ты был счастлив. Если вы счастливы, так тому и быть. Хотя было бы неплохо, если бы ты все-таки представил Алистера нам, – лукаво заметила она. – Может быть, пригласить молодого человека на обед?

Евгения расстроилась, что ей не удалось устроить грандиозную сцену, но Томас был на седьмом небе от счастья. Он всегда знал, что родители любят его несмотря ни на что. С его плеч свалилось бремя, которое он носил так долго, не подозревая о его существовании.

Алистер принял приглашение на обед и сразу же расположил к себе членов семьи Томаса. За этим вечером последовало множество других: восхитительные обеды у Карстерсов, где Томас отведал блюда персидской кухни, даже обед у Бриджстоков, где собрались все три семьи. Расставшись с Морисом, Флора начала чаще принимать гостей, и Томас был рад видеть Анну счастливой, видеть любящие взгляды, которыми они обменивались с Ари. Они свободно разговаривали, смеялись, улыбались друг другу. Томас уже успел забыть, что Анна может быть такой. Им с Алистером было поручено присматривать за попугаем Уинстоном, поскольку Ари, Флора и Анна собирались посетить Индию, объехать города, где Ари жила в детстве, навестить родных ее бабушки, теток и дядей.

Алистер уже научил попугая нескольким непристойным персидским выражениям и планировал продолжать обучение в таком же ключе. Томас даже не пытался возражать; ему нравилось думать, что он стал мудрее и понимает, из-за чего стоит ссориться, а на что можно закрыть глаза.

Оскар, перевернувшись на спину, высунул розовый язык. Алистер рассеянно чесал ему брюхо.

– Как ты считаешь, может быть, купить Закари щенка? Вдруг ему понравится собака?

– Я считаю, что мы должны купить ему собаку лет через шесть, – ответил Томас, – когда он по крайней мере научится выговаривать слово «собака», а может, даже кормить животное и гулять с ним. В противном случае это будет не его собака, а твоей матушки, а у нее уже есть младенец, который и без того доставляет ей уйму хлопот.

Алистер задумчиво посмотрел на Томаса, и у того екнуло сердце, как и всякий раз, когда Алистер смотрел ему прямо в лицо.

– Скорее всего, Закари достанется роль продолжателя рода Карстерсов, – произнес он. – Если ничего не изменится.

Томас знал, что Анна и Ари намерены усыновить ребенка – среди нефилимов всегда было немало детей, нуждавшихся в приемных родителях, – но он никогда не думал, что у них с Алистером тоже могут быть дети, разве что когда-нибудь в отдаленном будущем. Сейчас ему вполне хватало Закари.

– А тебя это расстраивает? – спросил он.

– Меня? Расстраивает? – улыбнулся Алистер. Белые зубы сверкнули на загорелом лице. – Мой Томас, – сказал он, поглаживая щеку юноши изящными длинными пальцами, – я абсолютно счастлив и доволен своей жизнью, и больше мне ничего не нужно.

– Джеймс, – величественно произнесла Анна, – ты ведешь себя совершенно неподобающе. Приличия строго запрещают страстно целовать жену в общественных местах. Прекрати, пожалуйста, и помоги мне установить воротца для крокета.

Джеймс лениво повернул голову. Волосы Корделии рассыпались, как она и предполагала, и он наматывал на палец длинную прядь цвета красного дерева.

– Понятия не имею, как играют в крокет, – сказал он.

– А я знаю о крокете только то, что написано в «Алисе в Стране Чудес», – заметила Корделия.

– А, – улыбнулся Джеймс, – фламинго и… ежи?

Анна подбоченилась.

– У нас есть шары для крокета, молотки и воротца. А вот дальше придется импровизировать. Извини, Корделия, но…

Корделия знала: если Анна что-то вобьет себе в голову, противоречить ей бесполезно. Она игриво помахала Джеймсу, которого поволокли к площадке для игры в крокет. Ари пыталась поймать убежавший мяч, а Грейс с озадаченным выражением лица вертела в руках колышки.

Взгляд Корделии остановился на золотой шевелюре юноши, стоявшего на берегу Серпентайна. Мэтью, сложив руки за спиной, рассматривал воду, блестевшую в свете июньского солнца. Девушка не видела его лица, но ей не составило труда угадать, что с ним происходит. Она знала, что Мэтью думает о Кристофере.

Эта мысль причинила боль. Корделия поднялась на ноги, пересекла газон и приблизилась к юноше. Среди зарослей тростника сновали утки, на воде покачивались яркие игрушечные кораблики. Она чувствовала, что Мэтью догадался о ее присутствии, хотя и не обернулся и не произнес ни слова. Она подумала, что, может быть, вид этого вытянутого в длину озера напоминает ему о Кристофере, как напоминал Джеймсу. Мужу часто снился сон, где умерший стоял на другом берегу широкой серебристой реки и терпеливо ждал, когда друзья придут к нему.

– Знаешь, нам будет тебя не хватать, – заговорила Корделия. – Мы все будем очень скучать по тебе.

Мэтью наклонился, взял небольшой плоский камешек и принялся вертеть его в пальцах.