История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I - Иван Егорович Забелин

лет сохранялась в имени ворот, возле которых находился его двор. Ворота еще в 1498 г. прозывались Тимофеевскими, хотя в 1490 г. они именуются уже Константино-Елен-скими, от стоявшей неподалеку церкви во имя Константина и Елены, впервые упоминаемой летописцами по случаю пожара в 1470 г.

В 1475 г. октября 2, в 4 часу дня, загорелось внутри города «близ врат Тимофеевских». Князь великий сам со многими людьми прибыл на пожар и вскоре угасил его. Оттуда вел. князь пошел во дворец к столу на обед, но в тот же час загорелось и у Никольских ворот, а пожар так распространился, что выгорел мало что не весь город, едва уняли в 3 часу ночи, сам вел. князь со многими людьми. Одних церквей каменных обгорело 11, да 10 застенных каменных, да 12 деревянных.

А Подолом погорело по двор боярина Федора Давыдовича. Этот двор находился близ Тайницких ворот, который вообще указывает, что в XIV и XV столетиях на Кремлевском Подоле, кроме простых обывательских, существовали и дворы боярские. Такой двор находился и вблизи наугольной башни Кремля, принадлежавшей боярину Никите Беклемишеву, именем которого стала прозываться и упомянутая башня Беклемишевская. Двор потом перешел к его сыну Ивану Никитичу, прозванием Берсеню.

Сколько можно судить до сведениям, какие дают об этом дворе летописные и другие указания, Берсенев двор отличался своим крепким устройством, а потому служил как бы крепостью, для заключения в нем опасных людей или таких, которых надо было держать под стражею.

В 1472 г. сюда был посажен вместо смертной казни Венецианский посол Иван Тревизан за то, что обманул Государя, хотел проехать в Орду к Хану Ахмату под видом простого купца.

Боярин Никита известен своим посольством к Крымскому Хану в 1474 г. Сыну его Ивану также поручались посольские дела. В 1490 г. он встречал в теперешней дачной местности Химках (тогда называемой на Хынске) Цесарского посла, а в 1492 г. отправился посланником к Польскому Королю в звании Боярского сына, которое в то время означало не рядового помещика, а прямого сына боярина. В 1502 г, он ездил посланником в Крым к государеву другу, к хану Менгли Гирею. Все это обнаруживает, что Иван Берсень, конечно за свои способности, пользовался значительным вниманием со стороны государя Ивана III. Очень умным человеком он оказался и при сыне государя, при первом царе Василие Ивановиче, с которым однако он очень не поладил и подвергся большой опале. Имея несчастье быть умным человеком, он относился с рассуждением очень критически к наступившей при Василие Ивановиче крутой перемене во внутренней политике нового государя, когда вместо Единодержавия и Самодержавия, столько полезного для государства, появилось на поприще Управления Государством безграничное и свирепое Самовластие, развившееся до сумасшествия при Иване Грозном.

Берсень виноватым оказался за то, что говорил Государю встречно, т. е. с противоречием, по какому-то поводу о Смоленске.

Новый Государь не любил таких возражений и крикнул на него: «Поди, смерд, прочь, ненадобен ты мне». Тут и последовала на него опала.

Беседуя нередко с приезжим ученейшим человеком того времени, с Максимом Греком, Берсень так описывал происходившую на Руси перемену в отношениях и делах:

«Государь (Васил. Ив.) упрям и встречи против себя не любит; а кто молвит против государя и он на того опалится. А отец его Вел. Князь против себя встречу любил и тех жаловал, которые против него говаривали… Добр был Князь Великий Иван и до людей ласков, и пошлет людей на которое дело, ино и Бог с ними; а нынешний Государь не потому ходит, людей мало жалует. А как пришла сюда мать Вел. Князя, Софья с вашими Греками, ино Земля наша замешалась; а дотоле Земля наша Русская жила в тишине и в миру; теперь пришли нестроения великая, как и у вас в Царегороде. Ведаешь ты сам, а и мы слыхали у разумных людей, которая Земля переставливает обычаи свои, и та Земля не долго стоит; а здесь у нас старые обычаи Князь Великий переменил… Ныне Государь наш, запершися, сам-третей у постели всякие дела делает… Таково несоветие и высокоумие…» Правда, что Берсень отстаивал ветхозаветную старину, но старину с известной стороны: очень добрую, которая, быть может, не допустила бы развиться такому государственному безобразию, каким явился свирепый самовластитель и губитель Иван Грозный.

Новое поведение государя, не ограниченное правом боярской Думы и Совета, являлось, по убеждению бояр, зловредной новостью, которая в боярской же среде естественным, вполне логическим путем привела к общей Смуте и чуть не к погибели Государства.

Как бы ни было, но за такие рассуждения и обсужденья Берсень попал в опалу. В 1523 г. у него был отнят его двор, на котором тогда была помещена княгиня Шемячичева, жена последнего удельного Северского князя, внука знаменитого Дмитрия Шемяки, коварно призванного в Москву и посаженного в оковах в тюрьму.

Затем зимой в 1525 г. умный человек был казнен, отсекли ему голову на Москве-реке, вероятно у Живого (Москворецкого) моста, где обыкновенно совершались такие казни.

И по смерти Берсеня двор его сохранял за собою значение крепостной тюрьмы. В 1537 г. на этот же двор посадили под стражу княгиню несчастного князя, родного государева дяди, Андрея Ивановича и с его малолетним сыном Владимиром, при чем бояре Андрея были пытаны и помещены в самой башне, «в наугольной Беклемишевской стрельнице». Сам князь Андрей был посажен в дворцовой палате у церкви Рождества Ивана Предтечи у Боровицких ворот, где и скончался страдальческою смертью, как неизбежная жертва воцарявшейся государственной идеи. Как известно, и сын Андрея, Владимир, тоже, как и его отец, явился помехою для целей Грозного Царя.

Можно полагать, что двор Беклемишева находился неподалеку от двора Тимофея Вас., который жил вблизи своих Тимофеевских ворот, а Беклемишев в углу Кремля, вблизи наугольной башни, оба по восточной линии Кремлевской стены. Возле Беклемишева, по южной линии этой стены, находился двор Угрешского монастыря, Угрешский двор, с церковью во имя св. Петра митрополита.

Быть может, этот двор занял то самое место, на котором был садец Подольный Алексея митрополита, который он отказал по духовному завещанию св. Михаилу в Чудов монастырь. Впоследствии монастыри могли поменяться своими владениями, и на месте сада устроилось монастырское Угрешское подворье.

В 1479 г. сент. 9 от этого подворья начался обычный для Кремля опустошительный пожар. В 6-й час ночи, по нашему счету в 12-м часу ночи, когда все спали и никто не чаял пожара, загорелись поварни этого подворья, находившиеся за Кремлевскою стеною на берегу Москвы-реки; от них загорелась городовая настенная кровля, а затем и хоромы внутри города. Из Заречья уже начали кричать, что город горит, а в