Звезда Любви - Юлия Леонова

Два чувства боролись в нем ныне: развернуться и уйти, оставив того наедине со своим горем, или подойти. Вспоминая как самому было тяжело, как искал и не находил ни в чем опоры, только жалость, которую ненавидел пуще своей слабости, выбрал второе.

Опустив руку на плечо Левашова, заговорил тихо, чувствуя, как тот замер под его рукой:

— Слезы ни есть признак слабости, не нужно стыдиться их. Я и сам прошел через боль потери. Надо верить, Господь милостив, — повторил он ему слова, что совсем недавно говорил жене.

— Верить?! — поднялся Левашов. — Нет во мне веры, Павел Николаевич. Нет. Знаю, грех говорить так, но нет ее во мне нынче.

— Что Вам Менхель сказал? Стоит ли нам опасаться за жизнь супруги Вашей?

Взяв себя в руки, Левашов заговорил, избегая смотреть в глаза Шеховкому:

— Жизни Дарьи Степановны ничего не угрожает нынче. Хвала Господу, нет ни переломов, ни других увечий, только ушиблась сильно.

— Я не держу на Вас зла, Сергей Александрович, — заговорил Шеховской после некоторого молчания. — Я не ревную более, ибо проявлять ревность, значит оскорбить жену мою недоверием. Она сказала мне, что Вы для нее не более, чем друг, и я верю ей. Хорошо бы и Вам о том не забывать. Идемте, я провожу Вас в комнату, что Вам отвели, она рядом с той, где разместили Вашу супругу.

Не раздеваясь, Сергей бросился на постель, уткнувшись лицом в подушку. Семен не посмел тревожить барина, а только неуклюже потоптавшись в дверях, вздохнув прошел в пустующую гардеробную, где и устроился на небольшой кушетке. В дверь тихо постучали.

— Entrez! — резко бросил Сергей, поднимаясь с постели.

— Ее сиятельство Юлия Львовна велели Вам ужин отнести, — поклонился лакей, с трудом удержав в руках полный поднос.

— Я не голоден, — бросил Серж, желая остаться один.

Но лакей, будто не слышал его, расторопно сервировал столик.

— А это Вам Павел Николаевич велел передать, — поставив на стол графин с бренди, слуга поспешно ретировался.

Первая рюмка обожгла небо и горло. Вдохнув поглубже, Серж налил вторую. Выпил залпом и приняв решение, спешно вышел из спальни.

Остановившись у дверей комнаты, за которыми была Даша, он прислонился лбом к прохладной деревянной поверхности. Глубоко вздохнул и вошел. Испуганно охнула, девушка, приставленная ходить за хворой барыней, но он лишь отослал ее прочь взмахом руки. Сам же присел в кресло у изголовья, глядя на спящую глубоким сном, после принятой настойки лаундаума Дарью. Взяв в ладони тонкую кисть, поднес ее к губам, согревая своим дыханием прохладную кожу.

— Что бы ты ни говорила, как бы не пыталась прогнать меня — я не уйду, — прошептал, поглаживая тонкое запястье. — Нас судьба свела, на все воля Божья, значит жить нужно по-божески. Коль ты мне судьбой была предначертана, нет теперь смысла роптать на нее. Я буду молить Господа о твоем скорейшем выздоровлении и о том, чтобы даровал мне чувство, о котором ты меня просила.

Он еще что-то говорил ей, ласково, нежно, просил, умолял простить его да так и уснул под утро в кресле, не выпустив ее руки из своих ладоней. Проснулся оттого, что шевельнулись тонкие пальцы, когда Даша попыталась отнять у него свою руку, глядя на него смущенно из-под ресниц.

— Как Вы себя чувствуете, ma сherie? — спросил хриплым со сна голосом.

— Лучше, — тихо отозвалась она. — Прошу Вас, пожалуйста, увезите меня домой.

— Как пожелаете, mon coeur, — прижался губами к тыльной стороне ладони. — Долли, — поглаживая тонкое запястье, глянул на нее просящим взглядом, — могу ли я надеяться на Ваше прощение.

Лицо ее тотчас окаменело:

— Не торопите меня, Сергей Александрович. Есть раны, которые заживают куда дольше, чем недуги телесные, — прошептала в ответ, отнимая у него свою ладонь. — Прошу Вас, распорядитесь об отъезде. Мне невыносимо быть здесь, под крышей этого дома.

— Не вините Юлию Львовну, — тихо проговорил Сергей. Нет ее вины перед Вами. Никогда между нами не было ничего предосудительного. Никогда не была она ко мне расположена как-то иначе, чем к другу. Я, только я повинен во всем. В том, что позволил себе мечтать, о том, чего никогда не будет.

Проводив чету Левашовых, которые решили уехать, несмотря на рекомендации доктора, остаться в Закревском, Жюли прижалась виском к плечу Павла.

— Жаль ее, — прошептала она.

— В этом есть и Ваша вина, ma сherie, — отозвался Павел. — Не нужно было поощрять его.

— Поль, для меня не существует никого кроме Вас, — заглянула она ему в лицо. — Неужели Вы сомневаетесь в том?

— Теперь уже нет, — задумчиво отозвался Павел. — Это им еще предстоит пройти через все и сберечь то, что имеют, — кивнул он в сторону отъехавшей коляски. — Но идемте в дом, погода портиться.

Ветер зашумел в кронах парковых деревьев, пронесся по небольшому садику, обрывая нежные лепестки чубушника и унося их за собой, рассыпая по скошенной траве перед домом, будто снежные хлопья. Потемнели небеса, погружая в предгрозовой сумрак усадьбу и все окрест нее. Забегала дворня, торопливо закрывая окна, что отворили с утра, дабы проветрить дом. Послышались отдаленные раскаты, смолкли щебетавшие до того птицы. Все замерло в ожидании грозного удара стихии.

— Ух хотя бы доехать успели, — вздохнула Жюли, замерев у окна, глядя на то, как первые крупные дождевые капли упали на стекло стекая по нему будто слезы.

Обняв ее за плечи, Павел увел ее от окна и усадил рядом с собой на широкий диван в кабинете.

— Все хорошо будет, ma сherie. Все хорошо, — ласково зашептал на ухо, укачивая как ребенка в своих объятьях. — Я не буду препятствовать твоей дружбе с Сергеем Александровичем, но раз, как ты говоришь, тебе жаль Долли, ты сама должна порвать с ним. Я знаю, что больно терять друзей, но то лишь во благо будет. Не привечай его более, будешь холодна с ним, и он обратит свои взоры ныне в другую сторону. Я не настаиваю, лишь прошу внять голосу разума.

— Ты прав, прав, mon сher. Как всегда, во всем прав, — отозвалась задумчиво. — Давай уедем. Нет, не в столицу, — приложила она палец к его губам, — в Ильинское, туда, где впервые увидела тебя, где впервые поняла, что жить без тебя не смогу. Не будет тебя и мне жить будет незачем.

Жюли вздрогнула, когда громовой раскат сотряс стекла в старинном особняке, и теснее прижалась к мужу, зная, что лишь рядом с ним, в его объятьях ей всегда будет тепло и покойно. Только с ним рядом сердце бьется чаще не от страха и тревоги, а от любви к нему, которой нынче так переполнена душа ее, что хочется о своей радости говорить и говорить. Но она промолчала, вдыхая тонкий привычный аромат сандала, исходивший от него, уткнувшись лбом в ямку у ключицы, чувствуя, как горяча его кожа в распахнутом вороте рубахи.