Гибель гигантов - Кен Фоллетт

— Но на вашем месте я бы отослал половину мобилизованных по домам.

— Отчего же? — озадаченно спросил Болдырев.

— Мы сможем экипировать самое большее сто тысяч. Но они должны быть обучены. Лучше иметь небольшую, но дисциплинированную армию, чем огромную толпу, которая при первой же возможности отступит или сдастся.

— Да, разумеется.

— Снабжением, которое мы вам даем, должны в первую очередь обеспечиваться те, кто находится на передовой, а не в тылу.

— Конечно. Это разумно.

У Фица сложилось удручающее впечатление, что Болдырев соглашается, даже не особенно слушая. Но нужно было продолжать.

— Очень многое из того, что мы посылаем, уходит на сторону, — я сужу об этом по тому, сколько гражданских ходит по улицам в американской форменной одежде.

— Увы, вы правы.

— Я настаиваю на том, чтобы все офицеры, не относящиеся к военной службе, были лишены военной формы и возвращались по домам. — В русской армии было огромное число любителей и дилетантов, которые лезли с советами, но в боях участия не принимали.

— Н-ну-у…

— И я предлагаю дать больше полномочий адмиралу Колчаку в качестве военного министра. — Британское Министерство иностранных дел считало Колчака наиболее многообещающим из членов Директории.

— Хорошо-хорошо.

— Вы согласны выполнить все это? — спросил Фиц, отчаянно желая достичь договоренности.

— Определенно.

— Когда?

— Все в свое время, полковник Фицгерберт, все в свое время.

Фиц пал духом. Хорошо, что Черчилль или Керзон не могли видеть, сколь невпечатляюще выглядят силы, выступающие против большевизма, подумал он с тоской. Но может, они придут в лучшую форму — с помощью Великобритании. Как бы то ни было, ему придется добиваться наилучших результатов, работая с тем материалом, который есть.

В дверь постучали, и вошел запыхавшийся адъютант Фица, капитан Мюррей, с телеграммой в руке.

— Прошу меня простить, — сказал тот, — но мне показалось, эту новость вам следует сообщить как можно скорее.

Вскоре после полудня Милдред спустилась на первый этаж и сказала Этель:

— Давай-ка выберемся на запад. — Она имела в виду Уэст-Энд, западную часть Лондона. — Все пойдут. Своих девочек я отпустила домой. — Она взяла в свое дело по изготовлению шляп двух молодых швей. — Весь Ист-Энд закрывает лавочки. Все-таки война закончилась!

Этель очень захотелось пойти. То, что она уступила Берни, не улучшило атмосферу в доме. Он приободрился, но ей стало еще горше. Может, прогулка пойдет ей на пользу.

— Мне придется взять с собой Ллойда, — сказала она.

— Ну так и возьми, а я возьму Энид и Лилиан. Они запомнят на всю жизнь день, когда мы победили в войне!

Этель приготовила Берни сэндвич с сыром, потеплее одела Ллойда, и они пошли. Казалось, флаги полощутся над каждым домом — не только «Юнион Джек», государственный флаг Великобритании, но и «дракон» Уэльса, и французский триколор, и американский звездно-полосатый. Незнакомые люди обнимали друг друга, танцевали на улицах, целовались. Шел дождь, но никто не обращал на это внимания.

Этель подумала о солдатах, которым больше не угрожает опасность — и ее собственные заботы стали отходить на второй план, уступая место радостному настроению.

Когда они миновали театры и оказались в правительственном районе, движение замедлилось. Трафальгарская площадь была запружена ликующими горожанами. Этель и Милдред добрались до Даунинг-стрит. К дому десять, резиденции премьер-министра, подойти было невозможно из-за скопления народа, надеявшегося увидеть Ллойда Джорджа, человека, выигравшего войну. Они пошли в Сент-Джеймсский парк, где повсюду в кустах обнимались парочки. Тысячи людей стояли у Букингемского дворца и пели «Пусть очаги не гаснут».[24] Когда песня кончилась, все запели христианский гимн «Благодарим мы Господа».[25] Они перешли через дорогу к Грин-парку, надеясь подойти поближе к дворцу. Молодой парень улыбнулся Милдред, и когда она тоже улыбнулась, обнял ее и поцеловал. Она с чувством ответила.

— Похоже, тебе понравилось, — ревниво заметила Этель, когда парень пошел дальше.

— Понравилось! — согласилась Милдред. — Если бы он захотел, я бы и переспала с ним.

— Я не буду рассказывать об этом Билли, — усмехнулась Этель.

— Билли не дурак, он знает, как я к этому отношусь.

Они обошли толпу и добрались до улицы Конститьюшн-хилл. Здесь толпа была не такая плотная, но они стояли сбоку, и если бы король вышел на балкон, им его было не увидеть. Этель размышляла, куда пойти дальше, как вдруг на улице, разгоняя стоявших, показался отряд конных полицейских.

За ними ехал открытый экипаж, в котором улыбались и махали толпе король с королевой. Этель сразу их узнала, она едва могла поверить такой удаче: карета направлялась в их сторону. Она заметила, что борода у короля поседела (когда он гостил в Ти-Гуине, она была черная). Вид у него был утомленный, но счастливый. Рядом сидела королева, держа над собой зонтик, чтобы дождь не намочил ей шляпку. Ее знаменитый бюст, кажется, стал еще обширнее.

— Смотри, Ллойд! — сказала Этель. — Это король!

Карета была уже совсем рядом, буквально в нескольких дюймах от того места, где стояли Этель и Милдред.

Ллойд вдруг выкрикнул:

— Король, привет!

Король услышал его и улыбнулся.

— Привет, юноша, — сказал он, и карета проехала дальше.

Григорий сидел в бронепоезде и смотрел через стол на собеседника: человек, сидевший напротив, был председателем Реввоенсовета и народным комиссаром по военным и морским делам, а это означало, что ему подчиняется Красная Армия. Его настоящее имя было Лейба Давидович Бронштейн, но, как большинство вождей революции, он взял псевдоним, и был известен как Лев Троцкий. Несколько дней назад ему исполнилось тридцать девять, и судьба России была в его руках.

А революции исполнился год, и никогда еще Григорий не волновался за нее так, как сейчас. Штурм Зимнего казался финалом, но на самом деле это было лишь началом борьбы. Правительства крупнейших держав мира были настроены враждебно к большевикам. А подписание мирного соглашения означало, что они смогут все свои силы обратить на уничтожение революции. И остановить их могла только Красная Армия.

Многие солдаты Троцкого не любили, так как считали, что он аристократ и еврей. Быть и тем и другим в России невозможно, но солдаты рассуждать логично не желали. Троцкий аристократом не был, хотя его отец был зажиточным землевладельцем, и он получил хорошее образование. Но от надменной манеры держаться пользы было мало, а ему хватило глупости возить с собой собственного повара, и на его слугах всегда была новая обувь и форменная одежда с золотыми пуговицами. Он выглядел старше своих лет. Его густая курчавая шевелюра была еще черной, но на лице проступали морщины.

С армией он творил чудеса.

Красная гвардия, свергнувшая Временное правительство, на поле боя проявила себя не особенно удачно. Бойцы были недисциплинированны и часто пьяны. Выбор тактики боя поднятием рук на солдатском собрании оказался непригодным для ведения войны, это было даже хуже, чем приказы дилетантов-аристократов. Красные проигрывали главные битвы с контрреволюционными войсками, которые стали называть себя «белыми».

Троцкий, несмотря на возмущенные вопли, снова ввел призыв в армию. Он задействовал много бывших царских офицеров, определил их как «спецов» и направил в штабы. Вернул он и смертную казнь для дезертиров. Григорию эти меры не нравились, но он сознавал их необходимость. Все ж это было лучше, чем победа контрреволюции.

Армии не давало развалиться ядро, состоявшее из большевиков: они были тщательно распределены по армейским частям, чтобы максимально усилить эффект их присутствия. Одни были обычными солдатами, другие занимали руководящие посты, третьи, как Григорий, были комиссарами и работали бок о бок с командирами, посылая отчеты в Москву, в большевистский Центральный комитет. Они поддерживали боевой дух солдат, напоминая, что они воюют за величайшее дело в истории человечества. Когда армия была вынуждена действовать жестоко и безжалостно, реквизируя зерно и лошадей у отчаянно бедных крестьянских семей, большевики объясняли солдатам, что это необходимо для всеобщего блага. Едва заслышав ропот недовольства, об этом сразу сообщали куда следует, так что подобные разговоры пресекались раньше, чем успевали посеять смуту.

Но будет ли всего этого достаточно?

Григорий и Троцкий, склонившись, смотрели на карту.

— Турки при некоторой помощи немцев все еще контролируют Каспийское море, — сказал Троцкий, указывая на Закавказский регион между Россией и Персией.