Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

Примечательно, что именно этим двум приятелям Вербицкого оказывал тогда свое покровительство директор Института востоковедения Е. М. Примаков. Именно Саркисов включался им чаще других в состав делегаций советских востоковедов, выезжавших на симпозиумы с американскими политологами, именно Саркисов, а затем Кунадзе были направлены им в качестве представителей института для работы в советском посольстве в Японию, именно Саркисова пригласил Примаков на работу в ИМЭМО после того как он стал директором этого института. А когда в 1986 году стало ясно, что я прекращаю заведовать отделом Японии в связи с предстоявшей загранкомандировкой, то с той же подачи Примакова этот самоуверенный человек, с трудом написавший, да и то с моей помощью, лишь одну книгу, был поспешно назначен моим преемником.

Кстати сказать, особое покровительство Вербицкому оказывал в середине 80-х годов и заместитель Примакова Г. Ф. Ким. Благоволения последнего Вербицкий добился в качестве автора "болванок" для выступлений Кима по проблемам международных отношений в АТР. Испытывая большие трудности со зрением, Ким, судя по всему, остро нуждался в помощи "белых негров", готовивших ему черновики рукописей и статей, которые затем правились им самим. В таких случаях, естественно, Вербицкий воздерживался от включения в тексты этих черновиков своих проамериканских и прояпонских суждений, зная, что политическое чутье Кима было достаточно острым. Зато в награду за свои невидимые миру труды он постоянно оказывался в числе японоведов, выезжавших в зарубежные командировки.

Мои споры с Вербицким, принимавшие иногда политический подтекст, не выплескивались, однако, за рамки отдела и не влекли за собой, по крайней мере внешне, ухудшения наших личных отношений: мы вроде бы оставались с ним старыми приятелями. Производственная работа отдела шла благополучно, сотрудники в основном справлялись со сроками выполнения своих плановых заданий. Не наблюдалось в отделе и особых трений между тридцатью его сотрудниками и аспирантами. Немалую роль в поддержании такой спокойной атмосферы принадлежала Михаилу Ивановичу Крупянко, неоднократно избиравшемуся в те годы секретарем партийной организации отдела. Благодаря Михаилу Ивановичу мои заботы об укреплении трудовой дисциплины в отделе и о повышении качества наших исследований воспринимались с пониманием. И все-таки некоторые осложнения в работе отдела появились в связи со стремлением дирекции "омолодить" институт путем перевода на пенсию тогда еще вполне работоспособных научных работников, достигших пенсионного возраста. В середине 80-х годов под нажимом дирекции я был вынужден освободить некоторых пожилых сотрудников отдела с занимаемых ими должностей и перевести их в консультанты. А это вело к определенному снижению их заработной платы (приблизительно на одну треть). При таких обстоятельствах пришлось тогда вести тяжелые для меня самого переговоры с людьми, которых я глубоко уважал и считал их своими хорошими друзьями. А не вести подобные переговоры я не мог, так как сроки повышения в чинах и должностях молодых сотрудников отдела были поставлены дирекцией в зависимость от того, как скоро "старики" уйдут с занимаемых ими высоких научных должностей.

Жесткий курс на "омоложение" состава сотрудников институтов Академии наук, взятый в середине 80-х годов академическими администраторамиконъюнктурщиками под предлогом проведения в жизнь горбачевской "перестройки", совершенно не отвечал традиционным этическим взглядам и нормам, издавна принятым научными коллективами большинства академических институтов. В той или иной мере поборниками этого курса стали тогда, к сожалению, и директор института Е. М. Примаков, и его первый заместитель Г. Ф. Ким. Чтобы уберечь от незаслуженных обид и тяжелых душевных травм маститых ученых преклонного возраста, внесенных дирекцией в списки кандидатов на отчисление из института, мне, как и многим другим заведующим отделами, приходилось тогда скрыто саботировать указания дирекции и преднамеренно под различными предлогами затягивать решение подобных вопросов. В целом, однако, к середине 80-х годов в работе отдела Японии, как это не раз отмечалось в приказах дирекции, достигнуты были заметные успехи. В 1983-1986 годах японоведы отдела завершили и сдали в издательства более 15 монографий. Большая часть из них была затем опубликована.

Семь лет (с 1979 по 1986 год) моей работы в должности заведующего отделом Японии Института востоковедения сблизили меня с Примаковым, возглавлявшим приблизительно в те же годы (до 1985 года) институт. Я видел его чаще всего на заседаниях дирекции, в которых как правило участвовали заведующие отделами. Иногда я приходил в его кабинет в связи с решением текущих вопросов, связанных либо с посылкой в вышестоящие инстанции каких-то информационных записок по Японии, либо с кадровыми вопросами, касавшимися сотрудников отдела.

По сравнению с директорством Б. Г. Гафурова, пребывание Примакова во главе института отличалось, прежде всего, его ревностным равнением на директивные инстанции. Неуемное стремление Примакова быть постоянно на виду у государственных и партийных руководителей и впечатлять их своей осведомленностью и умными советами оборачивалось для многих научных сотрудников института бесконечными авральными заданиями. Во всех страноведческих отделах по заданиям директора готовились то одни, то другие информационные записки, экономические и политически прогнозы и инициативные предложения, направлявшиеся затем за подписью Примакова в ЦК КПСС, в МИД, в министерство обороны и т.д.

Особый упор делал Примаков на посылку в инстанции "прогнозов" развития экономической и политической ситуации стран Азии. Эти "прогнозы" призваны были создавать в верхах впечатление, что научные сотрудники института были хорошо осведомлены о развитии обстановки в каждой из азиатских стран, и более того - были способны предвидеть дальнейший ход этого развития. Не исключено, что некоторые из кремлевских старцев, не очень-то искушенных в зарубежных делах, с доверием и уважением относились к подобным прогнозам. Навряд ли кто-либо из них пытался вникать в ту писанину, которая поступала им от институтских оракулов. Но для порядка референты и секретари этих верховных начальников отправляли в институт благодарственные отзывы о присланных "прогнозах", а однажды (где-то в 1984-1985 годах) Примаков и Ким были негласно (поскольку "прогнозы" носили "секретный характер") удостоены Государственной премии

В моем отделе написанием японских разделов упомянутых "прогнозов" ежегодно занимались два друга: С. И. Вербицкий и Г. Ф. Кунадзе, направлявшие потом эти разделы кому-то из институтских специалистов-международников для редактирования и сведения в общие документы. Поскольку за составление секретных "прогнозов" отвечал кто-то из дирекции, то я как заведующий отделом не обязан был знать их содержание и не нес за него ответственности. Несколько раз, однако, я мельком, с ведома двух моих футурологов, прочитывал их опусы. При беглом знакомстве с их содержанием у меня сложилось впечатление, что, в сущности, все эти "прогнозы" были чаще всего примитивной халтурой, написанной наспех, без глубокой аналитической проработки вопросов. Их тексты представляли собой сумму прописных истин, легковесных домыслов и ни к чему не обязывавших расплывчатых утверждений. Авторы этих писаний заверяли меня тогда в том, что иного от них и не требовалось и что прочие разделы были написаны в таком же духе...