Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет - Александр Лопухин

Взяв его под стражу, Лисий обратился к нему с вопросом, «кто он такой и что сделал». В ответ поднялись в толпе такие беспорядочные крики, что ничего нельзя было разобрать, и, отчаявшись достигнуть чего-нибудь определенного при таком положении дела, Лисий приказал вести апостола в казармы. Но лишь только он успел подняться на лестницы, ведшие на вершину здания и затем в крепость, как чернь, опасаясь, что она будет лишена удовольствия совершить свое мщение, сделала на него новое нападение с дикими криками «Смерть ему!», и ап. Павел, будучи не в силах от полученных побоев идти сам, взят был солдатами на руки и унесен из толпы. Он был избавлен от участи быть разорванным на куски главным образом тем, что Лисий держал его вблизи себя. И когда спасший его отряд уже готов был вступить в казармы, ап. Павел обратился к Лисию по-гречески: «Можно ли мне сказать тебе нечто?» – «Ты знаешь по-гречески? – удивленно спросил комендант. – Так не ты ли тот египтянин, который пред сими днями произвел возмущение и вывел в пустыню четыре тысячи человек разбойников?» Этот неизвестный египтянин незадолго перед тем произвел большой мятеж, подавление которого потребовало немало усилий со стороны римлян. Хотя мятежники были разбиты и казнены, но сам египтянин скрылся, и теперь у Лисия явилось невольное предположение при виде ап. Павла, не он ли этот египтянин. «Нет, – отвечал Павел, – я иудеянин, тарсянин, гражданин небезызвестного киликийского города; прошу тебя, позволь мне говорить к народу».

Такая смелость со стороны человека, который только что спасен был от неминуемой смерти от рук этого самого народа, поразила Лисия, и он позволил ему обратиться к народу с объяснением. Апостол смело выступил вперед, дал знак рукой о своем желании говорить, и, когда наступила тишина, он на еврейском языке обратился к народу с длинной речью, которую начал словами: «Мужи, братия и отцы! выслушайте теперь мое оправдание перед вами». Народ, заслышав еврейскую речь, еще более стих, и апостол подробно рассказал историю своей жизни и обращения. Речь была вдохновенна и поражала своим красноречием, но изуверство не преклонилось и перед такой речью. Лишь только апостол в своем рассказе дошел до сообщения о том, что он в видении получил повеление идти с проповедью к язычникам, как вся чернь опять заволновалась. Слово «язычники», подтверждая их подозрения, опять воспламенило их фанатизм. Лишь только он произнес его, как поднялся страшный крик: «Истреби от земли такого, ибо ему не должно жить!»

Восточная чернь, обезумев от бессильной ярости, выла, гоготала, проклинала, скрежетала зубами, размахивала руками, рвала на себе одежды, бросала пригоршнями пыль в воздух, сопровождая все это самыми дикими телодвижениями, к каким только способен необузданный фанатизм. Но ап. Павел был недоступен для неистовой ярости иудеев. У них доставало смелости потрясать воздух своими отчаянными и дикими криками и делать двор храма как бы убежищем толпы сумасшедших; но они не осмеливались броситься на выставленное против них острие римских мечей. В страшном возбуждении Лисий приказал увести узника в казармы и подвергнуть его пытке посредством бичевания, так как, совершенно не понимая того, что говорил ап. Павел, он хотел узнать, что именно он сделал для возбуждения этих яростных криков. Воины тотчас же связали ему руки, раздели его донага и согнули его в положение той страшной и часто роковой пытки, которой недалеко от этого самого места некогда подвергался и Спаситель. Три раза уже перед тем ап. Павел переносил розги римских ликторов; пять раз он подвергался иудейскому бичеванию по сорока ударов без одного. Здесь предстоял новый вид муки, именно от бича, который римляне употребляли для принуждения посредством пытки к сознанию в истине. Но на этот раз ап. Павел, не потеряв самообладания даже в крайности, возразил против приказания. Он смело заявил, что он римский гражданин и свободен от телесного наказания. Это заявление привело в смущение и самого Лисия, который мог опасаться неприятностей себе, если бы апостол принес жалобу на обращение с ним, и он постарался поскорее сдать узника на суд синедриону, чтобы избавиться от всякой ответственности по этому очевидно скорее религиозному, чем гражданскому делу.

Собрался синедрион, на который введен был Лисием узник – ап. Павел. Председателем синедриона был первосвященник Анания. Это был такой же высокомерный, преданный миру и маловерный саддукей, как и другие из ехиднина дома Анны, но он еще превосходил их своей жестокостью и ненасытной алчностью. С алчным бессердечием и жадностью он доводил низших священников почти до голодной смерти, лишал их принадлежащих им десятин, и вообще был таким хищником, что посылал своих слуг с дубинами на гумна для забирания десятин силой. Должность первосвященника он занимал в течение периода, который по этим смутным временам был необыкновенно продолжителен, хотя и прерывался его отсутствием, когда он в качестве узника отправлен был в Рим отвечать за свои преступные действия. При этом случае благодаря низким проискам он, по-видимому, выиграл свое дело; но впоследствии был низложен, и лишь немногие пожалели о нем, когда он был вытащен из водосточной трубы, куда он спрятался, и был убит разъяренными мятежниками.

И вот под предводительством такого-то первосвященника и заседал синедрион, собравшийся судить апостола. С детства привыкший благоговейно относиться к верховному судилищу народа и к его главе, апостол верил в его правосудие и хотел в речи объяснить свое положение. Став в обычное положение оратора, он начал свою речь словами: «Мужи, братия! я всею доброю совестью жил пред Богом до сего дня». Но едва апостол высказал первое положение своей защитительной речи, как Анания с безобразной противозаконностью приказал приставам суда бить его по устам. Пораженный столь вопиющим оскорблением, столь незаслуженным насилием, ап. Павел устыдился за верховное судилище своего народа и, не стерпев столь грубого попрания всякой справедливости, воскликнул: «Бог будет бить тебя, стена подбеленная! Как! ты сидишь, чтобы судить по закону и вопреки закона велишь бить меня?» Присутствующие, по-видимому, изумлены были смелостью укора ап. Павла и сказали ему: «Первосвященника Божия поносишь?» Гнев апостола иссяк в этом мгновенном взрыве, и он тотчас же извинился с достоинством и самообладанием. «Я не знал, братия, – сказал он, – что он первосвященник», – прибавляя к этому, что если бы он знал это, то не обратился бы к нему с укорительным названием «стены подбеленной», потому что он всегда поступал по наставлению Св. Писания: «Начальствующего в роде твоем не злословь».

Когда улеглось вызванное этим случаем смятение, началось разбирательство дела, и сразу же оказалось, что члены синедриона по-прежнему главным образом разделялись на две партии: саддукейских священников и фарисейских старейшин и книжников. Последние были популярны и многочисленны, а первые богаты и могущественны. Ап. Павлу хорошо было известно, что эти две партии находились между собой в непримиримой вражде, которая смолкала только в присутствии предмета общей ненависти. Он знал также, что одним из главных предметов спора между ними был вопрос касательно невидимого мира и жизни за гробом. Видя поэтому, что он не встретит в этом суде ни справедливости, ни милосердия, он решил бросить между ними яблоко раздора и среди вавилонского смешения языков закричал: «Мужи, братия! я фарисей, сын фарисея; за чаяние воскресения мертвых меня судят!» Такое заявление тотчас же заставило фарисеев стать на его сторону, и они схватились с своими злейшими врагами – саддукеями и их главой первосвященником Ананией, который был так нелюбим фарисеями, что столетие спустя все еще ходили среди них рассказы о его насилиях и алчности. Тотчас же поднялся страшный шум гневных голосов, и книжники, которые держали сторону фарисеев, все поднялись для того, чтобы объявить ап. Павла невинным. «Ничего худого мы не находим в этом человеке; если же Дух или Ангел говорил ему, не будем противиться Богу». Иудеи, даже эти знатные иерархи и раввины, опять выказали полную неспособность к самообладанию. Даже в священных пределах синедриона последовало столь сильное смятение, что ап. Павлу еще раз грозила опасность быть разорванным на куски, и на этот раз притом руками ученых и знатных лиц. Лисий, более и более изумляясь буйности иудеев, которые сначала с таким единодушием напали на Павла в храме и половина которых в синедрионе, по-видимому, теперь боролась в его защиту, порешил не отдавать своего согражданина ожидающей его позорной участи и приказал воинам увести его из синедриона. И там, в казармах чужеземных завоевателей, Господь опять явился своему мужественному апостолу и сказал ему: «Дерзай, Павел, ибо как ты свидетельствовал о Мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме».