Полное собрание стихотворений и поэм. Том 1 - Эдуард Вениаминович Лимонов

близкий знакомый Лимонова предэмигрантского периода. С 1958 по 1961 год Бурелли был послом в Германии, переводил Гёте, Ницше, Гейне. С 1962 по 1964 год он исполнял обязанности представителя Венесуэлы в Европейском экономическом сообществе. С 1964 по 1968 год занимал должность посла в Польше, где проявил себя как яркий дипломат и общественный деятель. Вскоре после назначения полномочным послом в СССР установил как санкционированные контакты с православным клиром, гуманитарной научной интеллигенцией, так и несанкционированные — со старообрядцами, неофициальными художниками и андеграундными поэтами. Устраивал в посольстве большие приёмы и карнавалы для своих гостей.

В книге «Это я — Эдичка» Лимонов писал: «…моим другом был сам хозяин дома — посол Венесуэлы Бурелли — поэт и прекраснейший человек. В его посольство на улице Ермоловой мы с Еленой (имеется в виду Елена Щапова. — Примеч. составителей) ходили как домой».

В июне 1978 года Бурелли по настоянию советских властей был неожиданно отозван из Москвы.

В 1979 году назначен послом в Китае, где, выучив китайский язык, проявил себя так же широко и ярко, как ранее в Германии, Польше и СССР. Спустя четыре года Бурелли добровольно, по состоянию здоровья отказался от своего поста. Умер 21 ноября 1984 года.

Также упомянут в тексте Лимонова «Мы — национальный герой» и в книге «Лимонов против Путина» (2006): «Моё знакомство с Комитетом госбезопасности произошло на пару лет раньше, чем путинское. В октябре 1973 года я попал в их поле зрения, по-видимому, сразу по многим причинам: якшался с диссидентами (в частности, с известным В. Гершуни), с иностранцами (ходил вместе с женой в посольство Республики Венесуэла и был близок с тогдашним послом в Москве Р. Бурелли), сестра моей жены была замужем за бывшим ливанским атташе и жила в Бейруте и, по некоторым данным, являлась агентом ГРУ (с которым у внешней разведки КГБ были всегда неприязненные отношения)».

Некролог ему Лимонов написал в книге «Свежеотбывшие на тот свет» (цикл «Старые мёртвые», «Регуло»).

«…Если б друг Золотаренко». Золотаренко — приятель Лимонова харьковского периода, упомянут также в тексте «Мы — национальный герой» и в стихотворении «Великой родины холмы» из «Девяти тетрадей».

«…И советские евреи / всех лукавей и мудрее / На источнике воды нажил добро!..» — имеется в виду известная советская поговорка «Если в кране нет воды — значит выпили жиды».

«Вэ. Я. Брюсов. томик толстый вниз потёк…» Валерий Яковлевич Брюсов (1873–1924) — поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературовед, литературный критик и историк.

«Город сгнил. сгнили люди / Что на месте Харькова будет?»

«Какие Мотричи по садам стихи читают/ Какие Басовы сюрреалистов открывают». Мотрич — см. комментарии к стихотворениям «Я люблю ворчливую песенку начальную…» и «Вот порадовался б Мотрич…», а также примечания к «Девяти тетрадям» (том II). Михаил Басов — см. комментарии к идиллии «Золотой век».

«А новый Бах проходит ли теперь? Он армянин?» Бах, Вагрич Бахчанян — см. комментарии к стихотворению «Я всё жду — счас откроются двери…».

«Наверно Поль остался там один». Поль, он же Павел Шеметов, — приятель харьковского периода. Несколько позже Лимонов дал его подробный портрет в романе «Это я — Эдичка», история эта столь показательна, что мы решили привести её почти целиком: «Неведомо где заразился франкоманией сын простых рабочих родителей, живший в маленьком частном домике на окраине Харькова, — Павел Шеметов. Во флоте, где он служил матросом <…> до деталей выучил французский язык. В тот момент, когда я с ним познакомился, он говорил по-французски изощрённо, по желанию мог говорить с марсельским, парижским и бретонским акцентом. Проезжавшие изредка через Харьков на юг французские туристы <…> принимали его за репатрианта. <…> Поль был безумно влюблён во Францию. Он знал всех французских шансонье, из которых особенно любил Азнавура и Бреля. В своей комнате на стене маслом на всю стену Поль нарисовал огромный портрет Азнавура. Помню, что в тесной, зассанной подворотне Сумской улицы — центральной улицы нашего родного Харькова — он пел нам как-то “Амстердам!”. Подражая Жаку Брелю, он весь багровел и надувался. У него не было столько умения и мастерства, но, наверное, не меньше энтузиазма, чем у Бреля. <…> Работал он тогда на кожевенном заводе, что он в точности делал там, я не знал, но работал он тяжело и противно почти два года — он хотел одеться. <…> Поль до такой степени перефранцузился, что даже внешне, я имею в виду, прежде всего его лицо, стал совсем непохож на русского и действительно напоминал француза, скорее всего, жителя небольшого бретонского городка. <…> Судьба его трагична. Он слишком рано созрел, когда ещё невозможно было выехать из СССР, не выпускали ещё евреев, не существовало ещё практики выставления, выброса за границу неугодных элементов. <…> Я знаю о трёх его попытках убежать из Советского Союза. Первая сошла незамеченной. <…> [В Армении] он узнал, что какой-то крупный чиновник берёт огромные суммы и переправляет людей нелегально в Турцию. Чиновник принимал их на работу — строить автомобильную дорогу. Часть дороги строилась на турецкой территории. Полю не повезло. Когда он приехал на границу, начальник уже сидел в тюрьме. Вторая попытка была крушением всей жизни Поля. Он <…> отправился в Новороссийск и там сумел договориться с матросами какого-то французского корабля, что они его спрячут и вывезут из СССР. Но к Полю, очевидно, не благоволила госпожа Фортуна. В команде оказался человек, работавший на советских таможенников. Говорят, такие случаи часты — эти осведомители работают за деньги. По его доносу уже на внешнем рейде в Батуми — последний советский порт на Чёрном море, дальше уже шла Турция — корабль задержали, был произведён обыск, и Поля извлекли из его тайника. При нём нашли политические карикатуры на глав советского правительства. Был суд, и… если так можно сказать, хоть в этом ему чуточку повезло — его признали душевнобольным. <…> Его подержали год в психбольнице, и вскоре он уже сидел опять на скамейке возле памятника Шевченко в Харькове, покуривал сигарету и поглядывал на свою дочь Фабиану, играющую у его битлзовских сапог. Теперь он ни с кем не разговаривал. Потом он вдруг исчез. Оставалось неизвестным, где он и что с ним, пока с западной границы СССР, из Карпат, не пришёл в харьковскую психбольницу запрос с