Фантастика 2025-32 - Алексей Викторович Вязовский

остальных участников пробега это проблемой не стало, то я проспал и вместо того, чтобы сесть на обратный московский поезд, укатил в Лиски, где намечался следующий митинг. Вот так и получилось, что я не успел встретить Ленку в аэропорту, хотя клятвенно обещал это сделать. Протрезвев, я срочно позвонил Коляну, но подруга обиделась все равно, и обиделась всерьез. Это я узнал по аккуратно выставленным на лестничную клетку сумкам и чемоданам с моим барахлом. М-да… ситуация… А ведь еще и лифт сломался, как назло. И как я это все попру?

Позвонить и вломиться? — размышлял я. — Там стопудово теща сейчас. Она голосить начнет, хата ведь Ленкина. Еще и мусоров вызовет. Дать ей в рыло, чтобы заткнулась, а потом выбросить на мороз? Искушение огромное, конечно, но это ситуацию не улучшит. Ленка почему-то к маме испытывает самые теплые чувства. Интересно, почему? Редкостная ведь стерва! Ну ни хрена мать моего ребенка в людях не разбирается. Наверное, поэтому и живет со мной.

Вселенская тоска, перемешанная с похмельем, вызвала кривую ухмылку на лице всенародно любимой артистки, кумира миллионов и моей тещи в частности. Она гордо шествовала по лестнице вниз, потому что если лифт сломан, то он сломан даже для нее. Постсоветский ЖКХ беспощаден ко всем без исключения. Тут никакие регалии не помогают. Теперь с ней шли целых двое охранников, которые пасли бесценное тело, прикрывая его от ужасов подъезда сверху и снизу.

— Что, петушок, докукарекался? — глумливо спросила она. — Из квартиры выставили, алкаш? И кто же такую сволоту в приличный дом заселил?

Я развернулся, хрустнул пальцами. Везет мне, сука, на встречи… Сейчас польется кровь.

— Была бы ты мужиком, я тебе эти слова вместе с зубами в глотку вбил бы, — хмуро ответил я, понимая, что если отпиздить народную артистку, то посадят точно. — А пока вали отсюда по-хорошему, фанерщица сиплая.

— Да что вы смотрите? Вломите же ему! — взвизгнула соседка, а я почему-то даже обрадовался. Вся накопленная злость на себя, на Ленку и ее маму выплеснулась в дурной кураж драки.

Первого я встретил незатейливым прямым в челюсть, и здоровенный накачанный парень охнул, насадившись на мой кулак. Во мне восемьдесят, в нем сто двадцать, и поэтому он устоял. Еще один охранник, мельтешивший позади первого, был как бы даже не крупнее. Итого против меня два с половиной центнера чистого протеина. Одна радость: драться они толком не умеют. Они меня массой хотят задавить.

Я сделал шаг вбок, и оба шкафа встали на одну линию. Могучий взмах кулаком пропустил над головой, и мясистый окорок, пролетевший над моей макушкой, лишь слегка встопорщил волосы. Его чуть повернуло влево, и этого оказалось достаточно. Удар в челюсть снизу отбросил охранника в сторону в полном соответствии со всеми законами физики. Я резко ударил под его колено, а когда он со стоном присел, взял его за волосы и впечатал в стену. С хрустом сломался нос, полилась кровь. На сердце образовалась чистая радость! Впрочем, лишнее удовольствие от созерцания разбитой морды бодигарда стоило мне пропущенного удара. Его напарник не разделял мою тягу к любованию подобной красотой и зарядил от всей души. Народная артистка восторженно визжала, наблюдая, как я впечатался в собственную дверь, но сделала она это преждевременно. Потому что я помотал головой, уклонился от следующего удара и зарядил охраннику в пах. Нашли дурака с такими тушами дуэли устраивать.

Огромный, сильный мужик с мучительным стоном присел, а я пинком свалил его на землю и начал охаживать кулаками. Примерно через минуту он стал напоминать красотой лица своего товарища и лишь катался по полу, тоненько поскуливая.

— Ну вот! — удовлетворенно сказал я побледневшей приме фанерной эстрады. — Даже как-то на душе легче стало. Слушай, давай, когда мне снова херово станет, ты туда-сюда походишь? Нормальных людей бить западло, но ты же ведь не нормальная! Что? Не хочешь? Я бабок заплачу! Сколько ты берешь за ночь?

Я потрепал народную по щеке. Она резко отстранилась.

— Пошел на хуй, мудак!

— Ну зачем так грубо⁈ Я же любя! Давай по двойному тарифу?

Вместо ответа прима гордо задрала нос и пошла вниз, а я достал ствол и наставил его на охранников, на лицах которых начало проступать отчетливое желание провести матч-реванш.

— Все, пацаны, брейк, — сказал я, целя в лоб тому, кого бил первого. Он уже почти пришел в себя. — Не делайте глупостей. Я Хлыст, поинтересуйтесь за меня у людей.

— Слышали, — сказал второй и примиряюще поднял руки, все еще морщась от боли в ушибленном паху. — Хлыст, мы без претензий. Мы не в курсах были, что это ты.

— Тогда попрошу по-братски! — широко улыбнулся я. — Помогите барахло вниз спустить, я его один не утащу. Моя дуркует сегодня. Нажрался и встретить не успел. А она мне дочь родила. Обиделась вот.

— Да, это конкретный попадос, — посочувствовали парни, оттерли кровь, потом взяли мои чемоданы. А что, они вон какие здоровые, а выражение лица соседки, ждавшей у подъезда свою охрану, просто бесценно…

* * *

— Вот, Сергей Дмитриевич, первый клубный дом в Москве! — Йосик выглядел таким гордым, как будто сам его и построил. — Пентхаус еще свободен!

Я в сомнении посмотрел на кирпичный дом по адресу улица Вересаева шесть. Заявлен он был как клубный, с охраной, «блэкджеком и шлюхами». Квартира по сотке баксов, что конечно, дорого.

— Пентхаус — это что такое? — подозрительно посмотрел я на Варшавера. — Уж больно на хазу похоже. Я в хазе жить не хочу. Мне квартира нужна.

— Это она и есть, — уверил меня Йосик. — Только очень большая, с высокими потолками и с собственным лифтом. Ну, и панорамный вид на лесопарк, конечно. Он добавляет стоимости недвижимости.

— Ну пойдем, посмотрим.

Вид был не без изъяна, о чем я и не преминул тут же сказать. Потому что вид тут открывался не только на лес.

— Иосиф, братан, — подвел я его к окну и показал вниз, прямо туда, где суетились маленькие человечки в серой форме. — Если вид на Козловский лес увеличивает стоимость жилья, то, наверное, вид на мусарню Можайского района должен ее несколько уменьшить. Как сам думаешь?

— Э-э-э, — многозначительно промычал Варшавер. — Напротив, они выставляют это как достоинство. Безопасность и все такое…

— А другого ничего нет?