Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

Изабелла, сестра приговоренного к смерти Клавдио, приходит к Анджело просить о милости к брату. Анджело неумолим, но речи готовящейся принять монашеский постриг девушки и ее красота неожиданно пробуждают в его дотоле столь холодном сердце неодолимую страсть. И, вот, он уже забыл о своем долге беспристрастного судьи и предлагает Изабелле пощадить брата взамен за ночь любви, на самом деле вовсе не собираясь отменять казни. На возражения Изабеллы о греховности подобного поступка он лицемерно заявляет:

При чем душа тут? Вынужденный грехСочтется — не причтется.(II,4)

А в ответ на угрозы девушки, что она прилюдно обличит его, Анджело цинично говорит, что ей никто не поверит, добавляя при этом:

Красоту своюОтдай на волю мне. Иначе онНе просто кончит жизнь на плахе,Но в страшных пытках будет умиратьИз-за упрямства твоего. ОтветТы дашь мне завтра. Иль, клянусь я страстью,Во мне кипящей, я сумею статьТираном! Говори, что хочешь,Но ложь моя — знай это наперед —Над правдою твоею верх возьмет.

Так лицемер, сняв маску, превращается в тирана, а действие достигает трагического накала.

В принявшем трагический оборот конфликте пьесы Анджело противостоят его жертвы — Клавдио и Изабелла. Собственно говоря, проступок Клавдио по елизаветинским меркам не считался таким уж тяжким. Юноша вступил в связь со своей невестой Джульеттой до свадьбы по взаимной любви и был готов жениться на ней в любое время, сделав законнорожденным ребенка, которого ждет его любимая. Разумеется, добрачные отношения между женихом и невестой не одобрялись церковью, но они никак не заслуживали столь строгого наказания. А между тем Клавдио приговорен к смертной казни, тогда как циничный сводник Помпей отпущен тем же судом (правда, без участия Анджело) на свободу.

Только начавший жить юный Клавдио подавлен безжалостным приговором. Он совсем не готов к смерти, все в нем восстает против нее, и потому, когда Изабелла рассказывает ему о низкой сделке, предложенной ей Анджело, он даже просит сестру купить ему жизнь ценой позора:

Но умереть… уйти — куда, не знаешь…Лежать и гнить в недвижности холодной…Чтоб то, что было теплым и живым,Вдруг превратилось в ком сырой земли…Милая сестра!Дай, дай мне жить! Грех во спасенье братаПрирода не сочтет за преступленье,А в добродетель обратит!(III, 1)

Так Клавдио, позабыв обо всем на свете, в пылу парализовавшего его разум и волю страха в отчаянии повторяет те же доводы, которые ранее уже привел коварный Анджело. Явно, что юноша зашел в тупик.

В тупик попадает и Изабелла, вторая жертва Анджело. Стремящаяся к аскетическим подвигам монашеской жизни, она парадоксальным образом поначалу близка к законнической позиции своего мучителя. Встретив Анджело в первый раз, она говорит ему:

Есть грех… Он больших всех мне ненавистен.Строжайшей кары больше всех достоин.Я за него не стала бы просить —И вот должна просить… и не должна бы…Но борются во мне мое желаньеИ нежеланье…О! справедлив закон,Но строг.(II, 2)

Логика, по сути дела, та же, что и у Анджело. В Изабелле борются чувства чести, традиционно считавшейся главной добродетелью женщины, и любви к брату, но честь все-таки оказывается важнее для нее. Вполне понятно, что при такой двойственности ее просьба к Анджело сделать исключение для брата, явив милость, остается без ответа, своей горячностью лишь разжигая страсть непреклонного судьи к невинной и беззащитной девушке.

А потом в тюрьме в ответ на мольбы брата спасти его жизнь, согласившись на сделку с Анджело, она в ярости кричит:

О, зверь!О, низкий трус, бесчестный, жалкий трус!Моим грехом ты хочешь жизнь купить?Не хуже ль это, чем кровосмешенье?..Умри! Погибни! Знай, что если б толькоМне наклониться стоило б, чтоб гибельТвою предотвратить, — не наклонюсь!Я тысячи молитв твердить готова,Чтоб умер ты. Но чтоб спасти тебя —Ни слова не скажу я!(III, 1)

Отказ Изабеллы пойти на сделку понятен и, вероятно, с позиций елизаветинской этики даже справедлив. Ведь не может же Изабелла вести себя как Сонечка Мармеладова. Но ее ярость по отношению к брату, которого она теперь уже сама осуждает на смерть, вновь заставляет вспомнить не знающего милосердия Анджело. Дальше, казалось бы, идти уже некуда. Трагический накал пьесы достиг своего предела.

Однако «Мера за меру» — все-таки не трагедия, а трагикомедия, где должен быть счастливый финал. И тут в действие вступает переодетый монахом Герцог, который и распутывает все туго завязанные узлы сюжета.

Критики прошлого столетия не раз сравнивали Герцога с Богом.1858 Нам все же ближе взгляд тех исследователей, которые видят в Герцоге правителя и воспитателя, в чем-то напоминающего идеал совмещавшего в себе светскую и духовную власть короля, каким его видел недавно вступивший на престол Иаков I,1859 хотя плоды этого правления и воспитания в пьесе и могут вызвать ряд вопросов.

Представившись братом Людовиком, Герцог в знаменитом монологе учит Клавдио не бояться смерти. В своих рассуждениях переодетый монах опирается на очень популярные тогда трактаты об ars moriendi, т.е. об умении достойно встретить смерть, каких в то время печаталось довольно много. Все их подчас весьма сложные построения обычно отталкивались от слов апостола Павла: «Ибо живущие по плоти о плотском и помышляют, а живущие по духу — о духовном. Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные — жизнь и мир; потому что плотские помышления суть вражда против Бога; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут. Посему живущие по плоти Богу угодить не могут» (Римлянам, 8: 5-8). Поучая Клавдио, Герцог говорит:

Готовься к смерти, а тогда и смертьИ жизнь — чтоб ни было — приятней будет.А жизни вот как должен ты сказать:«Тебя утратив, я утрачу то,Что ценят лишь глупцы. Ты — вздох пустой,Подвластный всем воздушным переменам,Которое твое жилище могутРазрушить вмиг. Ты только шут для смерти,Ты от нее бежишь, а попадаешьЕй прямо в руки. Ты не благородна:Все то, что делает тебя приятной, —Плод низких чувств!(III, 1)

В монологе Герцога явно усилена светская сторона рассуждения за счет духовной,1860 но именно такие слова оказывают должное воздействие на юношу. Отвечая переодетому монаху, он неожиданно для себя вторит евангелисту Матфею: «Сберегший душу [жизнь]1861 свою потеряет ее, а потерявший душу [жизнь] свою ради Меня сбережет ее» (10: 39). Клавдио же говорит:

Благодарю смиренно. Я все понял…В стремленье к смерти нахожу я жизнь,Ища же смерти — жизнь обрящу. Пусть жеПриходит смерть!

Как видим, страх побежден и юноша обрел духовное мужество. Правда, в разговоре с сестрой Клавдио на время теряет его, но потом под влиянием того же «брата Людовика» вновь находит, помирившись с Изабеллой в ожидании казни, которую его воспитателю в дальнейшем удастся предотвратить. По распоряжению Герцога, направившего «хитрость против зла» (III, 2), наместнику вместо отрубленной головы Клавдио пошлют голову умершего в тюрьме в тот же день пирата.

Что же касается Изабеллы, второй жертвы произвола Анджело, то здесь Герцог, продолжив ту же игру, прибег к хорошо известному по многочисленным фаблио трюку с подменой в постели. Вместо Изабеллы на ночное свидание с наместником идет Марианна, бывшая невеста Анджело, которую он бросил, когда она лишилась денег. Она все еще любит его и потому согласна подменить Изабеллу. Такой взятый из фаблио поворот сюжета резко снижает трагический накал пьесы и в то же время возвращает нас к ее названию. Вступив в связь со своей невестой (пусть и бывшей), Анджело совершает тот же проступок, что и Клавдио, а следовательно, по его собственным узко юридическим меркам достоин того же наказания. «Какою мерой мерите, такою и вам будут мерить»!

Свою задачу воспитателя Герцог завершает в финальной сцене суда. Коварство и лицемерие Анджело теперь раскрыты. Наместнику ничего больше не остается, как признать свою вину. Обращаясь к Герцогу, он говорит:

Государь!Не длите же позора моего.Примите за допрос мое признанье:Судите и приговорите к смерти.Вот милость, о которой я прошу.(V, 1)

Вопреки публичному покаянию, позиция Анджело на самом деле осталась той же самой, сугубо юридической. Он лишь просит наказать его по закону, а милость для него равна суровому суду. Вряд ли его сердце сумело измениться.