Волкодав - Мария Васильевна Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Скоро на поляну у водопада опустилось ещё шесть симуранов: два рыжих, серый, пегий, белый и вороной, все под сёдлами, но без всадников. К спине одного из них был приторочен плотный тючок, оказавшийся свёрнутой сетью. Вся шестёрка благородных летунов первым долгом окружила Волкодава. Их звериные рассудки осязали в нём далёкого родственника, глаза же и носы сообщали совершенно иное. Значит, требовалось подойти, подробно обнюхать, лизнуть, как следует рассмотреть… Пегий вожак недовольно заворчал на арранта, когда тот принялся отвязывать тючок. Вдвоём с виллином Эврих расправил сеть, потом виллин строго посвистал симуранам, а Волкодав перенёс Имнахара и устроил его посередине.
– Садись рядом, – сказал он Асгвайру.
Тот опасливо и как-то по-детски жалобно смотрел на него, и венн снова отчётливо понял, о чём думал юнец. Он, конечно, боялся путешествия по воздуху, но это было не главное. Ему не хотелось возвращаться домой. Юный сын бортника предпочёл бы идти в страну нарлаков вместе с венном, которого он до сегодняшнего дня знал как Зимогора. У Асгвайра болела сломанная рука, но очень скоро она заживёт. Он сможет служить… носить котомки, чистить оружие, огонь разводить… и учиться, кроха за крохой подбирая драгоценную воинскую науку…
– Садись, – повторил Волкодав.
– Как же я теперь домой-то?… – беспомощно спросил Асгвайр, и губы у него предательски задрожали. – Как покажусь… ведь засмеют… скажут, по носу получил…
– Ты спас жизнь мужчине и не пожалел себя, заступаясь за женщину, – покачал головой Волкодав. – Я горжусь, что узнал тебя. И твой отец будет гордиться тобой.
Некоторое время Асгвайр смотрел на него в безмолвной растерянности. Как так может быть, чтобы жестоко проигранный бой принёс не только насмешки?… Он ещё осознает услышанное, но позже. А пока он только уныло кивнул (в самом деле, не спорить же!) и, не выдержав, умоляюще, чуть не со слезами проговорил:
– Я хотел учиться у тебя, Волкодав…
Венн хмыкнул в ответ:
– А ты устрой, чтобы Имнахар у вас задержался. Пускай он тебя и поучит. Скажешь, я попросил.
Утешение было слабое, но Асгвайр пообещал всё выполнить в точности и с обречённым покорством уселся на разостланную сеть.
Виллин забрался на своего симурана, отдал мысленную команду… шестеро могучих зверей одновременно подались назад, приседая на задние лапы, а потом взяли с места короткий стремительный разбег – сколько позволили прочные верёвки, привязанные к седельным ремням, – и разом оторвались от земли, взвившись в едином прыжке. Согласный удар двенадцати широких крыльев завертел обрывки травы, вихрем понёс песок, комья земли и даже мелкие камешки, вывернутые когтистыми задними лапами.
– Мама!… – совсем по-мальчишески вырвалось у Асгвайра, судорожно вцепившегося в сеть.
Волкодав улыбнулся, щуря глаза.
Эврих заслонился локтем от пыли.
А Имнахар даже не проснулся.
Всадник-виллин поднялся следом за осторожно улетавшей шестёркой, сделал круг над поляной. Рыжий красавец-симуран внимательно смотрел на людей жёлто-карими пёсьими глазами, пофыркивая на лету. Виллин поднял руку, прощаясь. Волкодав с Эврихом ответили ему тем же. Больше всадник не оглядывался. Небесные летуны постепенно удалялись, и, как ни прозрачен был горный воздух, расстояние мало-помалу скрадывало только им присущие силуэты. Когда всадник и семеро зверей, разворачиваясь, потянулись за обрамлённый снежниками голый каменный пик и растворились в лучах вечернего солнца, немногие сумели бы отличить их от обычных орлов…
Волкодав напряг внутренний слух. Он помнил, как жил у Поднебесного Народа после освобождения из каменоломни, как трудно учился мысленной речи. Его спасители по-доброму потешались над его неуклюжестью. Да он и сам понимал, что его тогдашние потуги напоминали естественный язык самих вилл примерно так же, как попискивание «говорящего» скворца – разумную человеческую беседу. Вот Эврих, наверное, выучился бы быстрее и лучше. Он уже и теперь начал неплохо понимать – всего-то за один день!
Сейчас Волкодав просто чувствовал вдалеке молчаливое присутствие вилл. Если он позовёт их или попросит о помощи – они отзовутся. Но сами попусту навязываться не будут…
– Волкодав!… – почему-то шёпотом окликнул его Эврих. – Эти… как их… виллы, они что… все мысли читают? Всё, о чём думаешь?… Как же они между собой-то?…
– Не всё, – покачал головой венн. – Только то, что ты хочешь сказать.
На самом деле мысленный разговор требовал ещё большей строгости к себе, чем обычная речь. Недобрую мысль куда легче метнуть в собеседника, чем недоброе слово. Та же разница, что между деревянным и боевым мечом в руках неумехи. Лучшего сравнения подобрать он не мог.
Вот так, сказал себе венн, глядя вдаль, где скрылись за озарёнными скалами крылатые псы. Легко же привыкают к простому: силён, значит, всё можно. Начинают задумываться, только если споткнутся, только если с кем-то не вышло. А на самом-то деле и мысли быть не должно… И тоже не потому, что вдруг придут и накажут…
Об этом много раз говорила ему мать. Ещё когда он был маленьким мальчиком и никто не называл его Волкодавом. Одна беда – смысл таких наставлений постигается лишь с годами, когда успеешь уже нажить и заплаты на шкуре, и седину в волосах, и сердечную боль…
Эврих выглядел пришибленным и потрясённым событиями дня. Вздумай Волкодав поделиться с ним своими рассуждениями, вряд ли он стал бы по своему обыкновению насмешничать и поддевать его. Однако у венна не было никакой охоты затевать разговоры. Больше всего ему хотелось просто лечь и заснуть, свернувшись калачиком на траве, ещё хранившей родной запах валявшихся симуранов. Ему потребовалось усилие, чтобы расстегнуть ремни, сложить наземь пояс и меч, раздеться догола и полезть в озеро мыться. Он мылся тщательно, действуя не только мылом, но и песком. Вода была ледяная. По телу сперва пошли пупырышки, потом оно стало терять чувствительность.
– Простудишься! – встревоженно сказал с берега Эврих. – Опять кашлять начнёшь!…
Волкодав ничего ему не ответил. Он держался ближе к тому месту, где поток переливался через край каменной чаши, свергаясь вниз водопадом. Вот пускай и уносит скорее прочь всю смытую скверну, помогая очиститься если не душе, так хоть телу…
Ему почему-то вспомнились рассказы Матери Кендарат об изваяниях Богини Кан, стоявших в Её немногочисленных храмах. По словам жрицы, Богиню Любовь изображали в виде прекрасной и умудрённой женщины с лицом, полным милосердия и понимания. Её статуи всегда держали в ладонях и как бы протягивали молящимся большие драгоценные камни, огранённые наподобие капель
