Осознание - Вадим Еловенко

Счастье даже когда оно полное не может быть долгим. Наверное, настоящее счастье длится всего мгновение, а потом идет лишь отголосок его. И когда уходит и этот отголосок чувство тоски от потери становится невыносимым. Словно тебя с небес возвращают на землю. Или даже закапывают под землю. В темноту беспросветную.

Через месяц нашего бурного романа, Стас чуть ли сам не плача объявил, что его направляют дальше на север. Почти в саму Гарь, которая так до конца и не пала. А скоро по темным слухам в нашей мэрии, глядящие должны были вообще ее освободить. Отправка моего друга туда была не просто рабочей поездкой. Это было настоящее испытание. И для меня тоже.

Шрамы упирались в Гари, понимая, что захват окончательный, пусть и новой, столицы глядящих, нанесет существенный вред моральному состоянию противника, но ничего поделать не могли. Партизанская уже, наверное, армия под командование Василия растянула свои действия, на сотни километров не пропуская эшелоны с подкреплением и уничтожая склады и живую силу шрамов.

Не сказать, что партизанам их диверсии сходили с рук. Частями Заборнова, которые все-таки встали на зимние квартиры в нашей волости, была проведена беспрецедентная акция по обоим берегам замерзшей реки. Сотни партизан были уничтожены, а попавший в плен Попов при огромном стечении народа был повешен на главной площади нашего города. Я сама ходила на казнь, как и почти вся мэрия. Я просто боялась, что среди повешенных окажется и кто-то из моих знакомых. Но офицеров захваченных с Поповым, казнили отдельно и непонятно где. Узнать, нет ли среди них Артема, Сергея или других у меня не было возможности. После смерти Попова, Лесной Василий просто в очередной раз, по словам шрамов, обезумил. Буквально на следующий день после казни он, лично, судя по слухам, с небольшим отрядом проник в расположение кадровой армии Заборнова, что стояла в километрах двадцати от города и, заложив, глядя по результатам, резонатор со стратегической ракеты ушел.

Проводящий пополнение до штатного состояния офицерский корпус армии просто перестал существовать. Вместе со штабом, который в полном составе присутствовал там же. Нет, чтобы послушать совета командования и встать в городе, так нет, боялись чего-то… вот и добоялись. Обезглавленные практически дивизии Заборнова теперь представляли невеликую ценность для командования фронта. Всерьез встал вопрос о расформировании и передачи личного состава в другие части и подразделения. Какими правдами и неправдами Заборнову удалось отстоять номера своих дивизий оставалось тайной и после войны.

Даже само движение на север по дорогам и железнодорожным путям стало очень небезопасным. Я чуть не ревела, отпуская Стаса, как мне казалось на верную гибель. Он же хоть и тоже был расстроен до умопомрачения, от поездки отказаться не мог. И в составе колонны бронетехники должен был доставить прибывшую вычислительную технику новым администрациям. Я даже отпросилась у Александры Сергеевны, чтобы проводить его. Она все прекрасно знала о наших отношениях, сама не раз нас вместе в гостинице видела, и на мое удивление эта строгая женщина очень легко разрешила мне взять выходной. Она только сочувственно посмотрела на меня, когда я словно пятилетняя от конфеты обрадовано, благодарила ее.

Но прощание наше получилось скомканным и бестолковым. Я сидела в его кабинете, а он вместе со своим товарищем готовил к погрузке программное обеспечение и какую-то технику. Проверял и перепроверял, все ли подготовил, и только за три часа до отправки наконец-то освободился.

Я как последняя дура потащила его в гостиницу и там вместо нормального прощания мы просто занимались любовью. В голове всякая ерунда, и мысли о расставании, а мы этим занялись… Ни удовольствия особого ни возможности выговорится сказать что-то важное. Так все бестолково получилось.

Из гостиницы мы снова поехали в мэрию, где его товарищи уже погрузили оборудование и собирались сами грузиться с вещами. Им еще надо было успеть на окраину города, что бы влиться в колонну. Я до последнего не отпускала его руку. И не совру, что ощущение было, ужасным от расставания. Буквально всю грудь разламывало. Разболелась голова. Слезы еле сдерживала. И чем ближе становился момент разлуки, тем сильнее все это на меня давило. А он после наших гостиничных чудес был хоть и грустный, но все-таки мог улыбаться и постоянно говорить, что он обязательно скоро вернется. Ведь это командировка, а не перевод на постоянную работу. Просил его ждать. Просил не думать о плохом. Обещал, что все у нас с ним будет отлично… Ага. Конечно. Я уже столько повидала в своей жизни, что не верила ни ему, ни судьбе, ни Абсолюту. Все вокруг лишь огромная Долина Боли, куда уходят злые люди, в которой нам надо страдать каждый раз когда, кажется, что вот счастье было так близко. И если он всерьез верил что вернется и у нас правда будет вся жизнь впереди вместе, то я уже прощалась с ним. И когда их длинная фура тронулась от мэрии осторожно пробираясь по площади между БМП охранения, я именно прощалась. Я не верила уже ни на грамм, что увижу его когда-нибудь.

О том, что сразу по выезду из города колонна бронетехники попала в засаду, была обстреляна, и полностью уничтожена партизанами, я узнала уже вечером. Рассказавший об этом в ресторане приятель моей подруги даже не думал, что мне стало так плохо именно из-за этого. А я… еле успела в туалетную комнату.

Меня рвало и выворачивало наизнанку от мыслей, что я ведь знала. Что я ведь предвидела. Я даже видела сквозь улыбку Стаса, его другое лицо. Посеревшее с открытыми безжизненными глазами, с обескровленными губами. И щеками, на которых оставили борозды последние слезы боли. Я ревела так, что даже сквозь музыку в ресторане меня услышала моя подруга. Прибежала и, зажимая рот мне ладонью, жестко требовала, чтобы я успокоилась. Она потащила меня к раковинам и долго умывала и приводила холодной водой в чувство.

Потом она меня повела на улицу, где я сидела на корточках в снегу и курила, глядя на ледяное усыпанное звездами небо. Беспощадное небо, которое вертело нашими судьбами, как желало, не считаясь ни с кем и ни с чем. Что оно уготовило мне самой. Что оно хочет от меня, убивая так легко и просто тех, кто мне не безразличен. Почему-то в тот момент я верила, что и Артем уже мертв. Не могло небо так просто отпустить его.

Я жутко замерзла, как и моя подруга, все это время простоявшая сзади и говорившая какие-то глупости о том, что нельзя отчаиваться. Что нельзя прекращать верить. Что на всех войнах тысячи примеров, как похороненные возвращались после войны домой. Но я не верила. Слезы уже беззвучно текли по моим щекам, и я только и могла, что кивать ей нисколько не слушая ее утешающий лепет.

Когда ей стало невмоготу, она подняла меня и повела в гостиницу, нисколько не заботясь о том, что в ресторане ее остался ждать приятель. Она завела меня в комнату, где я так и не прибрала постель, на которой мы были еще недавно так близки со Стасом. Я лежала, уткнувшись в подушку и тихо плакала, а она гладила меня по спине и больше ничего уже не говорила. Смысла уже не было что-то говорить. Я так и не поняла когда уснула в тот вечер. Обессиленная слезами и переживаниями с дикой и невыносимой головной болью я просто свалилась в небытие и до утра так и не выбралась из него.

А через пару дней вместе со стрельбой, на улицах появились глядящие. Они вернулись в город и теперь словно жуткие мифические существа носились по нему в поисках своих кровавых жертв. Никто не арестовывал шрамов, никто не собирался помещать их в фильтрационные лагеря или тюрьмы. Их просто убивали. Как и некоторых из тех, кто служил при них. Нашего мера, полковника шрамов, как и коменданта города, расстреляли на глазах их детей и жен. Не знаю, что остановило глядящих и не позволило им тронуть семьи главных ставленников южан в нашем городе, но их оставили в живых.

Я, еще не отошедшая от своей потери, все эти ужасы воспринимала как нечто закономерное и понятное. Странное было ощущение. Ничем меня уже нельзя было удивить, напугать или возмутить.

Мы с подругой, после проверки документов оккупировавшими гостиницу глядящими, заперевшись в моем номере гостиницы, боялись даже в коридор выйти. И только голод заставил нас ближе к вечеру пробраться в уже разгромленный ресторан. Персонал ресторана практически не пострадал, если не считать нескольких синяков на лицах официантов пытавшихся, если не помешать, то урезонить глядящих крушащих все и вся. Нас бесплатно накормили какими-то салатиками и собрали немного в пакет на утро, подозревая, что к утру ресторан вообще перестанет работать. Новые хозяева города с подозрениями относились к частной собственности. И хотя, как в последствии оказалось опасения были напрасными, мы очень были благодарны поварам и метрдотелю. Сбежав ко мне обратно в номер мы снова затихарились и только в окно поглядывали за изредка передвигающимися по улицам глядящими. Их было много. Чудовищно много. И первая моя мысль была, чем же Василий в лесах, в морозах кормил такую армию.