Схватка с судьбой (СИ) - Гичко Екатерина

«Мой сын… мой… за что, боги? За что…»

«Неужели она так ненавидела дитя, отцом которого стал я?»

«Что стало бы с нами, если бы я умерил свою гордость и злость и не отказался бы от женщины, которую люблю? Что стало бы, если бы смог донести до неё, что власть – это не то, что я хочу? Почему я не сказал, что единственное, чего я хочу – это любить её и быть рядом с ней? Какими были бы мы? Каким бы стал наш сын?»

Резко отодвинув от себя записи, Майяри потёрла глаза и украдкой посмотрела на Ранхаша. Неясная тревога и страх дрожали внутри. Отчего-то ей было так жаль хайрена, и она почему-то боялась его судьбы. Они же с Ранхашем не обидят так друг друга?

Муж не сразу заметил ищущий взгляд жены. Его собственный взор скользил по жёлтым ломающимся листам с записями госпожи Аизелы. Она нигде не упоминала о том, кем является для неё «дорогой племенник Иргад». Писала о нём много, но ни разу не назвала сыном. Только иногда попадались начерно замазанные слова. «Племянника» она обожала, безмерно гордилась им и прочила блестящую судьбу.

О смерти Иргада от рук разбойников в её записях не было ни строчки. Просто сам Иргад исчез, ушёл из её записей, да и сами записи стали редки. Женщина лишь иногда возвращалась к дневнику и писала что-то скучное. Лишь после записи: «Объявлено о смерти хайрена Игренаэша», – появилось кое-что интересное.

«Говорят, хайнес сошёл с ума. И кто-то ведь верит в такое вранье».

Странное замечание для той, кто ранее не написал ни одного хорошего слова хайнесе Озэнарише. Может, она знала об истинном положении дел?

Потом опять шли скучные описания одиноких будней, перемежаемые недовольством критикой в адрес хайнеса Озэнариша, которого уже успели прозвать Сумасшедшим.

В день свержения Сумасшедшего хайнеса и два месяца после никаких записей не было. Потом шла одна-единственная строка:

«Пока они живы, пока оба живы, ничего не закончено».

Ранхаш мгновенно насторожили эти строки, и он быстро пробежал глазами оставшиеся пару страниц и замер на самой последней записи, даже недатированной. Запись выше значилась двести седьмым годом эры Храммара, Сумасшедший хайнес считался мёртвым уже три года.

«Мой Наэш мёртв»

Запись расплывалась, словно на неё попала вода.

«Я не этого хотела. Верните мне его! Я не хотела этого. Молю вас, Тёмные и Светлые, я всё отдам, только верните его! Мой Наэш, я просто хотела доказать тебе, что ты сильнее, что мы сильнее, наш Наэш сильнее…»

Продолжения не было.

Почему она решила оплакать смерть Наэша только через три года после свержения Сумасшедшего хайнеса? Какого Наэша она оплакивала? Мужа или сына? Может, она знала обо всём, что творит её сын? Может, он говорил ей, что хайрен Игренаэш жив? Может, она знала, что Иргад выжил после свержения Сумасшедшего хайнеса? Может, он врал ей, что и хайрен тоже жив? А она всё же узнала, что он мёртв…

Найдутся ли когда-нибудь ответы на эти вопросы?

На стол легла тень, и Ранхаш поднял голову. Майяри робко прикоснулась к его плечу и как ластящаяся кошка перебралась на его колени, вопрошающе смотря ему в лицо.

– Ты на меня всё ещё злишься за побег в горы? Ты злись, Ранхаш. Я не хотела тебя обижать и задевать. Я просто очень сильно испугалась.

Почему-то Ранхаш не удивился тому, что Майяри так неожиданно решила поднять этот разговор и извиниться. Наоборот, он ощущался как нечто очень своевременное.

– Я не злюсь, – крепко прижав к себе жену, Ранхаш с удовольствием вдохнул её запах и невольно вновь посмотрел на последние строки записей госпожи Аизелы. – Через три дня намечается облава на шайку Гноха. Я могу взять тебя с собой при условии, что, пока облава не завершится, ты будешь летать на драконе на высоте не менее ста саженей от земли.

– Что? – встрепенулась Майяри. – Да!!! Да-да-да! Как скажешь! У-у-у, Ранхаш, спасибо! Я буду очень послушной!!!

И крепко чмокнула досадливо поморщившегося мужа в щёку, а потом и в губы.

У ворот особняка С Елями Ранхаш и Майяри столкнулись с экипажем дедушки Шереха. Оборотень, кряхтя, спускался со ступеньки в сопровождении дородной женщины, благодушной и с такой необъятной грудью, что она могла бы посоперничать и с госпожой Пандар.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– О, я как раз вовремя, – обрадовался старый консер, ныряя в экипаж и выныривая обратно с корзиной, укрытой для защиты от холода мехом. – Гостинец.

Ранхаш хотел было помочь, но дед воспротивился.

– Это не для вас, а для Шидая. Ну пойдёмте, а то холодно здесь.

Ранхаш нахмурился, ощутив подвох.

– Прелесть моя, Пандар, – старый консер поцеловал домоправительницу в губы и кивнул на свою спутницу. – Приветь, пожалуйста. А Шидай-то дома?

– Да четверть часа назад вернулся. Вроде в купальню собрался…

Благодушно насвистывающий консер уже затопал по лестнице и скрылся наверху.

Ранхаш и Майяри перекинулись подозрительными взглядами и направились следом.

Уйти мыться лекарь ещё не успел. Только стащил рубаху и теперь внимательно просматривал содержимое саквояжа, пытаясь сообразить, где он оставил свою фляжку. Не лекарство, не яд, но терять гава-лиимскую настойку было жалко. Оставалось её очень мало.

– Шерех? Ты чего так поздно? – оборотень встретил друга подозрительным взглядом.

– Да вот решил заехать, гостинец тебе завезти, – старый консер поставил корзинку на кровать. – И чего это за взгляд такой? Тебе понравится!

– Последним сюрпризом от тебя была лошадь для семилетнего Ранхаша, с которой он свалился через два скачка и разбил себе лоб.

Старик ничуть не смутился.

– Ну раз не хочешь, значит, не подарю, – благородно решил он.

Лекаря это вполне устроило.

– А вообще-то меня послал к тебе Винеш, – повинился Шерех. – Ты ж помнишь, когда он тебя лечил? Ну от раны в грудь.

– Конечно. Долг помню. Осмотреть кого-то нужно? По сердцу что-то?

– Ты не торопись. Ты помнишь, что он тебе запрещал?

Брови Шидая приподнялись в недоумении, и он заподозрил, что друг издевается.

– Да как обычно. Вино, курево и драки.

– А баб?

– Ну баб тоже, но это уж если совсем сил не хватает, – хмыкнул лекарь.

– На баб сил хватает у всех. Он узнал, как ты куролесил в борделе, и велел передать, что в следующий раз ты у него в тюремной камере болеть будешь.

– Шерех, ты зачем приехал? – прищурился Шидай. – Не морочь мне голову.

– Мне просто хотелось похвалиться хорошей новостью. Точнее, – консер наигранно опечалился, – весьма грустной. Представляешь, Руахаш развёлся.

– С Менвиа? – поразился лекарь.

– Ну он был женат только на одной женщине.

– Да как же это его боги надоумили? Столько лет терпел, а тут…

– А тут разозлился. Впервые видел его в таком гневе. Но Менвиа перешла черту. Как только на такое могла пойти женщина её происхождения… Представляешь, она узнала от какой-то своей знакомой… ещё и такие знакомства имеет… что от одного важного оборотня забеременела одна из девочек в борделе. И приплатила той, чтобы она не избавлялась от ребёнка, а родила его и отдала ей, Менвиа. Какую подлость замыслила! Если родится девочка, отдала бы на воспитание в бордель. Если мальчик – какому-нибудь каторжнику, чтобы из него бандит вырос. Папашке отомстить через дитя хотела, вершительница судеб!

– Совсем ничего за душой святого, – осуждающе покачал головой Шидай и замер.

Чуткий слух уловил кряхтение. Шерех встрепенулся, склонился над корзиной и, вытащив мех и шерстяное одеяло, засюсюкал:

– Проснулась? Дедушка здесь. Иди ко мне, моя хорошенькая.

Из глубин корзины старый консер вытащил совсем маленького ребёнка, крохотную малышку, тщательно одетую в тёплую одёжку. Оборотень аккуратно под застывшим взглядом Шидая положил дитя на постель и стащил с маленькой головки шапочку. Надо лбом младенца тут же взвился задорный вихор русых волос.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Как у тебя, пока не поседел, – Шерех заботливо пригладил чубчик и неожиданно серьёзно посмотрел на Шидая. – Тебе Винеш же сказал, никаких баб! Он тебя сердечным зельем своего изготовления поил, а оно выводит из тела всю дрянь, даже если это не дрянь, а зелье бесплодия. А ты это лекарство почти две недели жрал. Вот теперь знакомься с результатом своего безответственного отношения к предписаниям лекаря. Ей целых две недели. Имени, правда, пока нет.