Царь Федор. Трилогия - Роман Злотников

Карл Густав был настроен держаться еще долго, уповая на стойкость шведского характера и помощь союзников, к коим причислял англичан, голландцев и французов. Но оба упования его подвели. Первым сдался шведский характер. Беды, обрушившиеся на Швецию, породили в этой стране стихийное движение за возвращение на престол «доброй королевы Кристины». При которой, как виделось шведам уже из этой, новой и оказавшейся для них очень тяжкой реальности, в стране был настоящий Серебряный век. Причем дело довольно быстро зашло так далеко, что подданные были готовы простить королеве то, что ранее более всего ставили ей в вину, — перекрещивание в католичество. Более того, многим стало казаться, что Господь указал королеве верный путь. И именно упорствование в протестантской вере ее подданных, не понявших столь прозрачного намека судьбы, как раз и привело к тому, что на Швецию обрушились такие беды… А это уже крайне обеспокоило Англию и Голландию, кои хотя и находились после войны 1652–1654 годов в вялотекущем враждебном противостоянии, но в деле защиты протестантизма как общей идеологической основы для нового мира оказались обречены выступить рука об руку. И предложили свои посреднические усилия в деле скорейшего прекращения Северной войны.

Переговоры начались в июле тысяча шестьсот пятьдесят седьмого года в Стокгольме, в королевском дворце, куда прибыли делегации Дании и Речи Посполитой, а также, несмотря на сильное противодействие англичан и голландцев (а за кулисами и французов в лице снова ставшего всесильным Мазарини), и представитель императора Священной Римской империи германской нации. На его участии настоял я, поскольку шведы довольно долго оккупировали немецкое Поморье… а также потому, что и это тоже было платой за уступленный Фердинандом III вассалитет над Восточной Пруссией…

Качумасов, представлявший на переговорах Россию, озвучил требование, во-первых, оставить за нами всю Лифляндию, Финляндию и всю Лапландию, в том числе ее шведскую часть. Да и вообще север вплоть до района Тромсё либо даже чуть южнее, который формально вроде как мог считаться датским, поскольку Норвегия нынче находилась в составе Дании, но на самом деле никого особенно не интересовал. Ну кому интересны вечные снега и обледеневшие скалы с горсткой диких лопарей и квенов? Тем более на фоне тех приобретений, которые датчане сделали в ходе этой войны и собирались закрепить при заключении мира… Во-вторых, Моонзундский и Аландский архипелаги, кои сейчас заселялись переселенцами, в основном поморами, онежскими, волховскими и ильменскими рыбаками. В-третьих, передать России все военные корабли шведского флота, терроризировавшие русскую балтийскую торговлю (тем более что большая их часть была и так захвачена в Стокгольмской гавани). Ну и кроме того выплатить стране «за обиды» шесть миллионов рублей, что составляло приблизительно три годовых шведских бюджета. Датчане требовали присоединения захваченных ими земель, возвращения тех, что были получены шведами по условиям Брёмсебруского мира, а также островов Эланд и Готланд и контрибуции в два миллиона риксдалеров. На Готланд попытались было претендовать и поляки, но их быстро заткнули, и они ограничились контрибуцией в миллион злотых. Такую же круглую сумму требовал и император.

Позиции поляков были наиболее шаткими, поскольку они в этой войне ничего не захватили, а лишь вернули свое. Не менее шаткими были и позиции цесарцев. Датчане чувствовали себя куда лучше, поскольку земли, которые они требовали, уже и так находились под их управлением. Ну а сильнее всего были наши позиции. Поскольку мы, во-первых, захватили больше, чем требовали, и, во-вторых, оккупировали не только наиболее развитые районы страны, но еще и ее столицу.

Переговоры продлились долго, до самого Крещения. И все это время Пудлин со товарищи планомерно грабил Швецию, залезая в сопровождении сильных воинских команд даже в места, кои оставались еще под властью шведского короля. Ну да боевых действий-то они не вели, поэтому формально условия перемирия не нарушались, а что касается остального — пока не заключен мир, война продолжается… Выступавшим от имени шведов англичанам и голландцам удалось вполовину снизить сумму требований поляков и немцев и дожать датчан, заставив тех вообще отказаться от контрибуции. В общем, против объединенных усилий этих двух стран датчане никак не тянули. Так что когда Качумасов согласился снизить сумму контрибуции на миллион, а затем заявил, что, если новые условия не будут приняты, он немедленно покидает переговоры, все закончилось. Мир был заключен.

Поскольку по условиям мирного договора русская армия покидала Швецию только после выплаты всей суммы контрибуции, голландцы и англичане предоставили Карлу Густаву кредит в пять миллионов рублей, кои и были переданы нам в марте. Уже в мае тысяча шестьсот пятьдесят восьмого года русские войска, погрузившись на теперь уже российские корабли, ранее числившиеся за шведским флотом, двинулись в обратный путь. На родину. Датчане принялись активно обустраиваться на своих новых землях. Полякам же и немцам предстояло выбивать из шведов положенную контрибуцию самостоятельно…

Из пяти миллионов контрибуции почти четыре миллиона было выплачено армии — по примеру польской кампании рядовые стрельцы и драгуны получили по десять рублей, капитан получил сто, полковник — пятьсот, а генерал-воевода Беклемишев — десять тысяч. Казаки получили по годовому окладу, коий составлял пять рублей, а кочевники по рублю. И хотя новые рубли были менее весомыми, чем во времена Польской войны, все равно все остались довольны. Еще один миллион полностью ушел на завершение переселенческих программ, введение в состав флота захваченных шведских кораблей и неотложные текущие расходы. Из двухсот семей вывезенных из Швеции мастеров-корабелов по сорок семей расселили в Азове, Архангельске, Астрахани и Усть-Амурске, а остальных поселили в Мангазее, Усть-Ленске и Нижнеколымском зимовье, заложив там доки для ремонта кораблей, пробивающихся по Северному морскому пути. Еще две с половиной тысячи семей иных мастеров были переселены в промышленные районы северной и центральной России и на Урал. Около семнадцати тысяч рыбаков с Аландского и Моонзундского архипелагов, а также с балтийского побережья равномерно раскидали по Холмогорам, Пустозерскому острогу, Обдорску, Мангазее, Усть-Ленску и Нижнеколымскому зимовью, Авачинскому, Усть-Тауйскому, Охотскому и Удскому острогам и Усть-Амурску, заметно разбавив поселенцами, приманенными двадцатилетним освобождением от тягла и положенным государевым хлебным и денежным жалованьем. А сто семей отправили на Эдзо для расселения среди бывших запорожцев. Даточных переселенцев я ни в одно из этих мест не отправлял — только добровольных. Все переселенцы-иноземцы обращались в холопское состояние, выйти из которого можно было, токмо перекрестившись в православие и отдав детей в приходскую школу. После чего все иноземные переселенцы приравнивались в правах к русским переселенцам, но без их специального хлебного и денежного жалованья. Хотя вследствие выхода из холопьего состояния право на заработок у них появлялось. И после крещения они обязаны были прожить в определенных для поселения местах не менее двадцати лет. Так что деваться им оттуда было некуда, а единственный шанс улучшить свое положение состоял в том, чтобы стать русскими. Чего я и добивался…

Сын добрался до Москвы только к Пасхе. Уже после того, как через столицу прошли двадцать тысяч кочевников (финны сражались куда как более ожесточенно, чем лифляндцы, и потери степняков на последнем этапе войны оказались весьма значительными), возвращавшихся с Северной войны с богатой добычей. Я устроил их вождям роскошный прием в бальной зале уже освободившегося от лесов Большого Кремлевского дворца, одарил шелковыми летними юртами, саблями работы моих мастерских, фарфоровой посудой и конями из моих табунов. Кочевники восторженно щелкали языками, удивляясь силе и богатству русского царя, который запросто тратит драгоценный шелк на пологи для юрт и живет в таком большом доме, что в нем свободно может разместиться целый род, да еще вместе со всеми своими табунами и отарами. А то и даже несколько родов… А Дом Белого Бога вообще произвел на них шокирующее впечатление. Трое даже решили тут же окреститься, чтобы перейти под руку Бога, коему сам Белый царь строит столь величественные хоромы, ну и чтобы стать одной веры со столь могущественным властителем.

После крещения с каждым из них отправилось по паре монахов из монастырей «особливого списка». Так что по возвращении кочевников в родные степи легенды о том, как какой-нибудь хан Урлюк или хан Торгай в окружении своих лучших батыров сидели на затканной золотом кошме в каменной юрте самого Белого царя и пили с ним кумыс с золотом из лучших фарфоровых пиал, подтверждая великую шерть [113]между Белым царем и великим степным родом, передавались из уст в уста в кочевых стойбищах еще много поколений. И не одно мальчишеское сердце сладко замирало в мечтах о том, как и он, ставший великим степным батыром, тоже когда-нибудь присядет на золотую кошму с великим Белым царем и отхлебнет из драгоценной пиалы… Вследствие этого всякие попытки поднять кочевников против Белого царя на протяжении всех последующих лет обычно оканчивались тем, что таких попытчиков кочевники привозили к ближайшему русскому начальнику в связанном виде. Шерть, заключенная с Белым царем и подтвержденная на золотой кошме в Большой Каменной Юрте, считалась священной и нерушимой.