Красный лик - Всеволод Иванов

И мужик, действительно, уцелел. Нужна революция, чтобы русская интеллигенция почувствовала так ярко, какая сила — мужик. И пройдёт немного времени, да и теперь уже это ясно видно, и будет ясно новое объективное сознание — достижение:

— В мужика стрелять не годится!.. На него надо ровняться!..

В чём растёт значение мужика? Да в том, что он начинает мало-помалу понимать, что тот, кто кормит страну, тот в ней хозяин… Он кормит её настолько изобильно, что у царей хватало денег ещё на постройку столиц, этих великолепных каменных снов итальянских, французских, русских зодчих… А у нынешних коммунистических мещан, покамест правящих Россией, хватает денег на эстетические постройки разных фабрик… Эстетических — потому что практического значения в них мало…

Новая Россия будет думать мыслью мужика, практичной, ясной и простой, и она отринет всякие театральные представления в столицах, хотя бы построенных из гранита и порфира или же, по-современному, из железобетона…

Зрелище мужика, становящегося хозяином своей земли, готовит ещё новое откровение старым интеллигентам, любителям старых лозунгов. Оказывается, у этого мужика есть и своя культура, и своё миросозерцание!

А именно — Церковь.

Несмотря на все распоряжения из новых столиц — мужик не отменяет Церковь… Он не устраивает, правда, боёв за неё; на несчастья и гонения священников он смотрит довольно спокойно, как он вообще смотрел всегда на действия власти — молча. Но, тем не менее, православие — стоит…

Это тоже объективная истина, и только самые шальные умы хотели бы выкорчевать все церквушки, в которых висят старые чудотворные иконы… Бесполезное занятие! Вера — легка, как воздух, которого нет как будто под рукой и который, в то же время, объективно давит с силой тысячи пудов на человеческое тело…

Мы становимся свидетелями любопытнейшего зрелища:

— К вере православной начинают подходить, правда, очень осторожно, разные старые политические грешники, вроде Брешко-Брешковской. Пройдёт немного времени, и мы увидим пункт о православии включённым именно в народнические и социалистические эволюционистские программы… Это ли не объективность?..

А принятие этого пункта в число пунктов программ необычайно тактически сильно:

— Ведь оно снимет главнейший пункт расхождения между правыми и левыми.

И если Хувер, вступая на президентское кресло, произнёс присягу, положив руку на Библию, почему не произнесёт присяги будущий президент России — положив руку на Евангелие и крест?

Подражать Западу, так подражать во всём!..

Президент?

— Может быть!

— А может быть и царь?..

— Может быть!.. Очень может быть… Но пока неизвестно, в какие одежды оденется русская мысль, объективная народная мысль, одежды, которые теперь хранятся в древних расписных укладах…

Мы жаждем только одного:

— Для того чтобы прекратилась революция, необходимо, чтобы народ получил то, что он сам хочет… Это главное.

Думается, что со смертью великого князя Николая Николаевича положение большевиков несколько ухудшилось в смысле возможности неожиданных политических течений:

— Дело в том, что покойный главнокомандующий, сохраняя свою военную организацию и говоря от имени её, — всё время напоминал всей России эпоху гражданской войны и непримиримость этого остатка белой армии.

Этим и пользовались коммунисты, указывая на эту непримиримость. А со смертью двух вождей, великого князя и Врангеля, — уж новых подобных опасностей не создашь!.. И тут в народе начнёт действовать всесильный дух объективности… Постепенно. Ведь — всё течёт, — возглашал Гераклит…

— К новой России!

Диалог о старом и новом

— Что за чепуху пишете вы? — встречают меня мои добрые друзья. — Что Россия была неизвестна, что ли, как Центральная Африка, что ли?.. Стэнли Ливингстонов вам надо, Грум-Гржимайло, Пржевальских, Куков? Лес, лес! Но ведь в лесу-то жили… И в тайгах живут люди, для которых тайга — не тайга, а открытая книга. Почитайте прекрасную книгу Арсеньева, про его изумительные странствования по Сихотэ-Алиню, чудесному приморскому заповедному таёжному урману — разве не изумительна фигура его вожатого — Дерсу Узала?

— Правильно, — отвечу я на эти буквальные замечания, — всё правильно… Правда, подобные таёжные следопыты были в русской жизни, и знали они лес тем внутренним нюхом, которым обычно люди постигают природу… Но — знание знанию рознь…

Эти следопыты были единственными в своём роде, индивидуальными; их круг знаний не был широк, он был, напротив, весьма ограничен и узок…

Да, были люди, знавшие в полном смысле русскую действительность, — позвольте назвать среди них хотя бы Мельникова, Щапова, сибиряков Ливанова, с его исследованием религиозной жизни, Шелгунова, с его некоторыми необычайно глубокими статьями по истории России, Лескова и вообще этот сонм мелких, не шумно славных писателей и учёных, судьба произведений которых — долгий сон на полках библиотек, в пыли и в книжных червецах.

Да, эти люди, действительно, знали Россию, и вот почему — при обдумывании путей к России новой — наша мысль упирается в их образы.

Были по Руси раскиданы разные архивные комиссии. Общества изучения таких-то и таких-то краёв — и так далее, которые занимались работой незаметной и плодотворной. Вспоминаю Ярославское древлехранилище, которое так и пахнуло на меня, как свежестью из погреба в пыльный зной, — свежестью исторической… Они — были незаметными следопытами, ползавшими по лицу русского заповедника, они знали Россию — но Россия-то не знала их…

— Не знала? Мельникова-то не знала?

— Ну, Мельникова одного и знала, а других вы и сами не знаете… А Мельникова знала как «бытописателя ушедшего быта», вроде любопытного чудака, и ничего актуального в нём не замечалось… А между тем…

— Что между тем?..

— Он мог бы быть вождём, особым, новым, мелким вождём… Не верите? Ну вот… Но оставим сие, потому что подобные вопросы разжигают страсти.

— Ну, в таком случае что же мы знали про Россию, если не сказания следопытов…

— А вот что… Это был целый ряд легенд, сказок, преданий, таких или эдаких, но всё примерно подобранных в одном духе. Эти легенды отнюдь не заключали в себе указаний на карты тайги, ни компаса для её прохождения… Нет, это были взрывы как бы веры, иногда — суеверий… Во-первых, были заявления, что ясность, хорошая жизнь только за пределами русского леса… Карамзин, попав в Швейцарию, — целовал там чужую землю… На кой чёрт она ему? Повоевавшие наши чудо-богатыри 1812 года — стали устраивать масонские ложи, причём названия лож совершенно не оставлявшие никаких сомнений: «К свету», «Новая Заря» и т. д. Если при этом и было какое-нибудь самосознание, то непременно — по контрасту — как, например, это было с господином Радищевым, который столь раскатал весь путь по первой просеке нашей, по дороге из Петербурга в Москву… Радищева, этого трусливого обличителя, прекрасно разыграл и обругал Пушкин — но кто знает это обличение?