Генрих Эрлих Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта - Генрих Эрлих

Через неделю пришла пора обсуждать перспективы немецкого контрнаступления. С каждым днем перспективы прояснялись, все более радужные. Для этого были веские основания — верные слухи и приказы фюрера.

— Мне только что звонил мой однокашник по училищу, он служит в штабе 9–й армии, — делился полученными сведениями Вортенберг, у него при всех штабах были однокашники по школе или училищу. — Он сказал, что командующий армией генерал Буссе получил от фюрера телеграмму, в которой говорится о скором прибытии пятисот танков и ста длинноствольных орудий.

От этого захватывало дух. Если один «Леопольд» навел столько шороху на русских, то на что способны сто орудий? Они просто сотрут русских в порошок.

— Как вы думаете, зачем мы вырыли столько траншей, которые явно избыточны для сил нашего батальона? — задавал риторический вопрос вернувшийся в строй командир второй роты лейтенант Вайсмайер. — Для специальных дивизий с новым оружием, которые прибудут в ближайшее время для нашего подкрепления!

О, новое оружие, чудо–оружие! На него возлагали если не все, то большие надежды. Эти надежды не могло поколебать ничто, даже действительно поступающие образцы нового вооружения. Однажды вечером к ним прибрел фольксштурмовец Штульдреер, в руках он держал палку с привязанным к ней камнем.

— Диагноз очевиден: старик впал в детство и решил поиграть в древнего человека, отправляющегося на охоту, — сказал Граматке.

— Вот, сегодня выдали, — сказал Штульдреер, он был глуховат на оба уха и не обратил внимания на замечание Граматке. — Называется «Фольксхандгранате–45».[84] Вот я и подумал: к чему бы это?

— Граната? Дайте посмотреть. — Красавчик, не дожидаясь ответа, подошел и взял каменный топор из рук старика. Когда–то он окончил курсы минеров и знал толк в разных взрывающихся устройствах. — Кусок бетона, с ноготок тротила и детонатор № 8, — вынес он вердикт.

— И вот что я надумал, — продолжал между тем Штульдреер. — Начальство нам эти гранаты специально выдало, чтобы они в руки русских попали. Те подумают, что у нас с оружием совсем швах, полезут очертя голову вперед, тут–то мы их всех покоцаем из винтовок и в контрнаступление перейдем, ворвемся во вражеские окопы на плечах противника.

— Если всех покоцаем, не на чьих плечах врываться будет, — сдерживая улыбку, сказал Красавчик. — Не усердствуйте при стрельбе, парни, оставьте немного тягловой силы.

— Я бы и сам ее русским подбросил, да кости ломит от сырости, сил нет! — перешел к сути дела Штульдреер. — А вам, молодым озорникам, это только в радость. Или нет?

— В радость, дедушка, в радость, — немедленно откликнулся Клинк, — сейчас сделаем! — Он все же кинул быстрый взгляд на Юргена и дождался ответного кивка. — Это нам как два пальца… Подбросить — это даже легче, чем украсть. — Он положил гранату на бруствер, занес ногу на приступку.

— Только смотри, чтобы не взорвалась, — напутствовал Клинка Штульдреер, — в этом вся соль замысла.

Клинк вернулся через полтора часа, чрезвычайно довольный собой. Еще более довольным выглядел Штульдреер, он все полтора часа потчевал молодежь рассказами о Великой войне. Они слушали его одним ухом, а вторым ловили звуки со стороны русских окопов, куда скрылся их товарищ. Вот они облегченно выдохнули, и Штульдреер перешел к заключительной части речи.

— Вот что говорит мой опыт: когда нам удастся прорвать линию фронта… — он говорил «когда», а не «если», как о деле решенном. — … Мы вырвемся на оперативный простор и начнем быстро наступать.

Предшествующий рассказ Штульдреера сводился к детальному описанию прорыва французских позиций в 18–м году. Знал Юрген и о том, что вскоре после этого Штульдреер попал в плен. Выходило, что он пострадал от этого прорыва. По их батальонным канонам он мог считаться экспертом по прорывам. Его мнению можно было доверять. Они прорвут линию русских укреплений, их контрнаступление будет успешным. Такой неожиданный вывод сделал Юрген из рассказа старого ефрейтора. В те дни они верили в то, во что хотели верить — в грядущую победу.

После посещения Штульдреера из словосочетания чудо–оружие незаметно выпала вторая половинка. Чудо — вот на что они теперь надеялись, чудо — это было так реально. Юрген дошел до того, что стал прислушиваться к словам Граматке, который сыпал историческими примерами чудесных спасений. Все было в тему, с эффектными паузами, мелодраматическими отступлениями и патетическими восклицаниями. В 1688 году турки дошли до Вены и — откатились. Турки, русские — какая разница? Азиаты! Почти через сто лет русские (!) подступили к Берлину (!!), Даже вошли (!!!) в Берлин, величайший прусский король Фридрих II, Фридрих Великий, уже готовился принять яд от унижения поражением, но — о чудо! — умирает русская императрица Елизавета, на престол вступает император Петер, он наш, голштинский, ура, мы спасены, мир, победа!

И чудо не замедлило свершиться. 14 апреля вечером, когда опустилась тьма, Фрике объявил общее построение и сообщил на нем о смерти американского президента Рузвельта.

— Теперь, когда с лица земли исчез один из величайших преступников всех времен, наступил решающий поворот во всей войне! — воскликнул он.

Впрочем, эта была цитата из приказа фюрера. Фрике от волнения просто поспешил озвучить ее. Он передал полный текст приказа Вортенбергу, и тот прокричал его не менее взволнованным голосом.

— Берлин останется немецким. Вена снова будет немецкой, а Европа никогда не станет русской. Сплотитесь воедино! В этот час на вас, мои герои Восточного фронта, смотрит весь немецкий народ, надеясь, что ваша решимость, ваша преданность, ваше оружие и ваши командиры потопят большевистское наступление в крови. Судьба войны зависит от вас!

— Да! — кричали солдаты. — Хайль Гитлер!

Они совершенно не принимали во внимание, что всего три дня назад им официально объявили, что русские уже заняли Вену и Кёнигсберг, американцы — Геттинген и Ганновер, что бои идут под Нюрнбергом и в Тюрингском лесу. Судьба войны решалась под Берлином, на Одерском фронте, на их фронте. Все остальное были детали.

Западный фронт можно было вообще не принимать в расчет. После смерти Рузвельта военные действия на нем неизбежно должны были прекратиться.

Перемирие — сепаратный мир — совместная борьба с большевиками. Этот путь они прошли за три дня. Разговоры о сепаратном мире уже не рассматривались как государственная измена, о нем говорили все и вслух, даже подполковник Фрике в присутствии младших чинов. Фрике вернулся к ностальгическим воспоминаниям о 1918 годе.

— Когда большевики пришли к власти в России, они немедленно подписали с нами сепаратный мир в Бресте, да–да, Юрген, в хорошо вам знакомом Бресте. Благодаря этому мы получили возможность снять наши войска с Восточного фронта и перебросить их на Западный, получив тем сам численный перевес над противником. План великого Людендорфа включал прорыв массированной обороны противника и расчленение союзных войск, — англичан мы сбрасывали в море, а лягушатников отгоняли к Парижу. Теперь мы сделаем то же самое, но в обратном направлении. Мы заключим сепаратный мир с союзниками, англичанами и американцами, перебросим освободившиеся войска на Восточный фронт, прорвем оборону русских и погоним их — через Брест! — назад на азиатские просторы, войдем в Петербург и Москву и задушим большевизм в его логове. Это будет блестящим завершением войны!