Награда для Героя - Su.мрак

Невозмутимый, как маггловский Будда, Грайкхар, с которым Люциус обычно вёл дела в своей тайной деятельности Плетельщика, подготовил все необходимые документы в кратчайшие сроки. Малфой достаточно часто контактировал с этой расой, чтобы понять — мудрый старый коротышка был очень доволен. Ещё бы: переложив заботы о семье и поместье на плечи своего преемника, Плетельщик получал возможность целиком и полностью посвятить себя работе. А учитывая редкость Дара и прогрессирующий повсеместно упадок Кровной Магии и древних искусств во всём Магическом Сообществе, один только список строений, требующих экстренного вмешательства, был длиной в морскую милю мелким шрифтом. Не упоминая уже о тех местах, что ещё сохраняли кое-какую стабильность, но вот-вот угрожали в него попасть. Опись оных составляла целый том, который с трудом поднимала пара гоблинов. Люциус и так с тех пор, как очнулся после получения проклятия, работал, словно одержимый, стараясь заглушить разрывавшие душу пустоту, гнев и боль предательства. Раньше он использовал свой Дар от силы раз в неделю, если дело касалось рутинных обновлений и установки новой Защиты, и раз в две-три недели, если предстояла серьёзная борьба с «чокнутыми» поместьями. Теперь же… Маг, оставив себе один день на подготовку и разведку местности, пару дней — на сам изматывающий силы процесс и сутки — на восстановление сил, набрасывался на заброшенные полные опасных ловушек поместья, словно Дон Кихот на ветряные мельницы. И азарт его был тем сильнее, чем опаснее была предстоящая работа. И если бы Мордред не унёс куда-то языкатую ехидну по имени Брайан Линкс, сей наблюдательный не-совсем-джентльмен не преминул бы провести кое-какие аналогии между одержимостью некоего аристократа и воинствующим «трудоголизмом» известного сыщика. И самым мягким из его заключений, пожалуй, было бы: «Клиническая ушибленность всей головы на фоне хронического недотраха и прогрессирующего спермотоксикоза». За последние двадцать дней Плетельщик ухитрился проредить длиннейший список так, как ему ранее не удавалось и за два-три месяца. Вновь построенные усадьбы, старинные поместья, замки, виллы сменяли друг друга, словно в калейдоскопе, оставляя в памяти лишь череду полузабытых образов и ощущений, дававших возможность на несколько дней отвлечься от невесёлых дум и бушующих в душе страстей. Всю свою ярость, гнев и страсть он выплёскивал на норовящие угробить неосторожного противника магические строения, вынуждая сошедшую с ума Защиту в испуге отступать под напором бушующих за внешне невозмутимой оболочкой страстей. Рутинные дела Люциус щёлкал, словно орешки, создавая лишь базовый каркас будущей защитной сферы и отдавая на откуп хозяевам и работникам Гринготтса возможность довести до ума детали. В последнее время он всё чаще ловил себя на том, что из всего списка названий с краткими описаниями выбирает лишь те строения, борьба с которыми заставляла его выкладываться до предела, буквально выпадая из реальности почти на сутки после завершения процесса. В конце концов, Люциус, наплевав на условности, попросил Грайкхара составить для него новый перечень, в который входили бы только подобные дома и поместья, вне зависимости от соотношения сложности задания и величины вознаграждения. Вот так и получилось, что при подобном подходе к вопросу сиротливо обитавшая где-то в последней трети первоначального списка Хорватская вилла «Морской конёк» плавно переместилась на двадцатое место нового перечня… и вдруг в один прекрасный день из него исчезла, невольно оставив памятку об этом редком событии где-то в подсознании тёмного мага. А Люциус, пожав плечами, приступил к очередному суперсложному «оживлению» уже лет пятьдесят пользующегося недоброй славой замка в Нормандии. Обычный замок, полный ловушек, проклятий и неупокоенных душ. Обычная рутина. Если бы он только знал тогда, чем завершится для него этот проект…

***

На подъездной дорожке к уютному двухэтажному дому, утопающему в разросшихся кустах сирени и жасмина, остановился серебристый «Ягуар», из которого вышел крупный, высокий мужчина с коротко стриженым ёжиком каштановых волос и пронзительным взглядом привыкшего к постоянной опасности человека. Ловкие экономные движения, казалось бы, слишком мощного на первый взгляд тела выдавали в нём полицейского или военного, а задумчиво-настороженное выражение лица говорило о наличии какой-то проблемы, которую ему предстояло разрешить в ближайшее время. Вот только долго раздумывать здоровяку не пришлось: на первом этаже дома открылось окно, и женский голос позвал:

— Дэ? Дад, проходи скорее…

А перебивший его мужской добавил:

— А то Селена нас с Джорджем до твоего прихода отказалась подпускать к своему пирогу. Так что если ты не хочешь стать причиной нашей голодной смерти, во имя Бога и Мерлина поторопись!

Открытая улыбка осветила лицо вновь прибывшего, стирая печать забот, и Дадли Дурсль, майор Британской Морской пехоты, вошёл в дом, с порога поприветствовав хозяев и пожав руку их гостю, с которым не раз встречался в компании своей бывшей жены и Найла, со временем ставших для него добрыми друзьями:

— Здравствуй, Джордж. Салют родителям будущего великого мага!

Найл Лозински, за последние полчаса едва не истекший слюной над испечённым женой пирогом, моментально утянул всех в столовую:

— Всё! Все разговоры потом! А сейчас — за стол, Хогвардс-Экспресс прибудет на Кингс-Кросс через три часа.

Его высокий рыжеволосый друг усмехнулся и, отодвинув от себя поставленный Селеной бокал, отказался от предложенной выпивки: с тех пор, как двое его племянников разругались с отцом в пух и перья, не испугавшись скандала в многочисленном семействе, и перебрались на постоянное жительство к любимому дяде, Джордж навсегда завязал с былым пагубным пристрастием к спиртному — не хотел предавать доверия тех, кого в жизни и так немало обманывали.

— Можно подумать, я вас туда на машине ехать заставлю. Аппарируем на вокзал за полчаса до прихода поезда и как раз успеем к возвращению ребят из школы.

Балагур Найл рассказывал какой-то двусмысленный медицинский анекдот, Селена в шутку угрожала огреть его полотенцем, если он будет мешать ей накрывать на стол, их гость вступался за друга, а Дадли сидел, изредка вставляя в разговор короткие реплики, и исподтишка разглядывал рыжеволосого волшебника, пытаясь окончательно решить, стоит ли ему довериться или подождать встречи с Гарри. Он уже пару-тройку лет присматривался к этому магу… с тех пор, как его окончивший первый курс Хогвардса сын и Селена рассказали ему о наличии у мальчика магических способностей. Стив взахлёб рассказывал отцу о своих школьных друзьях — Джейми, Але и Рози, которых кое-кто из неприятелей почему-то дразнил «брошенными». Дадли тогда осторожно расспросил ребёнка… Услышанное заставило его о многом задуматься и кое-что вспомнить. В частности, о судьбе некоего Сириуса Блэка. Дурсль не был близок с кузеном, но одно он знал точно: Гарри никогда, ни при каких обстоятельствах не предал бы своих детей. А значит, в этом незнакомом, таинственном и опасном Магическом Мире ничего не изменилось. И что самое страшное — Дадли был в нём меньше, чем никем. Не имея магии, он был связан с тем миром только через двенадцатилетнего ребёнка, жизнью которого не стал бы рисковать ни при каких обстоятельствах. «Большой Дэ» осторожно, буквально по крупице, по зёрнышку собирал нужную ему информацию и… искал союзника — взрослого мага для того, чтобы уберечь от опасности сына и новообретённых племянников. Интуиция боевого офицера шептала, что этому открыто улыбающемуся человеку, в чьих глазах навеки поселилась застарелая боль, можно доверять, но после короткого разговора с кузеном по телефону Дурсль уже не так был уверен в своём решении. Быть может, в тот день он так бы и не решился начать беседу по душам, но недооценил наблюдательность бывшей жены: