Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

Глаза у Кермита прояснились. Он глубоко вздохнул и тряхнул головой.

— Ты действительно так думаешь?

Голос его прозвучал почти незнакомо.

— Ну конечно, — ни секунды не колеблясь, ответил Леон.

— Ты ведь не стрелял, нет? — спросил Кермит, отдуваясь, как бегун после тяжелой дистанции.

— Не успел. Ты сам его убил, без моей помощи.

Некоторое время Кермит молча смотрел на лежащего перед ним великолепного зверя. Леон стоял рядом. А вот Маниоро и Лойкот задвигались по кругу, подпрыгивая, вскидывая высоко колени.

— Ребята собираются исполнить танец в твою честь, — объяснил Леон.

Первым запел Маниоро:

Мы — молодые львы. От нашего рыка дрожит земля. Наши копья — наши клыки. Наши копья — наши когти…

После каждой строчки масаи подпрыгивали — высоко и легко, как взлетающие птицы, и тогда к Маниоро присоединялся Лойкот. Когда песня закончилась, они подошли к мертвому льву, обмакнули пальцы в его кровь и вернулись к Кермиту. Маниоро, наклонившись, провел американцу пальцем по лбу.

Ты — масаи Ты — морани Ты — воин-лев Ты — мой брат…

Он отступил, и его место занял Лойкот, который оставил на щеках Кермита две кровавые полосы.

Ты — масаи Ты — морани Ты — воин-лев Ты — мой брат…

Опустившись перед охотником на корточки, они ритмично прихлопывали в ладоши, снова и снова повторяя эти слова.

— Теперь ты масаи и их кровный брат. Выше чести не бывает. Ты должен ответить.

— Вы тоже мои братья, — сказал Кермит. — И когда нас разделит большая вода, я буду помнить о вас. Я никогда вас не забуду.

Леон перевел его слова масаи, и те довольно закивали.

Кермит поднялся наконец, шагнул к льву и, словно перед святилищем, опустился на колени. Лицо его лучилось. С минуту он рассматривал огромную голову зверя. Грива начиналась в двух дюймах над непроницаемыми желтоватыми глазами, уходила назад густыми черными волнами, спускалась по шее к массивным плечам и заканчивалась примерно на середине широкой спины.

— Оставь его, — сказал Леону Маниоро. — Попу Хима принимает в сердце дух льва. Так должно быть. Так человек становится настоящим воином.

Солнце уже село, когда Кермит подошел к костру, у которого сидел Леон. Ишмаэль соорудил из поленьев что-то вроде двух табуреток и стола, на который поставил две кружки и бутылку. Американец с любопытством посмотрел на нее.

— Виски «Буннахабхейн», — пояснил Леон. — Тридцать лет выдержки. Выпросил у Перси. На случай если нужно будет что-то отпраздновать. Жаль, он отдал только половину. Сказал, что для таких, как ты, оно слишком хорошо.

Он разлил виски по кружкам, протянул одну Кермиту.

— У меня странное ощущение.

— Понимаю. Сегодня было твое крещение огнем.

— Да! — кивнул американец. — Да. Верно. В этом было что-то мистическое, почти религиозное. Со мной случилось нечто необычное и удивительное. Я чувствую себя другим человеком… не таким, каким был, а лучше… Я… — Он замялся, подыскивая подходящее слово. — Я как будто заново родился. Тот, прежний «я» был боязлив и неуверен в себе. Этот никого и ничего не боится. Теперь я знаю, что могу выставлять миру свои условия.

— Понимаю, — снова кивнул Леон. — Обряд перехода.

— С тобой тоже такое случалось?

Леон отвернулся. Перед глазами встала врезавшаяся в память картина: бледные обнаженные тела на высушенной солнцем земле. В ушах снова засвистели стрелы нанди, спина напряглась под тяжестью раненого Маниоро.

— Да, но… у меня было по-другому.

— Расскажи.

Леон покачал головой.

— О таких вещах много говорить не стоит. Слова лишь принижают их значение.

— Конечно. Это нечто очень личное.

— Вот именно. — Леон поднял кружку. — Не нужно стараться облечь все в слова. Достаточно того, что мы понимаем это сердцем. Масаи называют людей, разделяющих общую истину, братьями по крови воинов.

Выпили. Помолчали.

— Я сегодня, наверно, не усну, — сказал Кермит.

— Я посижу с тобой.

Молчание не мешало, но через какое-то время они стали вспоминать подробности, обмениваться впечатлениями об охоте: как прозвучал первый рык, какого роста был лев, как быстро он бежал. Уровень виски в бутылке понемножку опускался.

Незадолго до полуночи из темноты донесся стук копыт и голоса. Говорили на английском. Кермит привстал.

— Кого там еще черти принесли?

— Есть у меня одна догадка, — усмехнулся Леон, поворачиваясь к вступившему в круг света мужчине в бриджах для верховой езды и широкополой шляпе.

— Добрый вечер, мистер Рузвельт, мистер Кортни. Я тут проезжал мимо и подумал, почему бы не заехать…

— Мистер Эндрю Фэган. Надеюсь, вы не станете возражать, если я назову вас лжецом. Вы преследуете нас уже две недели. Днем и ночью. Мои следопыты постоянно натыкаются на ваши следы.

— Перестаньте, мистер Кортни, — рассмеялся Фэган. — «Преследуете» слишком сильное слово. Но скрывать не стану, меня, как, впрочем, и весь остальной мир, интересует, что вы задумали. — Он снял шляпу. — Нам можно с вами?

— Боюсь, мистер Фэган, вы немного опоздали, — сказал Кермит. — Сами видите, бутылка практически пуста.

— По счастливому стечению обстоятельств, у меня как раз завалялась запасная в рюкзаке. — Фэган повернулся к своему фотографу: — Карл, будь добр, возьми ту бутылочку виски и возвращайся сюда. — Через пару минут, когда все отведали «Джека Дэниелса», репортер снова закинул удочку: — Как охота? Было что-нибудь интересное? Мы вроде бы слышали выстрелы.

— Расскажи ему, Леон.

Кермит с радостью поведал бы о своем триумфе сам, но не хотел показаться хвастуном.

— Ну, раз уж вы спросили… Как раз сегодня мистер Рузвельт застрелил льва, которого мы искали с самого начала сафари.

— Льва! — Фэган едва не пролил драгоценный напиток. — Вот так новость. И какой он? Ну, если сравнить с тем, которого неделю назад подстрелил ваш отец?

— Судите сами, — предложил Леон.

— Нам можно на него взглянуть?

— Идемте. — Кермит поднялся, подобрал горящую ветку и повел гостей к убитому льву.

— Чтоб меня, ну и зверюга! — воскликнул Фэган и быстро повернулся к фотографу: — Карл, неси камеру. — Потом он долго уговаривал Кермита и Леона попозировать у добытого ими трофея, хотя американец отнекивался только для виду. В конце концов, наполовину ослепнув от вспышек, они вернулись к костру и снова наполнили кружки. Фэган достал блокнот. — Итак, мистер Рузвельт, что испытывает человек, когда делает то, что вы сделали сегодня?

Кермит ненадолго задумался.

— Мистер Фэган, вы охотник? Видите ли, охотник понял бы меня лучше.

— Нет, сэр. Я играю в гольф, но охота меня не занимает.

— Ладно. Для меня этот лев то же самое, чем была бы для вас победа в чемпионате по гольфу, где вашим соперником был бы Уилли Андерсон.

— Великолепно! Знаете, сэр, у вас литературный талант. — Фэган быстро записал что-то в блокнот. — А теперь расскажите мне все подробно, с того момента, когда вы впервые увидели его, и до самого конца.

Долго просить не пришлось — не утихшее еще возбуждение и виски пробудили в Кермите красноречие. Он не только ничего не упустил, но и добавил несколько живописных деталей.

— Я ничего не перепутал? — обращался он к Леону. — Все ведь так и было, да?

Леон, как и полагается охотнику, с серьезным видом кивал и поддакивал. Потом все еще сидели какое-то время в тишине, молча перебирая эпизоды. Леон собирался намекнуть, что пора бы и укладываться, когда из темноты донесся жуткий рев.

— Что такое? Что это? — забеспокоился Фэган. — Скажите же, что это такое?