Великий магистр - Елена Грушковская

— Значит, надо пробиваться к ней на свидание, — ответила я. — Надо что-то делать, Оскар! Её жизнь может быть в опасности. Придумай что-нибудь!

— Хорошо. Ты права. — Оскар опустился в кресло, сосредоточенно глядя перед собой и потирая пролёгшую между бровей напряжённую складочку.

Да, именно после этого разговора Оскар и Юля добились свидания с тобой, а ты в это время находилась в карцере. Для встречи с посетителями тебя вытащили оттуда, накормили и привели в порядок. Возможно, именно благодаря этому ты не впала там в анабиоз. Если бы ты в него впала хотя бы на пару дней, тебе была бы только одна дорога — в море с камнем на шее. Посетив остров, я видела, как выбрасывают этих бедняг. Верёвкой обматывают надёжно, так что шансов соскользнуть с тела у неё нет, а камешек для груза выбирают весьма приличных размеров. А сам остров — гадкое место: вечный туман, холод и сырость. Идеальные условия для развития ревматизма…

Я снова ощутила призрачную боль, но уж лучше продолжать её терпеть, чем освобождаться от неё ценой твоей жизни. Ведь ты ещё не стала Великим Магистром.

«Спи, малышка, баю-бай,

Поскорее засыпай…»

* * *

Когда началась война между Орденом и Обществом «Аврора», я не спешила вставать под чьи-либо знамёна. Принять чью-то сторону — это значит, принять её убеждения как единственно верные, а убеждения другой стороны считать неправильными. А я не знала, что правильно. Ни Орден, ни «Аврора» не привлекали меня. К кому прислониться? Куда податься?

«Аврора» никогда не была твоей, моя белокрылая судьба. Её создала Юля, которой руководило одно стремление: получить власть. И не только над хищниками. Над миром. Ты и сама чувствовала, что идёшь не по тому пути, ты не могла принять руководство поднесённой тебе на блюдечке организацией, созданной с нуля кем-то другим. Ты ощущала какую-то фальшь в своём положении, а всё, что чувствовала ты, чувствовала и я. Связь между нами не давала мне забыть о тебе ни на минуту.

Нет, с «Авророй» тебе было не по пути, но ты ещё не до конца отдавала себе в этом отчёт. Ты не могла позволить себе, подобно мне, отшельничество и нейтралитет, ты должна была сделать какой-то выбор. И ты выбрала «чёрных волков». Не кресло в кабинете — его ты оставила Юле, — а меч. Странная ирония судьбы: ты ненавидела Орден, главой которого тебе предстояло стать в будущем.

А ещё ты любила Карину, свою младшую сестру, которая называла тебя мамой. Я, кажется, уже говорила, что давно завязала с помощью людям, и в героя играть было не в моей натуре, но мне случилось находиться поблизости, когда похитили твою любимую сестрёнку. Я говорю «случилось», но на самом деле чёрт его знает, как оно всё сложилось… Натянувшиеся звенящие ниточки вели меня в то место и в то время, и я увидела их — двух похитителей, тащивших девочку. Она вырывалась и билась, хотя на неё воздействовали, пытаясь погрузить в летаргию, и даже выбила одному из похитителей глаз своей игрушкой — фигуркой ангела, которую ты ей подарила.

Всё было не совсем так, как я тебе сказала. Похитители не роняли Карину: она уже была погружена в сон, и мне пришлось отбивать её у них. Ударом сзади по шее я сломала одному позвоночник, и он выпустил девочку из рук. Пока она падала, я успела пробить каблуком его напарнику глазницу (пригодились-таки шпильки!), а потом, спикировав вниз, подхватила её почти у самой земли.

Найти «волков» было нетрудно: они летали повсюду. Услышав грозный окрик: «Приземлиться на ближайшую крышу!» — я выполнила приказ. Тройка «волков» тут же окружила меня и взяла на прицел. Да, это были те самые воины в чёрных масках из моих давних снов.

— Спокойно, ребята, не стреляйте, — сказала я. — Я не собираюсь сопротивляться. Я сама вас искала.

— Отдайте девочку, — последовал приказ.

Я передала Карину на руки одному из «волков» и сказала:

— Она цела, только без сознания. Это сестра… то есть, дочь Авроры.

Услышав твоё имя, «волки» сразу насторожились.

— Ваше имя?

— Эйне, — представилась я.

— Состоите в Ордене или в «Авроре»?

Я усмехнулась.

— Я беспартийная.

Коготь на пальце у меня в то время отсутствовал: без него было удобнее, и я перестала его носить.

— Вы задержаны, — объявили мне.

Так я попала в камеру изолятора. Там всё время царил безоконный полумрак, еле разгоняемый одинокой лампочкой в коридоре. Мне вкололи полтора грамма спирта для усмирения, и постепенно против моей воли мышцы начали расслабляться: даже руки в кулаки сжать было трудно. Время от времени подташнивало и накатывала сонливость, но спать не давал дежурный надзиратель, который оказался сволочью: он ходил и бил дубинкой по решёткам. Это был плечистый парень с серебристо-серыми, как капли ртути, глазами и серьгой в ухе, упивающийся своей пусть и маленькой, но властью. Удары его дубинки по решётке отдавались в голове болезненным гулом, и кто-то из арестантов не выдержал:

— Слушай, приятель, ты не мог бы не долбить так? Голова болит…

Надзиратель остановился.

— Чего ты там сказал, повтори? — с недобрыми интонациями спросил он.

— Ну… Нельзя ли потише? От спирта спать хочется.

— Ну-ка, встать! Подойти к решётке!

Послышался негромкий треск, а потом глухой звук падения на пол чего-то тяжёлого: видимо, надзиратель применил электрошокер.

— Вот так… Получил, засранец? Хе-хе… Ещё кто-нибудь хочет высказаться? А? Что притихли?

Ответом было мёртвое молчание. Проходя мимо моей камеры, надзиратель остановился.

— Что смотришь?

Я молчала. Он, уставившись на меня холодными ртутно-серыми глазами, похлопывал дубинкой по ладони.

— Я задал вопрос! — рявкнул он.

— А что бы ты хотел услышать, начальник? — усмехнулась я. — Что ты — молодец? Но если я скажу так, это будет ложью. Потому что я считаю, что ты — м*дак.

Его глаза полыхнули холодной яростью.

— Ты! Встать! К решётке!

— Ой, начальник, не ори, а? — поморщилась я. — И правда голова болит.

— К решётке, я сказал!

Не иначе, он собирался угостить и меня несколькими сотнями киловольт. Электрошокер был в форме палки, его можно было легко просунуть между прутьями решётки и ткнуть в меня. Ну ничего, и у меня был припасён для него один приёмчик… Ураган гнева уже зародился у меня в груди.

Я поднялась с койки, подошла к решётке и, прежде чем надзиратель успел шевельнуться, молниеносно просунула руку между прутьев. Сдавив мочку его уха с серьгой, я направила всю силу урагана через свою руку ему в голову. Его зубы оскалились от боли, пронзившей череп, и он сдавленно завыл:

— Ыыыыы…

Шатаясь и сжимая руками голову, он согнулся пополам и прислонился к стене. Изо рта у него капала слюна, и он не мог ни разогнуться, ни сказать что-то членораздельное.