Александр Македонский. Трилогия (ЛП) - Мэри Рено

На следующую ночь — все то же самое. Ну, теперь-то великая битва все-таки началась, думали мы, сдерживая дыхание. Никакой битвы. И в следующую ночь, и в ночь за нею мы слышали шум, крики и звон оружия, но уже не обращали на них внимания. И царь Пор тоже не обращал.

Александр никогда не боялся предстать в самом начале сражения дураком или трусом, он мог себе это позволить. В Индии ему уже доводилось идти на хитрость, чтобы одурачить противника, и на сей раз он зашел достаточно далеко. Он не сражался с Омфисом, и потому царь Пор не имел ни малейшего представления, с кем ему вскоре предстоит помериться силами. Невероятный рост Пора вошел в легенды, так что слоны были единственными животными, способными нести такого седока. Конечно же, инд не мог не думать об Александре как о маленьком щенке на той стороне реки: лает и лает, но укусить не способен.

Что ж, Александр продолжал лаять и убегать в свою конуру. Он приказал доставить в лагерь множество повозок с пищей и товарами — и раздавал их всякому, кто хотел слушать и распространять новости, будто он намеревается ждать окончания дождей, чтобы перейти реку зимой, когда ее русло сузится. Значит, Пор мог готовиться провести все это время в жидкой грязи на своем берегу, если у него хватит терпения дождаться, пока Александр наберется мужества выступить против него.

Так продолжалось, должно быть, целую неделю. В одну из ночей на нас налетела худшая гроза, какую мы только знали: стремительный поток дождя и столь жуткие молнии, что их было видно прямо сквозь стены шатров. Я лежал, накрыв голову подушкой. По крайней мере, думал я, сегодня битвы не будет. На рассвете гром стих, отнесенный куда-то в сторону; вот тогда-то мы и услыхали. То был шум выступающей армии; он слышался яснее, чем когда-либо прежде, но источник его был немного дальше обычного. Теперь в привычный хаос вплетались и новые звуки, яростные и высокие, — рев боевых слонов. Александр перешел реку.

Он планировал переправу на ту ночь в любом случае. Гроза, пусть она и затруднила ее, оказалась подарком небес полководцу. Александр пересек Гидасп чуть в стороне от места, где ждал его Пор, немного выше по течению, где густые заросли могли скрыть движение его войск, а заросший лесом островок — саму переправу. Ему обязательно нужно было оказаться на том берегу прежде, чем Пор узнал бы и привел своих слонов. Если только лошади наших воинов увидали бы этих свирепых животных стоящими на берегу, они потопили бы плоты с людьми и сами бы утонули, объятые страхом.

Птолемей описал все сражение в своей книге, где запечатлел полководческий дар и отвагу Александра, с тем, чтобы о них помнили грядущие поколения. Основная опасность подстерегла Александра в самом начале броска: он первым выбрался на неприятельский берег и только тогда, пока конница все еще продолжала переправу, обнаружил, что дождевой поток нашел себе новое русло, отрезав кусок берега и превратив его в остров.

Наконец им удалось разыскать брод, хоть он и был глубок. Птолемей пишет, что бурлящая вода доходила людям до подбородка, а лошади вытягивали шеи, едва не захлебываясь (теперь вы понимаете, что именно я имел в виду, упоминая низкорослость греческих коней).

Сын Пора уже выступил им навстречу с отрядом колесниц, намереваясь отбросить Александра к реке, и тот едва успел построить своих людей, чтобы встретить врага. Принц пал; колесницы увязли в грязи; кто мог, бежал прочь. Узнав о том, Пор выбрал участок твердой почвы и приготовился к битве.

Оборонительная линия индского войска казалась неприступной: две сотни боевых слонов встали впереди, защищая людей. Но царю Пору пришлось встретиться с великим мастером военного дела… Чтобы не быть многословным, скажу лишь, что Александр выманил его конницу вперед, отступив якобы в страхе; затем атаковал ее, выставив скифских лучников; сам же он встретил всадников молниеносным ударом, тогда как Кен подгонял их сзади… Слонов Пора он привел в бешенство стрелами и дротиками, сразив немало погонщиков, и в итоге разъяренные животные нанесут куда больше ущерба собственным войскам, нежели отрядам Александра.

Все это есть в книге царя Птолемея; он читал ее мне. Там все записано в точности, как мне рассказывали тогда, за исключением числа павших македонцев: погибло все же больше, чем пишет Птолемей. Когда он зачитывал мне это место, я вскинул голову в недоумении, на что он ответствовал с улыбкою, будто цифры эти приведены в царских архивах и что старые воины должны понимать друг друга.

С первыми лучами утренней зари мы, находившиеся на дальнем берегу, вышли на откос взглянуть на сражение. Дождь не давал подняться в воздух той пыли, что саваном укрывает большинство великих битв. Мы ясно видели слонов, поднимавших хоботы; мечущихся коней; суетившихся пеших воинов… Но что означает вся эта суматоха, мы не могли судить. Я даже не мог выделить из толпы самого Александра, ибо его сверкающие доспехи поблекли в водах илистой, бурой реки. Солнце поднялось над головами, ужасающий шум казался нескончаемым. И тогда наконец началось бегство одних, преследуемых другими. Я многое пропустил, многого не видел своими глазами, но более всего прочего печалит меня то, что я не присутствовал при встрече Александра с Пором. Судьба ответила на тайные призывы его сердца — и чистоты той встречи не могло отнять у него ни время, ни лживость, столь свойственная людям.

Царь-великан еще долго продолжал драться в своем паланкине, укрепленном на спине слона, — он упрямо не желал признавать свое поражение. Слон его, отличавшийся храбростью даже среди собственного племени, ни разу не дрогнул под натиском Александрова войска. Наконец, когда Пор замахнулся, чтобы метнуть дротик, копье угодило под его поднятую руку, в прорезь кольчуги. И только тогда он развернул верного слона, и они медленно затрусили вслед бежавшим. Видев со стороны отвагу Пора, Александр мечтал встретиться с ним после битвы; он полагал, что столь благородного человека может призвать лишь другой царь, не меньше, и просил Омфиса быть своим посланником. Это, конечно, не сработало; Пор питал к Ом-фису отвращение и, едва только завидев его, потянулся за дротиком левою рукой. Тогда Александр нашел кого-то, кто более подходил для его целей, попробовал вновь, и на сей раз Пор сразу же велел слону преклонить колена. Слон обхватил царя хоботом и мягко опустил вниз, на землю. Пор спросил воды — после битвы, с горящей раной в боку, он, разумеется, изнемогал от жажды — и направился прямо к Александру.

— Прекраснейший человек из всех, кого мне довелось видеть, — позже рассказывал мне Александр. Он говорил без зависти. Полагаю, в юности его весьма раздражал собственный невысокий рост; даже если так, отныне это перестало расстраивать того, чья тень протянулась от востока на запад. — Он походил бы на гомеровского Аякса, если б не черная кожа и синяя борода. Должно быть, он испытывал страшную боль, но этого вовсе не было видно. «Проси у меня, чего хочешь, — сказал я ему. — Как мне следует поступить с тобою?» — «По-царски», — ответил он. Знаешь, я догадался о смысле его слов даже прежде, чем толмач открыл рот! «Я сделаю это ради себя самого, так что проси чего-нибудь для себя», — говорю я. А он отвечает: «В том нет нужды. Действуй по-царски — мне того достаточно». Что за человек! Надеюсь, его рана быстро исцелится. Я собираюсь дать ему больше земель, чем у него было прежде. Он уравновесит мощь Омфиса; но, прежде всего остального, я ему доверяю.

Вера Александра не была обманута. Пока жил он, весть о предательстве так и не явилась из тех земель.

Все, чему Александр придавал наибольшее значение, осуществилось в той битве. Он противостоял в ней и людям, и природе; разве его идеал, Ахилл, не боролся с рекою? Кроме того, Александр испытал большее счастье, чем Ахилл, ведь рядом с ним был его Патрокл, разделивший радость победы: Гефестион сопровождал царя весь этот день. И сама победа, она была дарована армии, сплотившей все его народы, — здесь он уподобился Киру, одерживавшему одну победу за другой с воинством мидян и персов; впрочем, Александр свершил еще более великое дело. И наконец, уже после сражения, пред царем предстал бравый воин — неприятель, который стал другом. Да, то был последний миг полного триумфа моего повелителя.

И теперь, когда с этим было покончено, его взгляд, как обычно, устремился к следующему горизонту. Отныне целью его жизни стал поход к Гангу — с тем, чтобы, следуя руслу великой реки, достичь вод Внешнего океана; тогда его империя обрела бы законченность: с востока на запад простиралась бы она, щедро наделенная удивительными чудесами. Ибо именно так был создан мир, учил Александра мудрый Аристотель, и я пока не встречал человека, который мог бы оспорить его слова.

22

Царь Пор вскоре совсем оправился от полученном раны, и Александр устроил большое пиршество в честь недавнего противника. Этому величественному человеку было немногим за тридцать, хотя его сыновья уже сражались бок о бок с отцом, ибо инды женятся весьма рано. Я посвятил Пору танец, и он подарил мне серьги с рубинами. К радости Александра, верный слон, сплошь покрытый шрамами от прежних битв, также поправился.