Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II - А. Сахаров (редактор)

Царь не прибег к этому средству по причинам, о которых поведал в письме матери, с ней он был всегда абсолютно откровенен. Говоря о возможности применения жестких мер, заметил: «Но это стоило бы потоков крови и в конце концов привело бы неминуемо к теперешнему положению, т.е. авторитет власти был бы показан, но результат оставался бы тот же самый и реформы не могли бы осуществляться». Здесь особенно примечательны последние слова. Николай II уже не сомневался, что реформы нужны, что их непременно надлежит проводить. Речь теперь шла о том, как это сделать и кто это должен сделать.

Манифест 17 октября не был конституцией; это была декларация намерений. Власть намечала перспективу преобразований, которые надлежало проводить постепенно, в атмосфере стабильности и порядка. Перво-наперво надо было разработать законодательную основу для выборов в Государственную думу, а также осуществить некоторые первоочередные мероприятия, обусловленные положениями манифеста и находившиеся в компетенции исполнительной власти. Была объявлена амнистия политическим заключенным, введены новые правила о печати, упразднявшие предварительную цензуру, резко сокращены размеры выкупных платежей для крестьян (с 1907 г. они вообще отменялись). В разгар московского восстания, 11 декабря 1905 г., появился закон о выборах в Государственную Думу.

Принятию последнего акта предшествовали острые дискуссии в правительственных кругах. Собственно, дебатировались два различных подхода: сделать ли выборы общими, прямыми, равными и тайными (так называемая «четыреххвостка») или остановиться на более осторожном варианте. 8 декабря 1905 г. Николай II в письме к матери заметил: «У меня на этой неделе идут очень серьезные и утомительные совещания по вопросам о выборах в Государственную Думу. Ее будущая судьба зависит от разрешения этого важнейшего вопроса. Ал. Оболенский с некоторыми лицами предлагал всеобщие выборы, но я вчера это убежденно отклонил. Бог знает, как у этих господ разыгрывается фантазия». Царь понимал то, что иные в расчет не принимали: реальные условия России, психологию народной среды.

В конце концов была утверждена пропорциональная система. Ее горячо отстаивал С. Ю. Витте, опасавшийся, как и монарх, что в крестьянской стране, где большинство населения не искушено в политическом искусстве, свободные и прямые выборы приведут к победе безответственных демагогов и в законодательном органе будут заседать по преимуществу адвокаты. В результате был сохранен сословно-куриальный принцип, заявленный еще в булыгинском проекте, и выборы становились многоступенчатыми. Всего создавалось четыре курии: землевладельческая, городская, крестьянская, рабочая. Один выборщик приходился на 90 тыс. рабочих, 30 тыс. крестьян, 4 тыс. горожан и 2 тыс. землевладельцев. Подобный выборный принцип давал очевидные преимущества состоятельным слоям населения, но, с другой стороны, гарантировал присутствие в Государственной Думе действительных рабочих и крестьян, а не тех, кто лишь выступал от их имени. Общая численность Государственной Думы определялась в 524 депутата.

В начале 1906 г. была подготовлена новая редакция «Основных законов Российской империи», утвержденная монархом 23 апреля. Они подтверждали незыблемость самодержавия. «Императору всероссийскому, — гласила статья 4, — принадлежит верховная самодержавная власть». Последующие статьи определяли священность и неприкосновенность особы царя, его право издавать законы, руководить внешней политикой, армией, флотом, назначением высших чиновников. Но в Основных законах появился и новый момент, которого не было раньше. В статье 86 говорилось: «Никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного совета и Государственной Думы и воспринять силу закона без утверждения Государя Императора». Следующая, 87 статья позволяла монарху между сессиями законодательных палат издавать законы в форме «чрезвычайных указов». Дума имела право делать запрос различным должностным лицам, выступать с законодательной инициативой. К ее компетенции относилось утверждение бюджета, утверждение штатов и смет различных ведомств, отчетов Государственного контроля, рассмотрение вопросов, связанных с железнодорожным строительством, и т.д.

Государственный совет реформировался и принимал форму высшей законодательной палаты, половина членов которой избиралась от различных групп населения, а половина назначалась царем. Государственный совет и Государственная Дума были наделены правом законодательной инициативы. Законопроекты, не принятые обеими палатами, считались отклоненными. Законопроекты, отклоненные одной из палат, могли снова выноситься на рассмотрение только с разрешения императора.

Даже не вдаваясь в нюансы правового обеспечения законотворческого процесса, вполне очевидно, что возникшая система мало походила на сколь-нибудь развитый парламентский строй, который существовал к тому времени в целом ряде европейских государств. Были существенно ограничены избирательные права населения, а представительный орган получал весьма скромные возможности воздействия на власть. Все это так. Об этом писали бессчетное количество раз, и вряд ли кто рискнет с этим спорить. Но очень часто при этом игнорировалось и игнорируется одно очень важное обстоятельство: реальные условия и возможности не столько самой власти, сколько того, что было принято в марксистской историографии называть «народными массами». Готовы ли были они к восприятию широкой демократии западноевропейского образца в тот период? Любой ответ здесь в большей или меньшей степени будет носить гипотетический характер.

С учетом последующих событий отрицательный ответ кажется более обоснованным, так как и через двенадцать лет, когда состоялись в 1917 г. в нескольких десятках губерний выборы в Учредительное собрание, основная часть избирателей отдала предпочтение не «свободе», «демократии» и поддерживавшим их силам, воспитанникам европейской политической культуры, а течениям и группам, являвшимся носителем и пропагандистом социального мифа о равенстве. Господам либералам с их шампанским, севрюгой и хартиями прав и свобод удалось получить лишь какие-то считанные проценты. Нет никаких оснований сомневаться, что свободные, равные и тайные выборы в высший законодательный орган России тогда, в 1905 г., привели бы не просто к социальным потрясениям, а к крушению всего миропорядка. И в этом отношении то, что предложила власть, можно считать почти пределом, отражавшим реальные условия страны и времени. Далее начиналась не переделка государственного здания, а его слом.

Очень скоро враги трона и династии получили в своей борьбе с властью такое идеологическое оружие, о котором они только могли мечтать. Речь идет о Распутине. Об этом человеке написано невероятно много; его имя бессчетное количество раз встречается на страницах мемуаров, дневников, романов, пьес, специальных исследовательских работ. Большой интерес к нему проявлялся всегда в зарубежных странах: образ загадочного, темного и распутною мужика, как утверждалось, околдовавшего властителя огромной империи, вызывал (и вызывает) стойкое любопытство. Все в этом сюжете западному обывателю казалось диким, невероятным, безумным, не имевшим прецедента. Да и в нашей стране вышло немало сочинений, наполненных баснословными сказаниями на распутинскую тему. Кто умышленно лгал, кто искренне заблуждался, но почти никто не стремился спокойно, без ажиотажа и скабрезной скандальности разобраться в истории Распутина, озарившей каким-то магически-демоническим светом заключительную главу существования монархии в России. В последние годы стали появляться и исследовательские работы, посвященные жизни Распутина, истории его взлета к вершинам власти и известности.

Что же действительно известно о Распутине и каковы были истинные масштабы его влияния? Бытующие оценки и суждения в большинстве случаев не подтверждены документальными свидетельствами. В этой теме факты сплошь и рядом заменены расхожими представлениями, формировавшимися в обществе, находившемся в истерически-апокалипсическом состоянии. Трудно найти в отечественной истории другой период, когда так часто и с такой неумолимой категоричностью случайная, а часто откровенно тенденциозная информация становилась аргументом и «бесспорным доказательством» в жесткой политической игре, приобретавшей характер беспощадной общественной борьбы. Лейб-медик Е. С. Боткин справедливо заметил однажды, что если бы действительно Распутина не было, то его «все равно непременно выдумали из кого-нибудь».

«Крестными отцами» пресловутого «Гришки-чародея» были не столько радикальные и либеральные деятели, смотревшие на происходившие события со стороны и воспринимавшие все через призму своих политических интересов и амбиций. Раздуванию антираспутинской истерики способствовали и близкие к трону лица, те, кто искренне стремился сохранить монархический режим, но под воздействием всеобщей напряженности перестал адекватно оценивать происходившее. Коллапс власти многие представители аристократически-сановного мира не выводили из кризиса системы; они были убеждены, что дела идут не так, как хотелось, оттого, что «царь слаб», а основную причину всех неурядиц видели в самовластье «не тех людей», в засилье «темных сил» с Распутиным во главе.