Варяго-Русский вопрос в историографии - Вячеслав Фомин

Примечания:

1. История Человечества. Т. II: III тысячелетие до н. э. - VII век до н. э. - М., 2003. С. 44 и сл.

2. «Повесть временных лет» (далее - ПВЛ). - СПб., 1996. С. 13.

3. См. подробнее об этом: Фомин В.В. Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. - М., 2005.

4. ПВЛ. С. 14.

5. См. об этом подробнее: Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси. IX - первая половина X в. - М., 1980. С. 49-51.

6. ПВЛ. С. 13.

7. См. Василевский В.Г. Год первого нашествия русских на Константинополь // ВВ. Т. I. - СПб., 1894. С. 258-259.

8. См.: Сахаров А.Н. Указ соч. С. 48-49.

9. Тихомиров М.Н. Начало Русской земли // ВИ, 1962, № 9. С. 40-42.

10. См.: Сахаров А.Н. Указ. соч. Гл. 2: Поход Руси на Константинополь в 860 г. и «дипломатическое признание» Древней Руси. С. 47-82.

11. Кузенков П.В. Поход Руси на Константинополь и первое крещение Руси в средневековых письменных источниках // Древнейшие города Восточной Европы. - М., 2003.

12. Поход руссов на Константинополь в 860 г. и начало Руси. - СПб., 2010.

13. ПСРЛ. Т. IX. - М., 2000. С. 13.

14. Ибн-Хордадбех. Книга путей и стран. - Баку, 1986. С. 124.

15. Васильевский В.Г. Древняя торговля Киева с Регенсбургом // ЖМНП, 1888. Июль. С. 123.

16. Подробнее об этом см.: Сахаров А.Н. Рюрик, варяги и судьбы российской государственности // Сахаров А.Н. Россия: Народ. Правители. Цивилизация». - М., 2005. С. 48-64.

Брайчевский М.Ю. Русские названия порогов у Константина Багрянородного[1]

Названия днепровских порогов, приведенные Константином Багрянородным[2], пользуются исключительной популярностью в литературе, посвященной Киевской Руси. Пожалуй, ни одно другое сообщение иностранных источников в области начальной истории Древнерусского государства не породило столько споров, как отрывок, содержащий описание порогов. Объясняется это тем, что свидетельство Порфирогенета (писатель середины X в.) послужило краеугольным камнем в обосновании норманской концепции происхождения Руси и в особенности названия «Русь». По сути, это единственный аргумент норманизма, до сих пор не преодоленный и не развенчанный критикой.

Между тем требование системности в исследовании исторических источников не терпит многозначности интерпретаций. Если концепция норманизма признается несостоятельной, то вся аргументация, на которой она базируется, должна быть пересмотрена, опровергнута или же освещена на источниковедческом уровне, а имеющиеся конкретные факты - получить надлежащее (и убедительное!) истолкование. Поэтому решительно не могут быть приняты в качестве аргумента маловразумительные соображения по поводу того, являются ли «славянские» имена переводом «русских» и который из топонимических рядов является древнейшим[3].

«Русские» названия порогов занимают и ныне центральное место среди филологических доказательств, которыми оперирует норманизм - в целом, крайне неубедительных (название местности «Рослаген», этноним «руотси», которым финские народы называют шведов; древнерусская антропонимика, среди которой действительно немало скандинавских имен, в частности знаменитые реестры киевских послов в договоре 944 г.[4], или искусственно притянутое название острова Рюген).

В науке уже давно признано, что лингвистическая аргументация норманизма стоит немногого. Термин «Рослаген», как выяснилось, не имеет ни географического, ни, тем более, этнографического содержания и означает артель гребцов[5]. Финское слово «руотси», которое было одной из козырных карт в норманистской литературе, означает «северный» и, следовательно, в качестве этнонима представляет собою перевод термина «норманны» («северные люди»)[6], что к древней Руси никакого отношения не имеет. Бытование скандинавских имен у восточных славян может свидетельствовать только о наличии более или менее тесных связей наших предков с норманнами, но отнюдь не решает вопрос о происхождении как самой Руси, так и ее имени. И только «русские» названия порогов у Порфирогенета еще не имеют сколько-нибудь убедительного антинорманистского истолкования.

Как известно, Константин Багрянородный приводит два ряда имен для обозначения днепровских порогов - «славянские» и «русские». Первые действительно легко объясняются из славянских корней и в смысле языковой природы никогда не вызывали сомнений. Напротив, «русская» терминология не является славянской и в подавляющем большинстве не поддается интерпретации на основе славянского языкового материала.

Норманистам данное сообщение импонировало уже тем, что Порфирогенет не только четко разграничил славян и Русь, но и противопоставил их друг другу. Поскольку никакой иной Руси, кроме славянской или скандинавской, на заре отечественной историографии не признавалось, то дилемность проблемы неизбежно требовала ее решения в пользу одной из противоборствующих альтернатив. Так как славянский вариант исключался условиями задачи, то не оставалось ничего другого, как признать «русские» имена шведскими. На этом базировалась (и базируется ныне) вся историография - в том числе и антинорманистская, адепты которой вынуждены признать скандинавский характер приведенных Константином имен[7].

Однако результаты собственно филологического анализа оказались далеко не столь блестящими, как можно было бы ожидать. Поиски этимологии предпринимались еще во времена Г.З.Байера и Г.Ф.Миллера, но, естественно, эти ранние попытки имели слишком наивный характер. Гораздо более серьезными были исследования конца XIX в., базировавшиеся на солидной основе сравнительного языкознания. Из их числа особенно выделяется исследование В.Томсена[8], чьи этимологии и ныне признаются наиболее убедительными. Более поздние попытки (Х.Пиппинга и др.)[9] не приняты наукой и отвергнуты как надуманные и фантастические. Выводы В. Томсена в основном принимаются и в советской литературе.

Неудовлетворительность признанной схемы определяется ее незавершенностью. Часть приведенных Константином Багрянородным названий действительно хорошо объясняется происхождением от скандинавских корней, хотя и с некоторыми (вполне допустимыми) поправками. Другие - истолковываются при помощи серьезных натяжек. Третьи вообще необъяснимы и не находят удовлетворительных этимологий. Дело усложняется тем, что Пор- фирогенет не только сообщает «русские» и «славянские» названия, но и их значения - то ли в виде греческих переводов, то ли в описательной форме. Сравнение со славянской номенклатурой убеждает в правильности зафиксированной источником семантики: подлинное значение «славянских» имен соответствует предлагаемым смысловым эквивалентам. Из этого следует заключить, что и семантика «русской» терминологии требует самого серьезного внимания и что произвольные толкования и сопоставления не могут приниматься всерьез. Это одновременно и упрощает и усложняет дело.

Упрощает, потому что дает в руки исследователя надежный критерий для проверки принимаемых этимологий. Усложняет, потому что резко сокращает диапазон сравнительного материала, исключая возможность случайных совпадений и субъективных сопоставлений. Это, в свою очередь, резко повышает степень достоверности результатов лингвистического анализа, основанного на фонетических закономерностях как положительного, так и отрицательного свойства. И в этом смысле норманская версия оказывается далекой от совершенства, требуя серьезного пересмотра и переоценки.

Решающее значение имеет все более и более утверждающаяся в науке теория южного (кавказско-черноморского или черноморско-азовского) происхождения Руси[10]. В том, что норманны никогда «Русью» не назывались, ныне вряд ли могут возникнуть сомнения. Следовательно, «русский» реально не может означать «скандинавский». И если согласиться с общепринятой (то есть норманской) интерпретацией «русских» имен у Порфирогенета, придется признать, что историк, попросту говоря, напутал и назвал «русским» то, что к подлинной Руси никакого отношения не имело. Собственно, на этом и базируется современная антинорманистская платформа, принимаемая советской историографией[11]. Теоретически исключить такую возможность нельзя, ибо Константин Багрянородный, как и любой человек, мог ошибаться. Особенно в тех вопросах, о которых он имел весьма приблизительное представление и зависел от своих информаторов, тоже не всегда хорошо информированных. Но прежде чем прийти к такому выводу, следует проверить другие варианты.

Историки XVIII в., стоявшие на антинорманистских позициях, настоятельно подчеркивали значение северопричерноморской этнонимии сарматского времени для постановки и решения проблемы происхождения летописной Руси. Речь идет о таких названиях, как роксоланы, аорсы, росомоны и т.д.[12] Сарматская (то есть иранская) принадлежность по крайней мере первых двух названий ныне не вызывает сомнений. В источниках они зафиксированы уже в начале нашей эры[13]. Этническая природа росомонов остается спорной; контекст, в котором они упомянуты (единственный раз) у Иордана[14], позволяет полагать, что имеются в виду восточные славяне. Но источник датируется VI в. н. э., то есть эпохой, когда процесс формирования славянской (Приднепровской) Руси (или «Руси в узком значении слова»[15]) уже проявил себя в достаточной степени и мог появиться в иностранных источниках.