Изначальное желание - Дмитрий Денисов

Я шел на смерть. Я готов был умереть ради них — они шли убивать меня. Я хотел подарить им жизнь — они несли мне смерть. Наши изначальные желания схожи, но противоположны. А потому и развязка нас ждала иная.

Пехота приближалась. Рев нарастал. Я облизнулся. Глаза полыхали первородной жаждой. И вдруг в них единым порывом отразились такие слова:

Поет о героях двуручный мой мечПеснь ладной и кованой стали,И, сбросив оковы реальности с плеч,Уносит в забытые дали.

Летим вместе с ветром, сраженье нас ждетЗа мир, столь ранимый и хрупкий,Где славу о воинах меч воспоет,Окрасив холодное утро.

Пусть солнца лучи алой вспыхнут зарей,Как кровь пусть польются по венам,И воины, грозно сверкая броней,Сомкнут плотно щитные стены.

Мы ринемся в бой, словно дьявольский гром,Не зная пощады и страха,И пламя сражения вспыхнет кругом,Покрыв землю пеплом и прахом.

Мы жаждем сраженья и в битвах живем,Как песни в устах менестреля,В боях силу воли и тела куем,Следя, чтоб клинки не ржавели.

И песня победы вспорхнет в синеву,Всколышет хоругви и стяги,Заоблачным мифом воспев наявуЛегенду о нашей отваге!

У них устрашающие двуручные мечи — у меня такие же желания. Они жаждут славы — я безвестности. Их влечет сила смерти — меня сила жизни. Они готовы безумно убивать — я готов отвечать безумием.

И ответил…

Мелькнули синие щиты, белые скорпионы, стальные шлема, обреченные бездушные глаза. Я не стал бросаться в стык между щитами — там сверкала смерть. Но ринулся прямиком на ближайший щит. Раздался глухой удар, треск, крик. Проломив толстый щит, я ворвался в строй, словно лютый волк в овчарню…

И началось кровавое пиршество!

Алебарды принялись опускаться, норовя раскроить голову, пики тыкали из глубины. Ко всему прочему замелькали колючие эспадоны, волнистые фламберги и прямые цвейхандеры — разновидности огромных двуручных мечей. Да, разумно, разумно. Строй алебардщиков и пикинеров, вооруженных длинномерным оружием, мог сильно пострадать, если в брешь попадал вражеский меченосец с коротким клинком. В давке длинное древко сразу теряло свою хваленую силу. А потому и разбавляли строй кнехты со страшными двуручниками. И хоть такие мечи на первый взгляд тоже длинны для ближнего боя, но опытные мастера брали их посоховым хватом. Для этого клинок поверх гарды затуплялся и обматывался кожей. А у некоторых эспадонов и фламбергов он имел даже вторую гарду.

Да только бесполезно все это.

Я безумно ревел, и сеял смерть. Вертелся волчком, кидался под ноги, подпрыгивал, уворачивался от алебард, и хищным ястребом налетал вновь. Ни один доспех не мог уберечь от моей руки, ни одна кираса не могла остановить моего страстного желания. Щедро брызгала кровь, унося с собой самое заветное человеческое желание — жить. Но уносило все то же желание убить. Я отвечал смертью на смерь — ибо в сражении то есть жизнь. Иначе все потеряет изначальный смысл. Остановись я или они, сражение прекратится. Но жизнь и есть сражение. И оно никогда не прекращается. Жизнь есть битва желаний. Твоих желаний, и желаний окружающего мира. И кто победит — решать лишь тем, кто сражается.

Я зловеще хохотал и стремительно вырывал сердца. Одно за другим! Одно за другим! Я потерял им счет. Да и стоит ли пересчитывать? Ведь суть в моем действии одна и та же. Ведь сердца у всех одинаковы. Ведь искренность сокрыта именно там.

Удар — сердце.

Удар — сердце.

Уход, нырок под цвейхандер. Длинный меч просвистел над головой. Я резко выпрямился.

Удар — сердце.

Удар — сердце.

Бросок вправо, метнуться от готентага. Страшное оружие на длинном древке описало широкую дугу. Каленый шип норовил войти в мою грудь, но вошел в землю. На миг застрял. Я облизнулся. Алебардщик рванул оружие на себя. Но не успел. Лицо в железной шляпе вытянулось от изумления, когда я возник прямо перед ним.

Удар — сердце.

Удар — сердце.

Падение под щит, перекат, молниеносно подняться. Щитник в ужасе отшатнулся, взмахнул шестопером, словно отгонял назойливую муху. Кто ж так отмахивается?

Удар — сердце.

Удар — сердце.

Захват рукояти эспадона, рывок на себя. Огромный меч круговым движением врезался в шлем своего хозяина, разрубив его вместе с головой. Пехотинец молча осел. Я поспешно оглянулся, оценил обстановку, улыбнулся. И снова бросился в самую гущу.

Удар — сердце.

Удар — сердце.

Увернуться от арбалетного болта, пущенного в упор. Хоть один сообразительный. Вот только стрелять не умеет. Это его и сгубило.

Удар — сердце.

Удар — сердце.

Уклонение от тонкой, острой мизерекордии. Трехгранный кинжал подобен змее. Им добивают сверженного рыцаря. Узкое лезвие прекрасно входит в любую щель шлема. И пробивает любую кольчугу. Хорошее оружие, особенно в тесноте железной давки, где и мечом-то не сильно размахнешься, не говоря уже об алебарде. Но все тщетно, все…

Удар — сердце.

Удар — сердце.

И так бесконечно.

Как сладок миг безумного счастья. Как чудовищно прекрасна жизнь, наполненная сражениями и страстями. Жизнь, наполненная стуком сердец…

И кровь, как символ ее истины…

И сердце, дающее изначальный толчок той истине…

Холодные клинки мелькали в считанных вершках от моего тела. Я чувствовал их обжигающие ледяные лезвия. Я слышал их глухой беспомощный стон, я вдыхал их глубинные желания раскроить, вспороть и проткнуть меня.

Но мои желания оказались сильнее. Ведь жизнь всегда сильнее смерти. Иначе она бы не существовала.

Мой смех громко и издевательски разносился над пехотным войском. А кровавое безумие ярко и люто полыхало в почерневших глазах. И оно начало овладевать моими глубинными желаниями. Клыки удлинились, и я принялся рвать ими тела, не обращая внимания на доспехи. Я хватал пальцами шлема и сдавливал их вместе с головами, как яичную скорлупу. Я метался, будто голодный волк в овчарне, а мясистые барашки жалобно блеяли и пытались остановить меня безобидными копытцами. Я дико рвал их, разбрасывая ошметки плоти и доспехов, и не могла меня остановить их тонкая шкурка. Бедные маленькие барашки…

Когда дело пахнет кровью, когда жизнь висит на волоске, когда смерть парит над тобой, едва не касаясь своей черной мантией, тогда и вырываются на свет глубинные желания. Глубинные и сокровенные. Сокровенные и изначальные. Тогда-то и выплескивается неведомая древняя сила, что живет в каждом из нас. Она дремлет до поры, ожидая лишь удобного момента. Правда, бывает, она дремлет всю жизнь, так и не сумев высвободиться. Но тот, кто дал ей волю, становится настоящим героем, пускай для кого-то и палачом. Ведь иначе — никак. Невозможно обрести победу, не принеся кому-то поражение. И сколько в мире случилось громких побед, столько же мир и познал горьких поражений. Это закон, и не мне его отменять. Но мне, как и каждому, дано стремиться к победе. И я стремился.