Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру - Неизв.

Свадьба. Ей всегда предшествует помолвка. В назначенный для помолвки день дом девушки наполняется ее родственниками, друзьями и, главным образом, подругами. В свою очередь, и жених с друзьями и родственниками приходит в дом своей судьбы, просит руки девушки и вручает подарки. Дней восемь, недели две, месяц спустя, по уговору сторон, - свадьба. В назначенный день жених приходит с тем же кортежем за невестой, которую находит в том же окружении. С восковыми свечами в руках идут в церковь. Ее дверь закрыта. Платят, и дверь открывается. Священник  совершает мессу; обмениваются кольцами; супруги склоняются на 10 минут под крестом, что держит над их головами священник. На каждого из них он возлагает корону, и они возвращаются уже в дом мужа, а не жены. Там они проводят три дня и три ночи в праздности и пирах, муж и молодая - в венцах, и ни кому из них ни на миг не дают уснуть. На третий день появляется священник в сопровождении двух молодых людей, вооруженных саблями; кончиками сабель они снимают короны с супругов. С этого момента их оставляют совсем одних и позволяют спать. Женщина год не выходит из дому не видит никого, кроме домашних. Через год приходят прежние подруги, сопровождают ее процессией на мессу и потом провожают домой. После этого она входит в общую категорию замужних женщин и может выходить из дому, как другие женщины.

Смерть. Когда умирает основной член семьи - отец, мать, брат, сестра - созывается и три дня после смерти пребывает в скорби вся семья. Траур будет длиться год. Умерший снабжен рекомендательными письмами в мир иной - к родным и друзьям, которые ему предшествовали. Женщины дома плачут и стенают три дня, и часто из опасения, что мертвому недостаточно слез и стенаний семьи, нанимаются плакальщицы, добавляющие недостающие слезы к немного скупым слезам родственников или, скорее, родственниц. Через три дня женских рыданий собираются, как уже сказали, остальные члены семьи, чтобы отнести покойного в церковь. Там служат мессу и затем провожают покойного на кладбище. На траве, в соседстве с могилой, разложен хлеб, расставлены бутылки вина с узким горлышком для всех, кто хочет выпить и поесть. Покойный погребен, хлеб съеден, вино выпито; возвращаются домой, где ожидает второй стол из маслин, красной фасоли, соленой рыбы и сыра. В течение года, в знак траура, постятся; в течение года близкие родственники умершего не лягут в свои кровати - но на пол, не сядут ни на стул, ни в кресло - но на пол; в течение года не побреются и не причешут волос! Женщины на две недели останутся вместе, чтобы плакать; мужчина, на котором семья, во время траура уходит в дела; тем не менее, он спокоен: в доме за него плачут. Каждую субботу от имени покойного в церковь посылают обед для бедных. Через 40 дней покупают трех баранов и корову, мясо их варят с рисом; это – большой обед для бедных. Но сначала отделяют  шесть лопаток от трех баранов, две - от коровы; присовокупляют двух вареных кур, фунт колотого сахара, конфеты, большую оплетенную бутыль вина с узким горлышком и девять хлебов; это - обед для священников. Еще они имеют право на три шкуры баранов и шкуру коровы, как и на всю одежду и белье покойного. Через год такой же большой обед дается бедным, такой же дар подносится священникам. За год служат за упокой души усопшего 40 месс, по франку за каждую. В годовщину же другие женщины приходят за женщинами этого дома, чтобы проводить их на мессу; это их первый выход. По истечении года стараются больше не думать об умершем.

Выходя из дома этой армянской семьи, мы зашли к татарской семье. Попасть к ней было сложнее, а что удалось посмотреть, менее привлекательно. В самом деле, каждый татарин держит в доме свой гарем, ревнителем которого является, тем более в средних слоях, потому что гарем ограничивается четырьмя законными женами, разрешенными Магометом.

Наш татарин набрал это количество; только в числе четырех женщин у него была негритянка с двумя негритятами. У других трех женщин был свой контингент детей общим числом до восьми - десяти; все это бегало, копошилось, скакало на четвереньках по-лягушачьи,  проскальзывало под мебелью, подобно ящерицам, в едином порыве удрать подальше от нас. На заднем плане по рангу в одной шеренге стояли четыре женщины, одетые в свои лучшие женские наряды, можно сказать, под защитой их общего супруга, который держался перед ними как капрал перед взводом. Все это было заключено в комнатке площадью 12 квадратных футов с единственной мебелью - большим диваном и большими деревянными сундуками, инкрустированными перламутром, столько раз помянутых в  Т ы с я ч е  и  о д н о й  н о ч и  как тара для перевозки товаров и, главным образом, как место, чтобы прятать любовников. За несколько минут мы составили представление о счастье полигамии и радостях гарема, и поскольку с нас было довольно вида мусульманского блаженства, вышли глотнуть воздуха, несколько менее насыщенного азотом и углекислым газом.

Вернувшись к месье Струве, где расположили свою главную ставку, нашли гонца от князя Тюменя; он привез нам все его комплименты, уверение в удовольствии, которое мы ему доставим, прибыв увидеться с ним послезавтра, 29 октября, и посмотреть праздничную программу, которую он счел бы нужным нам предложить.

Кроме этого, мы были вольны принять столько приглашений, сколько пожелаем. Совершенно никого не зная в Астрахани, мы попросили месье Струве положиться в приглашениях на его собственную фантазию.

Что же до следующего дня, то он был полностью занят. Я имел честь сделать третий удар по первой свае новой плотины на Волге; военный губернатор и гражданский губернатор, естественно, сделали два первых. Это торжество должно было предшествовать охоте на островах и рыбалке на Волге. Адмирал Машин предоставлял в наше распоряжение судно, чтобы совершить этот променад. Оно же должно было стоять под парами в семь утра последующего дня и отвезти нас к князю Тюменю; в Астрахани не могли бы воздать нам больших почестей.

В день, когда нас пригласили к адмиралу отобедать, ждали этого обеда с некоторым нетерпением: месье Струве предстояло там отважиться на довольно нескромное ходатайство - выделить пароход, чтобы доставить нас Каспийским морем в Дербент и Баку.

Начнем с того, что скажем – обед был отличный, и просьба была согласована. Однако мне показалось, что адмирал несколько затруднен вопросом о пароходе. Я поделился этим с месье Струве, который уверил меня, что я ошибаюсь. Путешествие должно было  состояться на  T p y п м a н н e  - зверобое русского морского флота, отошедшем к берегам Мазендерана, но ожидаемого со дня на день.

Назавтра, в восемь утра, мы погрузились на пароход со всем нашим снаряжением для охоты. Мы должны были, как нас заверили, найти фазанов на островах. Предстояла дорога примерно в 20 верст. Это было делом полутора часов, И вот - пароход, и мы предались охоте, так как церемония, связанная с плотиной, намечалась на полдень. Упомянутые мессье должны были торжественно прибыть с войсками и духовенством.

Охотились добросовестно два с половиной часа, позволили камышу, что был выше головы на три-четыре фута, исхлестать лицо и руки, но не спугнули даже жаворонка. Ровно в полдень вернулись с охоты к месту церемонии, настреляв из дичи двух-трех коршунов и пять-шесть ястребов-перепелятников. Эти летуны дали понять, почему там не было фазанов, но их не заменили.

Алтарь установили на самом высоком месте берега. Прямо под ним лежала линия будущей плотины. Пушечный выстрел послужил сигналом к мессе, которую вероятно вершило значительное лицо из русского духовенства: облачение служителей культа было великолепно. Мы слушали мессу в кольце солдат и кольце, образованном населением. Второе кольцо состояло из калмыков, татар и русских. Большинство калмыков и татар пришли из простого любопытства, и им нечего было делать на религиозной церемонии; татары – магометане, калмыки – далай-ламисты. Лишь шестая часть зрителей, судя по тулупам, кумачовым рубахам, широким штанам, заправленным в сапоги, длинным волосам и бородам, были русские. У них был кроткий, терпеливый взгляд, красные лица и белые зубы. Татар отличали чудесные глаза, бритые головы, закрученные усы, белые зубы; на них были папахи, сюртуки с газырями на груди и широкие штаны с напуском на сапоги. Калмыки имели желтый цвет лица, подобранные уголком глаза, волосы и бороды - редкие и пучковатые; длинные передники с рукавами, как бы приклеенные к телам, и широкие штаны. В основном они носили гладкий, квадратный, желтоватый головной убор высотой с польский кивер. Что, в частности, выделяет калмыков из других народов, это – покорная осанка, кротость облика. Русские только кротки, калмыки еще и покорны. Говорят о схожести некоторых близнецов, например, о схожести братьев Лионне. Называем их, потому что их все знают. Так вот, Анатоль так же не похож на Ипполита, а Ипполит на Анатоля, как первый встречный калмык похож на всякого другого калмыка, хотя и не родственника. Один факт, дающий понятие об этом сходстве.